И подавал Гэсу нужный знак.
Хотя внешне Гэс оставался невозмутимым, равнодушным привратником, он внимательно всматривался в лица посетителей, запоминая их, пытаясь определить, чем тот или иной посетитель занимается, отмечая какие-нибудь особые приметы и складывая все это в копилку памяти. Уже поздно ночью Джим оставил его одного у двери, а сам присоединился к оркестру, добавляя жару музыке и смеша публику.
С его места Гэсу было видно почти все помещение клуба. На танцевальной площадке свободного места не было. Его взгляд пробежал по залу, один раз, другой. Но только со второго раза он заметил женщину, одиноко сидевшую за столиком в углу. Ширококостная женщина была одета в платье с низким вырезом; она с отрешенным видом вертела в руках стакан; на пальцах поблескивали кольца с драгоценными камнями.
Неожиданно она подняла голову, и их взгляды встретились. Тщательно наложенная косметика не смогла скрыть хищного взгляда — глядя в ее глаза, казалось, смотришь на ястреба, бросающегося из поднебесья на свою добычу.
Гэс поспешно отвел взгляд, стараясь сохранять на лице непроницаемое, застывшее выражение. И по прошествии некоторого времени решил, что это помогло, что он избежал опасности. Но когда посетители стали расходиться, эта женщина подошла к Гэсу, и прикоснувшись кончиками пальцев к его могучему плечу, удовлетворенно кивнула и пробормотала: “Все настоящее, не подкладное”. И вышла. Уже на следующий день Гэс, обнаружив в нагрудном кармане пиджака пахнущую духами десятидолларовую бумажку, догадался, что деньги туда засунула она. Когда он рассказал об этом Джиму, тот рассмеялся:
— Считай, что тебе повезло! Ведь мог бы быть и Мики Зирп с пушкой, а не дурнушка Джейн, у которой денег куры не клюют.
— Но мне противно брать деньги у женщин, — сказал Гэс.
— А ты и не брал их. К тому же, если не тебе, то все равно они достались бы кому-нибудь другому.
— Ну и ради Бога, — сказал Гэс. — Я не кто-нибудь там другой.
На следующий вечер она пришла снова.
Джим восторженно объявил о ее приходе, глядя в глазок.
— Ну, скажу тебе, народу сегодня привалило. И эта твоя красавица. С расшитой сумочкой, а в сумочке наверняка полно десятидолларовых бумажек! Ей приглянулся молодой, здоровый парень, свеженький, прямо с полей, с крепкими мускулами: и с такой толстенькой, замечательной штучкой...
— Ладно, прекрати это, — пробурчал Гэс. — Я не хочу иметь с ней никаких дел.
— Разве я тебе не объяснял? Здесь не важно, чего ты хочешь или не хочешь, — сказал Джим, рассмеявшись. — Здесь важно, сколько ты получишь. И все, равно, каким способом.
— Есть другие способы зарабатывать. Я сам буду выбирать себе подругу и не позволю, чтоб выбирали меня.
— Открывайте дверь, мистер Высокий и Могучий Красавец-Недотрога, — произнес Джим торжественно, но с улыбкой. — А потом держись.
Гэс впустил посетительницу по всем правилам учтивости, как его учили: легкий поклон, приглашающий жест рукой. Но твердо решил ни в коем случае не встречаться с ней взглядом. А она, войдя, остановилась рядом с Гэсом и, рассмеялась, обнажив при этом острые белые зубы, которые сверкнули особенно хищно, в обрамлении губ, выкрашенных розовато-лиловой помадой.
Гэс чувствовал, что попал в западню. Она стояла в проходе, и он не мог закрыть дверь.
— Ну-ка, парень, — промурлыкала она, — взгляни на меня. Я — Ронда Хельбаум.
Гэс был сердит, но, подняв на нее глаза, постарался не показать своих чувств и подавил гнев. По его представлениям, она была развязной и нахальной женщиной.
— Добро пожаловать в “Клуб Ирландского Петуха”, — сказал Гэс вежливо, но совершенно отстраненно. — Пожалуйста, проходите побыстрее внутрь.
Гэс чувствовал на себе восхищенный взгляд Джима, которому очень понравилось то, с какой учтивостью, твердостью, обходительностью и уверенностью в себе повел себя новичок.
Она повиновалась; выражение презрительного высокомерия слетело с ее лица; теперь на нем можно было прочитать задумчивость, удивление и любопытство.
— Послушай, чемпион, — сказала она тихо, — ты же как настоящее могучее дерево, а?
— Я всего лишь наемный работник, мэм, — ответил Гэс.
— Ты живешь здесь? — спросила женщина и, не дожидаясь ответа, продолжала: — Где? Там, за кухней, в комнатке Джима?
Гэс утвердительно кивнул головой:
— Похоже, вы все тут знаете не хуже меня.
— Знаю? Не смеши меня, конечно, знаю. — Она рассмеялась. — Один из моих бывших мужей владел этой дырой, когда алкоголь позволяли продавать еще легально. Так что это место мне очень хорошо знакомо.
И широко махнув своим крупом весьма внушительных размеров, она отправилась в глубь зала, сизого от дыма, наполненного шумом голосов, взвизгиваниями саксофона, пассажами кларнета и тромбона оркестра “Канзас-Сити Джаз”.
— Ну что? — сказал Джим многозначительно.
— А ничего, — ответил Гэс. — Она твоя. Пользуйся на здоровье.
— Нет, нет, эта штучка не по мне, — засмеялся Джим. — Можешь прокатиться с ней на халяву.
— А что, если я не захочу?
Джим не успел ответить — в дверь снова позвонили. Он посмотрел в глазок и объявил:
— Мистер Корнелиус Ливермор, большой человек в торговле сельхозпродуктами.
Гэс открыл дверь.
— Слушай, Джим, — сказал Гэс после того, как человек с красными прожилками на щеках, затянутый в корсет, прошел в зал, — объясни, как ты отгадываешь, кто чем занимается? Ты что-нибудь понимаешь в торговле зерном и всем таким прочим?
— Ничего не понимаю. Но знаю, что сейчас на этом можно заработать большие деньги. Если покрутиться, конечно. Купил дешево, продал подороже.
— Ага, теперь я понимаю, что происходит с пшеницей у нас в графстве Форд. Представляешь, там какой-нибудь фермер вкалывает как вол, от зари до зари, и заставляет работать как рабов свою жену, своих детей. А в конце года, заработает он или останется на бобах, решает вот такой тип, как этот Ливермор.
— Ну, жизнь такая, так уж все устроено. — Джим старался развеять мрачное настроение Гэса.
— Может быть, так и устроено в этой жизни, но это неправильно!
— Гэс, — сказал Джим задумчиво, — ты еще совсем мало что знаешь в этой жизни. Ты вот знаешь, что у меня есть младшая сестра? Ну, почти совсем еще девчонка. Так вот, знаешь, как она зарабатывает деньги? Собой. Такая вот жизнь. Правильно это? Нет, неправильно, ну а что поделать?
— А ты не мог бы помогать ей? Ну, чтоб ей... этого не приходилось делать? — спросил Гэс, пораженный и огорченный тем, что услышал.
— Тогда вот, когда ей действительно надо было помочь, когда было совсем худо, я не мог этого сделать. У меня тогда не было за что купить кусок хлеба, не было даже где переночевать. Теперь, наверное, я мог бы помогать чем-то, ну, по крайней мере, так, чтоб ей не помереть с голоду, но ей уже такая помощь не нужна.
— Черт бы все это побрал, — пробурчал Гэс мрачно, — чего-то тут не так. Все устроено не так как надо!
— Ладно, Гэсси, — сказал Джим, широко улыбаясь, — нам тут платят не за всякие там разглагольствования, а за то, что мы встречаем посетителей и улыбаемся им во весь рот. Как лопнувшие арбузы. Ладно, ты не принесешь мне джину, а? И побольше.
— Конечно принесу, сейчас. — Гэс обрадовался возможности отойти от двери, пройтись к стойке бара. Он знал, что с помощью джина Джим снимал напряжение и улучшал себе отвратительное, мрачнейшее настроение, которое время от времени выползало из темных глубин души, окрашивая все черным цветом.
Но Гэс совсем позабыл про Ронду Хельбаум.
Бармен — худой, морщинистый человек с парализованной ногой бывший жокей, — когда привратник подошел к стойке, был занят, и Гэс решил заглянуть сначала к себе в комнату и взять свежий платок. Проходя мимо кухни, сквозь открытую дверь он увидел, что там кипит работа: там делали бутерброды, мыли тарелки. Старый негр, повар Джонни Вашингтон, бросил на проходящего Гэса странный взгляд, но тот по молодости лет и по неопытности не знал, как ему отреагировать.
Пацан, воспитанный улицей, тут же бы понял, что нужно быть начеку, и приготовился драпать. Но Гэс, не останавливаясь, подошел к своей двери. Даже то, что в комнате горел свет, не насторожило его.
На его койке лежала Ронда; она курила сигарету, вставленную в длинный мундштук; на полу стоял стакан, на донышке оставалось немного виски; дым, который она кольцами выпускала изо рта, не позволял рассмотреть ее глаза.
— Привет, силач и красавец, — сказала женщина тихо, растягивая слова.
— Послушайте, я вовсе не хочу вас отсюда выгонять, но знаете, у каждого должно быть свое собственное место.
— Конечно, конечно, и постелька своя, очаровашка, — согласилась она, пошевелившись; подперев подбородок одной рукой, она приглашающим жестом похлопала другой по одеялу рядом с собой, не сводя при этом глаз с Гэса.
— Нет, так не пойдет, — сказал Гэс. — Вы вот сами по себе, и я сам по себе. И если б мне захотелось пообщаться с вами, я в сначала прислал вам букет роз.
— Мужчинка, мне не нужны розы...
Она прикрыла глаза длинными ресницами, слегка отставив нижнюю губу.
— Извините, — сказал Гэс, — но у меня свой подход.
— Хорошо, хорошо, только заходи, наконец, и закрой за собой дверь.
Она подвинулась на постели — при этом ее груди вывалились из низкого выреза легкого платья. И Гэс чуть не поддался искушению — но уж очень ему претило быть вот так бесцеремонно выбранным и затащенным в постель. Будто банан, который выбирают и выдергивают из грозди.
— Нет, извините, но...
— Быстро иди ко мне, а то начну кричать: “Насилуют, насилуют!” — поспешно проговорила она хриплым голосом.
Гэс отступил в коридор и захлопнул дверь. Мгновением позже он услышал звон разбивающегося стекла на уровне своей головы — наверное, она швырнула в него стакан, — а потом посыпались такие ругательства, которые ему никогда не приходилось слышать; он и предположить не мог, что такое может исходить от женщины.
И Гэс сразу понял, что у него могут быть неприятности. Но что предпринять, не знал. Единственное, что ему оставалось — пойти и рассказать все мистеру Фитцджеральду.
Он начисто позабыл о джине для Джима и спросил бармена, где можно найти хозяина.
— Наверху. Вон через ту дверь.
Гэс прошел сквозь малоприметную дверь, на которой ничего не было написано, поднялся по ничем не примечательной лестнице и оказался в кабинете, стены которого были обшиты деревянными панелями. Фитцджеральд сидел за столом и листал бухгалтерскую книгу.
— Сэр, — сказал Гэс, — мистер Фитцджеральд...
Розовощекий человек с шапкой белых волос поднял голову.
— В чем дело, Гэс?
— В моей комнате лежит женщина! Она грозится, что я потеряю работу, что... у меня будут всякие другие неприятности, если я не ублажу ее, — выпалил Гэс. — Но разве это входит в мои обязанности? А если входит, я хотел бы, чтоб вы мне сами об этом сказали.
Фитцджеральд нахмурился, взял сигару, обрезал кончик, закурил. Потом прочистил горло.
— Ронда? Кто ж еще. Ну, прямо скажем, она сложена как туалет во дворе, и хотя выражается очень крепко — ну прямо адский огонь и пламень, — на самом деле холоднее, чем дохлый индеец. Все это так, но я так понимаю — мужчина, который не может взять и обслужить бабу с полоборота, не в состоянии, когда надо, и кулаки применить.
— Дело не в этом, мистер. Фитцджеральд. Дело в том, кто командует, — ответил Гэс спокойно.
— Ну, могу тебе сказать, что ты нажил себе врага, — сказал пожилой ирландец. — Но тут ты должен выполнять то, что я тебе приказываю делать, а я тебе не приказываю быть... эээ... с этой шлюхой.
— Так точно, сэр. — Гэс собрался уже было уходить.
— Подожди, Гэс. Я тебе кой-чего скажу. — И голос Фитцджеральда стал очень жестким. — Здесь, в этом городе, все, что делаешь, нужно делать до конца — либо вообще не делать. И никогда не останавливаться на полдороге. Ни в чем...
— Ну а что же мне нужно было сделать? — спросил Гэс, совсем сбитый с толку.
— Тебе нужно было ее трахнуть или избить так, чтобы из нее говно полетело. А теперь — пошел к черту отсюда, а; то я окончательно выйду из себя!
Гэс ретировался в полном замешательстве.
Когда он позже рассказывал Джиму о том, что произошло, его растерянность никак не уменьшилась. Как так: его наняли защищать хозяина, вручили тяжелый, надежный пистолет. Однако вместо этого ему приходится отбиваться от сексуально озабоченной богатой бездельницы.
Джим все это выслушал, потом покачал головой.
— Не знаю, не знаю, как это у тебя все получилось. Я послал тебя за джином, а ты что мне принес? Идиотскую историю про глупую бабу.
— Ну как я мог с ней... я ее совсем не знаю!
— Ладно, ладно, Гэс, — сказал Джим, продолжая покачивать головой. — Некоторые гоняются за этим, а к некоторым оно само идет. Но как веревочке ни виться, конец один.
Когда, уже под утро, Ронда уходила, она нетвердо держалась на ногах. Джим играл на банджо, все музыканты сильно устали; Гэс стоял у двери один. Ронду под локоть поддерживал один из барменов, который в ту ночь не стоял за стопкой. Помада размазалась по лицу женщины, исказив форму губ; платье на ней было перекручено; лицо было очень бледным, и волосы казались особенно неестественно желтыми. Выходя, она в упор посмотрела на Гэса. Тот постарался отвести взгляд, но вспомнив, что ему говорил мистер Фитцджеральд, поднял голову и посмотрел ей прямо в глаза.
— О, а у тебя, оказывается, и глазки есть, — сказала она.
— У меня есть все, что нужно, — ответил Гэс, — но я пользуюсь им только тогда, когда мне этого хочется.
— Ах, какой ты умненький! А вот ты не знаешь, что в Пеории, что в Иллинойсе, пеория у четверых жителей из пяти. От этой болячки” зубки выпадают. — Она захихикала. Но когда она неожиданно трезво добавила: “Тебе еще многому придется учиться, очаровашка”, — Гэс увидел слезы в ее глазах.
Глава пятая
Проработав месяц привратником, Гэс получил прибавку в жаловании, и Фитцджеральд поставил его проверять виски, доставляемый к клуб. Как и следовало ожидать, серьёзные недостачи тут же прекратились.
Джим выразил свое отношение к этому следующим образом:
— Когда мыши видят такого большого кота, который стережет сыр, они и носа из своей норки не высовывают.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45