Лифтер нажал нужную кнопку. Двери закрылись, и лифт пошел вверх.
— А теперь мне приходится осваивать науку управления. Нужно знакомиться с бухгалтерским делом, беседовать с менеджерами, ну и все такое прочее.
— Насколько я знаю, ты теперь вроде как вице-президент корпорации?
— Да, что-то вроде того. И знаешь, я сам был удивлен тому, насколько большой стала наша корпорация.
Во время этого разговора Гэс неотрывно смотрел на лифтера, стоявшего к ним спиной. Ему показалось, что уши лифтера слегка покраснели.
— Но первое, что я выучил у этой жизни — что стукачей, неважно, кто они, убирают немедленно, — сказал Гэс и, выхватив пистолет, приставил его к бритой голове.
— Сэр, я не... я совсем... — Голос лифтера дрожал.
— Слушать ты умеешь, а говорить ты тоже можешь? Стучишь?
— Нет, нет, что вы, сэр! Я — никогда...
— Я раньше тебя никогда не видел. А где наш обычный лифтер?
— Он заболел! Но ему не хотелось терять такую хорошую работу, и он попросил меня подменить его. Он муж моей сестры, у него четверо детей. Знаете, сэр, сейчас очень трудно найти работу...
Гэс вернул пистолет в кобуру. Он уже пожалел, что повел себя так. Но он чувствовал, что что-то не в порядке, хотя и не мог определить, что именно. Он вытащил из кармана деньги и засунул купюру в дрожащую руку лифтера.
— Никто ничего обо мне не должен знать, понятно?
— Не сомневайтесь, сэр, я никому ничего не скажу, — сказал лифтер, слегка заикаясь.
Гэсу поведение этого человека не нравилось все больше. Ему казалось, что лифтер плохо играет свою роль; инстинкт говорил ему, что его обманывают, но пока он не мог ничего с этим поделать. Бесси была уже напугана и явно нервничала.
Гэс в упор посмотрел в налитые кровью глаза лифтера.
— Если ты чего-то задумал, поверь мне, лучше для тебя будет, если ты откажешься от своей игры. И считай, что тебе повезло. Обычно я стреляю без предупреждения.
Гэсу показалось, что в глазах лифтера затаилась ненависть и решимость не отступать от задуманного.
Двери лифта закрылись. Гэс и Бесси прошли по небольшому коридору, застеленному ковром, и подошли к двери из орехового дерева.
— А чего это ты набросился на этого лифтера? — спросила Бесси, когда они вошли в большую гостиную.
— Мне показалось, что я расслышал раскаты грома, — сказал Гэс, снимая шляпу. — Я всем нутром чувствую — что-то зреет. Я всегда чувствовал, когда работал на ферме, что приближается гроза. Такое странное чувство. Чувство приближающейся опасности. Старик тоже обеспокоен.
— Гэс, дорогой, я тебя люблю, — сказала Бесси хрипловатым, но ласковым голосом. Она прильнула к нему и поцеловала его. Поцелуй был долгим и страстным. Гэс чувствовал, как вибрировало ее тело.
— Хочешь выпить? А может быть, хочешь порцию? — спросил Гэс.
— Нет, не хочу.
Бесси, открыв стеклянные двери, вошла в зимний сад. Зазвонил телефон. Звонил Фитцджеральд. Его тоже мучило ощущение приближающейся грозной опасности.
— Да, — подтвердил Фитцджеральд, — меня тоже что-то беспокоит. Мы можем отправиться на охоту прямо сейчас, а можем на время залечь на дно и потом нанести неожиданный удар.
— А вы знаете, по кому наносить этот удар?
— Мне только что сообщили, что Мики Зирп, Джо Винтергрин, Марти Лэнски, Фрэнки Мэдиген; Пузо Гатт, Прыткий Лукези и еще один... как его... а, Горилла Бонзо! — сегодня утром прибыли из Чикаго.
— А где они сейчас? — спросил Гэс, чувствуя, как внутри у него все сжимается.
— Я бы это тоже хотел знать. Я посадил на них все свои хвосты, но они сумели уйти от них и исчезнуть... Гэс, — тон голоса Фитцджеральда изменился, — будь очень осторожен.
— Знаете, я думаю, что они охотятся за вами, а не за мной. Я еще слишком зелен. Может, мне все это время быть рядом с вами? На всякий случай, а?
— Гэс, — сказал Фитцджеральд после очень небольшой паузы; голос его был твердым, и в нем совершенно не слышалось страха, — Гэс, если со мной что-то случится, ты немедленно занимаешь мое кресло. Немедленно! А я сейчас попытаюсь выяснить, где они все. Если я что-то узнаю, немедленно позвоню тебе и остальным нашим людям. Ты же, в случае чего, должен вести себя так, будто у тебя на руках все козыри.
— Не беспокойтесь, сэр, я не подведу, — сказал Гэс. Он восхищался мужеством этого человека, который жил под угрозой смерти столько лет — и ни разу не сник, не поддался страху. — До свиданья, сэр.
Серый, скучный день незаметно превращался в прохладный вечер. Но глядя на Бесси, стоящую на террасе, Гэс почувствовал прилив бодрости и радости.
Через дорогу возвышалась гостиница “Мюльбах”; вдалеке виднелись массивные здания боен и огромные элеваторы, переполненные дешевым зерном. Через город змеей вилась река Миссури, унося свои воды дальше на юг, туда, где она впадала в Миссисипи.
Этот ранний прохладный февральский вечер был на удивление хорош. В воздухе пахло свежевыпавшим снегом и дымом, но чувствовалось, что весна уже близко — она придет неожиданно; не успеешь оглянуться — а она здесь.
— Так замечательно, Гэс, — сказала Бесси после долгого молчания. — Смотришь на это все, дышишь этим воздухом — и будто вино пьешь...
— Жаль, что над этим всем мы не властны, — отозвался Гэс. — Можем лишь глядеть. А изменить ничего не можем.
— Ну и что? Так уж устроено. Но пойдем — я не люблю смотреть на закат солнца.
Он приготовил коктейли, а Бесси бродила по огромной квартире и время от времени восторженно восклицала:
— Боже мой, золотые краны!.. Ой, ты только посмотри — вот так кровать!.. Какие удобные кресла... Нет, но лучше всего — кровать! фантастика!
Гэс рассмеялся и пошел в спальню, где Бесси восхищалась ложем невероятных размеров.
— Ты, наверно, этому не поверишь, но после тебя я ни с кем из мужчин не была. А ведь прошло столько времени!
— Я тоже ни с кем не был, — сказал Гэс, — и я верю тебе, потому что я люблю тебя. Ты для меня — вроде как часть меня самого.
Они лежали на шелковых простынях, которыми была застлана огромная овальная кровать. На белом фоне ее тело отливало цветом древней бронзы; ее руки и длинные ноги были раскинуты в позе полного расслабления; Гэс в восхищении смотрел на ее крутые бедра, плотный, круглый живот, высокие, упругие груди. Бесси повернулась на бок, провела рукой по его телу, по его мускулистым рукам, широким плечам. Золотисто-белое и дымчато-огненное. Она считала его шрамы. Ей было немножко грустно и больно за Гэса, но она скрывала свои чувства за притворным подтруниванием.
— Мистер Красавец, я уже насчитала тридцать семь!
— А что будет, когда я наберу достаточное количество очков? — спросил Гэс, улыбаясь.
— Приз.
— Тогда это должен быть особый приз.
— А ты не думал о том, чтобы носить пуленепробиваемый жилет? — спросила Бесси, придвигаясь к Гэсу еще ближе, отдавая ему жар своего тела.
Она, мурлыча как кошка, продолжала свои подсчеты; она была похожа на девочку, подсчитывающую свои фантики; она целовала каждый шрам, он чувствовал горячий язык на своей коже; она ласкала его грудь, заросшую волосами, его мускулистый живот...
— Теперь насчитала шестьдесят девять, — прошептала она. Чуть приподнявшись на локте, она смотрела на него и улыбалась загадочной Улыбкой.
— Бесси, о Бесси, о Бесси, — сказал Гэс, будто вздохнул. Позже, много позже он первый нарушил тишину.
— Бесси, выходи за меня замуж.
— Нет, мистер Красавец, нет, сэр, ни за что. Разве нам плохо сейчас? Пойти в церковь — значит все испортить.
— Я боюсь за тебя, Бесси. Я не могу тебя защитить так, как мне этого хочется.
— Защищать меня не нужно.
Она сползла к краю кровати и включила радиоприемник. Передавали джазовую программу: Пола Уитмэна, Кинга Оливера, Альвино Рея.
— Ты знаешь, — сказала она в темноте, — я снова села на листик.
— Знаю, — тихо сказал Гэс.
— А тебя это что, не беспокоит?
— Ты самая красивая женщина в мире.
— И ко всему прочему, это стоит много денег.
— Я могу покупать тебе порошок оптом. — Он улыбнулся в темноте.
— Гэс, ты просто чудо! Но почему ты так обо мне заботишься? И почему ты мне ничего не рассказываешь... о том, что с тобой было?
— Бесси, я мог бы тебе столько рассказать... Я мог бы тебе рассказать о Перли, о Коули, о Чарли, о Хесусуе, о Вилли, о Роки... но все это очень печально. Нам с тобой очень повезло. У тебя есть я, а у меня есть ты.
По радио передавали композицию джаз-блюза.
— Послушай, — сказала Бесси.
— Что послушать? — спросил Гэс сквозь сон.
— Музыку послушай. Это для тебя, — сказала она. И он услышал ее голос, вырывающийся из радиоприемника — Бесси пела в сопровождении большого оркестра.
Я люблю его, он меня тик восхищает,
Но этого он никогда не узнает...
— Это действительно ты поешь? — спросил Гэс, с которого тут же слетел сон. — Правда ты?
— Это я, я, и я пою специально для тебя, мистер Красавец! А теперь вот слушаю, и хочется плакать.
— А я и не знал, что ты записывала пластинки.
— Еще сколько! Мне кажется, у меня неплохо получается. Ты, наверное, единственный, кто этого не знает.
— Тшш, дай мне послушать. Я тысячу лет не слушал, как ты поешь блюзы.
У Бесси был сильный голос, и она использовала его силу очень умело — песня наполнялась живым дыханием жизни.
Когда песня закончилась, ведущий сказал:
— Для вас пела Бесси Криспус, наша соловушка из Канзас-Сити. Исключительная девушка, кстати! Сплошные гардении. Хочу напомнить нашим слушателям, что ее пригласили дать концерт в Карнеги-Холл, а Карнеги-Холл, леди и джентльмены, располагается не где-нибудь, а в самом Нью-Йорке!
Гэс в изумлении уставился на Бесси.
— Ты знаешь, Бесси, я все же, наверное, единственный, кто не очень удивлен. Я всегда знал, что в пении тебе нет равных. Но однако — Карнеги-Холл! Там же обычно играют симфонические оркестры!
Бесси улыбнулась.
— Теперь там будут играть джаз! После моего концерта, после того, как там спою я и сыграют Бенни, и Каунт, и Джек Тигарден, и Бикс, и Тедди Вильсон, и Прес — там останется только джаз! Никто больше туда не попадет. Мы всех выкурим, всех! Наша музыка вытеснит всю остальную!
— Я думаю, что так и будет. И вы выиграете сражение.
— Гэс, знаешь, так одиноко было в какой-нибудь дыре, за кулисами маленького клуба. Наверное, в тюрьме не так одиноко. Вроде смотришь на мир в подзорную трубу, но не с той стороны... — Бесси пыталась объяснить Гэсу нечто важное. — Вокруг тебя грязь, всякая гадость, запах... застоявшийся запах старой пудры в актерских уборных... думаешь о всех тех, еще полных надежд, кто выступал там до тебя, а остался от них один только запах... И рядом нет твоего мужчины, и каждый владелец такого клуба пристает, считает, что у него есть на это право... Вечное сражение... Неудивительно — потянет к порошку, уносящему в мир грез... а потом все, что было на душе, попадает в песни...
— Выходи за меня замуж, — сказал неожиданно Гэс.
— Ни за что! Ты слишком хороший мужчина. Я не хочу, чтобы мне выдавали разрешение на то, чтобы заниматься с тобой любовью. А если мужчина выдает такое разрешение, он считает, что его можно и забрать.
— Но я люблю тебя, Бесси! Люблю, люблю!
— А нам больше ничего и не нужно. Ты и я — что еще нужно? И пока мы вдвоем — нам ничего не страшно. Ничего! Бесси стала тихо напевать:
— Камни, ветер, печальный ручей,
Плакучая ива темных ночей,
Женщина бьется как рыба об лед,
Птицы над ней манят в дальний полет...
Мелодия песни была ненавязчивая, щемящая и простая. Бесси полностью отдавалась пению, создавая мелодию прямо на ходу, экспромтом.
— Получилась бы хорошая песня, а? — спросила она.
— Я никогда не слышал печальнее — и лучше!
Проходил час за часом; им хотелось так насытить каждый час, чтобы он восполнял каждый год. И каждый следующий час становился еще более прекрасным, еще более наполненным нежностью, еще более чистым и преисполненным значения, чем предыдущий. Каждый час уводил их все дальше в запредельные миры, туда, где дет ни времени, ни пространства, срывал с них слои налипшей на них грязи мира, освобождал от притворства, приближал к состоянию первичного творения, к райскому блаженству, все более залечивал раны, нанесенные расставанием. Каждый час уменьшал страшную боль, жившую в них, возвращал их друг у другу после страшной потери, соединял их, сплавлял их в единое целое, сдвигал разверзшиеся пропасти, приближал их к состоянию полного, нерасторжимого единения, делал из них единое, совершенное существо...
Зазвонил телефон; он звонил упорно, настойчиво и, наконец, вырвал Гэса из глубочайшего сна, в который он погрузился. Гэс поднялся и побрел в комнату, где стоял трезвонящий аппарат. Поднял трубку.
— Алло, я слушаю.
— Гилпин! — прохрипел Зирп; когда-то пуля навечно повредила ему гортань. — Гилпин, у меня для тебя отменный подарочек! Спустись-ка и прими его.
Трубку на другом конце провода повесили. С Гэса мгновенно слетел весь сон. Он быстро оделся, проверил, заряжены ли его “кольты”, и бросился к лифту.
Лифтер был все тот же — лысый, с желтыми глазами.
Гэс пока не понимал, что происходит, но времени для раздумий не было. Его немного беспокоило, что он оставляет Бесси одну — когда он выходил, она крепко и безмятежно спала.
Вряд ли Зирп звонил бы ему, если бы речь шла о Соленом или о ком-нибудь другом из рядовых членов организации. Скорее всего, что-то случилось с Фитцджеральдом.
Спускаясь в лифте вниз, Гэс думал о том, что все было бы намного проще, если бы ему еще тогда, давно, удалось убить Зирпа; но убивать человека, который вдруг оказался беззащитным, он тоже не мог! А вот если бы Зирпу угодила пуля меж глаз, тогда, в ночном сражении... Если бы, если бы...
Дверь лифта раскрылась, и Гэс через вестибюль бросился к входным дверям. Швейцара на месте не было. В такой час все уже давно спят... Странно, а почему остался на своем месте лифтер?
Гэс оглянулся — загорающиеся лампочки показывали, что лифт пошел вниз, в подвал. Гэс выскользнул на улицу. Он шел, слегка пригибаясь, избегая освещенных мест, ожидая самого худшего. Но вряд ли они вызвали его на улицу, чтобы просто устроить ночной фейерверк, позабавиться стрельбой. Нет, у них совсем иное чувство юмора — не телефонные звоночки, а нечто более существенное, вроде тюрьмы или подброшенного трупа.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45