Гэс, не взглянув на распростертого на земле Дарби, повернулся и бросился к своему пони. Сорвал с седла плеть, подбежал к банку, взлетел по ступенькам к двойным стеклянным дверям. Шторы были опущены. Гэс с разгону высадил стекла, оборвал шторы, ворвался внутрь; перепрыгнув через стойку, влетел в кабинет Хундертмаркса. Тот, трясущийся, жирный, навел на Гэса маленький пистолет и выстрелил. Промахнулся! Выстрелил еще раз — пуля вырвала кусок кожи и мяса с ребер. В следующее мгновение Гэс ухватил его за руку, державшую пистолет, вывернул ее (что-то хрустнуло), а потом, волоча за другую руку, потащил толстого борова с позеленевшим лицом на улицу, где успело уже собраться довольно много народа, включая доктора Винкельмана и пастора Вайтгенгрубера. Гэс подтащил Хундертмаркса к сточной канаве и окунул банкира в нее раз, потом второй, третий. Затем, переломив рукоятку плети о свое колено, Гэс подбежал к пони и вскочил на него. И поскакал прочь из города, оставив в банке и у канавы капли своей крови.
Может быть, стычку с Хундертмарксом как-то можно было бы уладить, но вот нападение на шерифа — это уже серьезно, парень, говорил себе Гэс. За тобой будут гоняться как за паршивым койотом, и где бы ты ни прятался в этом графстве — найдут.
У него перед глазами все стало прыгать, он стал ощущать жгучую боль, которую поначалу даже не почувствовал. Голова кружилась, и он боялся, что выпадет из седла. Ему казалось, он слышит крики: “Лови, держи!” И увидев товарный поезд, стоящий у больших элеваторов, он понял, что ему нужно делать. Он с полной ясностью осознал, что иного выхода не оставалось.
Гэс остановился, соскользнул с пони, хлопнул его по крупу и, спотыкаясь, побрел по гравию к покрытым ржавчиной товарным вагонам.
Когда Гэс проснулся, его охватил ужас. Он не понимал, где он, как попал сюда, куда его везут. Но постепенно события минувшего дня стали всплывать в памяти, и, поразмышляв над происшедшим, Гэс пришел к выводу, что сделал единственно для него возможное и имеет право называться человеком, которого зовут Август Гилпин. И он не виноват в том, что случилось с Гроувером Дарби — кто просил вмешиваться? Закрыв глаза, он помолился о здоровье шерифа.
Гэс открыл глаза — он лежал на старом дощатом полу пустого товарного вагона, который слегка покачивался, мерно постукивая на стыках рельсов.
Один-одинешенек. Едет куда-то на восток.
Когда он стал подниматься с пола, обожгла боль в боку. Он начисто забыл о том, что в него стреляли и ранили, и теперь рана жестоко напомнила о себе. У него вырвался хриплый стон, и на ноги он не поднялся, оставшись на коленях.
Одна сторона рубашки была жесткой от засохшей на ней крови. Засунув руку под рубашку, он стал осторожно отдирать приставшую к телу материю. Это был болезненный и медленный процесс, но через полчаса ему удалось снять с себя и рубашку и куртку. Гэс осмотрел рану — пуля чиркнула по одному из серединных ребер, оставив ровную борозду. Помыться было нечем — воды не было, и небо никакого дождя не обещало.
Гэс попытался счистить засохшую кровь и с одежды; он растирал испачканные места ладонями, мял их, а потом соскребал засохшую кровь.
Товарный состав проезжал мимо городков, освещенных редкими фонарями, но нигде не останавливался.
От голода Гэса охватила слабость. Он всегда ел регулярно и много; отправлялся на работу, сжигал энергию и снова ел, чтобы эту энергию восстановить. А теперь давно прошло время ужина, но в желудке у него было пусто. Скоро придет время завтрака, но поесть ему вряд ли удастся.
Гэс обшарил все карманы и обнаружил пару монет. Так — он остался даже без денег... Гэс громко рассмеялся и, повернувшись к востоку, объявил: “Слушайте все! К вам едет Гэс Гилпин, фермер без фермы, без денег, без чемоданов с вещами. Пожелайте ему удачи и не обижайте!”
Его смех вырвался из открытой двери вагона, но тут же потонул в однообразном грохоте стальных колес по стальным рельсам.
Бедная мама, подумал Гэс. Она будет считать, что ее постигло бесчестье. Соседи будут называть меня бешеной собакой, разбойником, изгоем. Вот так дела! Я — разбойник?!
Гэс заставил себя думать о чем-нибудь другом. Ему казалось, что гнев и раскаяние, продолжавшие клокотать в груди, еще больше разрывают его ноющую рану.
Пришел чистый, холодный рассвет. Скоро зима. Гэса мучили голод и страх перед совсем неизведанным миром, который ничего не слыхал о Гэсе Гилпине из графства Форд, что в штате Канзас.
Гэс стал натягивать на себя рубаху, испытывая боль при каждом движении. Потом надел на свои широкие плечи и куртку из синей джинсовой ткани. Она была почти новой, еще не выцветшей. Будем надеяться, подумал Гэс, что она почти полностью скроет большое темное пятно на рубашке. Потом Гэс попытался расчесать волосы, запуская в них растопыренные пальцы; потер лицо твердыми как камень ладонями.
Повеяло тяжким духом скотопригонных дворов. Потом он увидел ряды обветшалых кирпичных домов, покрытых копотью и грязью — как здесь могут жить люди? Дома шли вдоль колеи, которая раздвоилась. Рельсовых путей становилось все больше и больше. По обеим сторонам вагона мелькали вереницы других товарных вагонов; стрелки с дистанционным управлением переключались, и состав, в котором ехал Гэс, переходил с одной колеи на другую, с одной на другую. Состав стал замедлять скорость, будто растерявшись в огромном пространстве, наполненном грохотом, паровозными гудками, стальными рельсами, дымом и товарными вагонами, прибывшими со всех концов страны.
Гэс совершенно не представлял себе, что ему теперь делать. Но, вспомнив о содеянном, решил, что пока ему лучше всего будет оставаться никем не узнанным, скрытым от людских глаз.
Но так или иначе нужно куда-то двигаться дальше, найти какое-то пристанище. Работу, наконец.
Состав настолько замедлил скорость, что можно уже было различать отдельные куски шлака, насыпанные вдоль колеи; вонь из боен, где молоты несли смерть неисчислимому количеству коров и свиней, становилась невыносимой. Сквозь дверной проем Гэс пытался высмотреть горизонт или нечто такое, к чему он мог бы направиться, но видел он только почерневшие от дыма, безликие здания. Наконец, отчаявшись увидеть что-нибудь кроме ползущих мимо него кусков шлака, угнетаемый невероятной вонью, Гэс сел в проеме на пол, и ухватившись правой рукой за край стенки, стал опускать вниз ноги, размахивая ими как при беге — ему не хотелось после прыжка упасть лицом в шлак. Прижимая локоть к ране в боку, прыгнул.
Соскочив на землю, Гэс по диагонали отправился к старому железнодорожному вагону, серому и закопченному, как и все вокруг; в нем жила передвижная ремонтная бригада рабочих-путейцев. Подойдя к нему, он прислонился к его ржавым металлическим ступенькам и перевел дыхание. Он старался не очень глубоко вдыхать воздух — боялся, что стошнит. Оглянувшись, он увидел группу полицейских в форме, направлявшихся по колеям к вагонам состава, на котором он приехал. Полицейские крикнули что-то машинисту и тормозным кондукторам; им что-то ответили; полицейские стали заглядывать под вагоны; пара их залезла даже на крышу одного из вагонов, а остальные стали осматривать все. Свора собак, выслеживающих раненое животное.
Гэс наблюдал за ними, не подозревая еще в тот момент, что ищут его. Но открытая дверь вагона, у которого он стоял, манила, и какое-то шестое чувство подсказывало ему: туда, туда. Гэс стал медленно подниматься по ступенькам, спиной к вагону и лицом к обыскиваемому составу невдалеке.
— Эй, ты, парень! — раздался сильный голос.
Гэс замер и приготовился бежать.
— Эй, там! — Голос принадлежал большому, плотному человеку, который появился из-за угла вагона; у него был сплющенный нос и рыжие волосы. И хотя он был в штатском, даже такой деревенщина как Гэс смог догадаться, что этот человек из мира сыска — может быть, на государственной службе, а может, из частной компании.
— Вы это мне? — спросил Гэс.
— Да, да. Ты не видел, никто не спрыгивал вот с этого состава, который только что прибыл?
— Нет, я только встал, — сказал Гэс, догадавшись, что рыжий подумал — Гэс живет в этом вагоне.
— Он должен был быть на этом товарняке. — Рыжеволосый сверкнул глазами.
Гэс с глупым видом пожал плечами.
— Наверное, соскочил где-нибудь по пути. От графства Форд досюда довольно далеко. Прыгай где хочешь!
— Да, наверное, — сказал Гэс, чувствуя, как его охватывает слабость. Он покрепче ухватился за поручни. Вишу здесь, подумал Гэс, как тот гусь в кухне, которого собираются подавать на Рождественский ужин.
Плосконосый пристально рассматривал Гэса.
— Вроде я тебя не знаю.
— Надеюсь, что нет. — Гэс улыбнулся.
Полицейский слегка обнажил зубы в улыбке. Слава Богу, у него еще оставалось хоть немного чувства юмора.
— Ну, если увидишь где-нибудь тут человека — знаешь, такого типичного фермера, — и если он будет вести себя как-то странно, дай знать.
— А чего его разыскивают?
— Ограбил банк, — сказал рыжий полицейский; глаза на его мясистом, красном лице глядели пронизывающе, цепко, будто пытаясь высмотреть что-то во всех темных углах мрачных джунглей, где он обитал.
— Ладно, Уитни, — вдруг сказал другой голос за спиной Гэса, — пошли.
Грузный полицейский, решив, что Гэс и этот, какой-то другой человек, работают вместе, повернулся и ушел.
Гэс оглянулся. В дверях вагона стоял пожилой человек, с угловатым лицом и покатыми плечами; на нем была одежда, весьма напоминающая ту, что была на Гэсе. Правда, на голове у него была синяя кепка с длинным козырьком. Он стал спускаться по ступенькам вниз. Гэс спустился на землю и огляделся — рыжего нигде не было видно.
— Вы не возражаете, если я пойду рядом с вами? — спросил Гэс.
— Мы живем в свободной стране. Ходить рядом не воспрещается, — сказал пожилой рабочий настороженно. Гэс уверенно зашагал рядом с ним — так, будто знал, куда идет и что потом будет делать.
— Вы не могли бы мне рассказать, как отсюда лучше всего выйти? — спросил Гэс, когда они прошли несколько шагов.
— Я иду на Третью улицу, — сказал рабочий. — А ты откуда?
— С запада, — неопределенно ответил Гэс. — Ищу работу.
— А что ты умеешь делать?
— Заниматься фермерской работой.
— Здесь, в Канзас-Сити, это никому не нужно. Знаешь, тут вообще никакой работы не найти. Тяжелые времена настали. Мне еще повезло — хоть какая-то работенка есть! Смотри, чтоб тебя не забрали за бродяжничество. Но почему за это в кутузку волокут — мне не понятно. Те, у кого есть все, делают с теми, у кого нет ничего, что хотят.
— Поэтому вы и не выдали меня? — спросил Гэс.
— Я бы ни за что никого не выдал шпику. Пойдем со мной. Я иду выпить чего-нибудь.
— А что, сегодня вы не работаете? — Гэса удивило, что человек с утра собирается пить.
— Сегодня воскресенье, парень, — сказал рабочий. — Мне нужно опохмелиться — а то помру.
Гэс не совсем понимал, что значит опохмелиться и от чего можно умереть, если этого не сделать, но куда бы этот человек ни шел, идти с ним будет лучше, чем оставаться среди этих железнодорожных путей и вагонов.
Обойдя бесчисленное количество стоящих вагонов, переступив через бесчисленное количество шпал, пройдя мимо ремонтных мастерских и здания паровозного депо, они, наконец, вышли на улицу, по которой уже не бежали рельсы. Рабочий не задавал никаких вопросов, Гэс тоже ни о чем не спрашивал. Он постигал умение понимать многое из немногих слов.
Они подошли к дому, который напоминал мастерскую или цех; его передняя стена была обита жестью; на выкрашенной деревянной двери никакой надписи не было. Дверь выглядела запертой наглухо.
— Тут я тебя покину, сынок, — сказал пожилой рабочий. — Если ты пойдешь вон по той улице, никуда не сворачивая, то притопаешь прямо в центр Канзас-Сити. Но идти придется долго. И знаешь, парень, на твоем месте я б вернулся туда, откуда приехал.
— Верно, — сказал Гэс. А сам подумал: да, мистер, я бы так и поступил, если б мог. Но не могу.
Глядя на уходящую вдаль улицу, на закопченные, грязные дома, Гэс думал, что может быть, будет лучше, если он отдастся в руки полиции и покончит со всем этим делом. Улица действительно выглядела очень пустынной и безлюдной. И будущее казалось Гэсу совершенно неопределенным, ведущим в никуда, как и эта улица. А когда он вспомнил, что уехал без благословения матери, его охватила глубочайшая печаль.
Со всех сторон его обступали угрюмые многоквартирные дома — никогда раньше ему не доводилось видеть более мрачных жилищ. Он невольно держался поближе к бордюру — ему казалось, что из какой-нибудь подворотни вот-вот выскочит грабитель, маньяк, охваченный жаждой крови, и набросится на него с ножом, или начнет стрелять в него из пистолета, убьет, стащит с него всю одежду и начнет выть...
Но ни на самой улице, ни в подворотнях Гэс никого не видел. Казалось, весь город или спит, или полностью обезлюдел, и остались лишь кошки да крысы, шныряющие среди мусорных ящиков, разбросанного по земле мусора и разбитых бутылок, валяющихся прямо на земле. Нестерпимая вонь, исходившая от многочисленных боен и наполнявшая весь город, лишь усугубляла ощущение, что город умер и разлагается.
Но куда ему идти? Вернуться на товарную станцию? Невозможно. Полиция будет искать его именно там. Рана болела, колени подгибались, но он продолжал идти вперед — ничего другого не оставалось. Хотя, собственно, идти было некуда. Он здесь никого не знал, но если он не спрячется в этом скопище домов-развалюх или не найдет себе такое пристанище, чтобы жить незамеченным и неузнанным, то где же еще ему удастся это сделать?
Из узкой боковой улицы, куда еще не добрался свет раннего утра, вынырнул человек. Но это был не грабитель и не убийца, а все тот же толстый рыжий полицейский в гражданской одежде, который говорил с Гэсом на товарной станции.
— Эй, парень, — окликнул он Гэса. — Я вот подумал-подумал и решил у тебя спросить: чего это ты бродишь один по улицам? Да еще в такую рань в воскресенье?
— Ну, просто прогуливаюсь, — ответил Гэс, стараясь подавить в себе все растущий страх.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45