А вокруг, насколько хватало глаз, простирались поля пшеницы. Проезжая мимо кладбища у церкви, огражденного забором со столбами из известняка, он увидел, что свободного места там оставалось все меньше.
Они проехали мимо фермы Маккоев, заросшей сорняками, мимо других ферм, которыми когда-то владел — по крайней мере, на бумаге, — его отец. И Гэс ощутил душевную боль — неужели так нужно возвращаться в родной дом, где прошли детство и юность? И с этой болью он ничего не мог поделать; такое возвращение — всегда погружение в прошлое, в те бездумные годы, когда все наполнено чувством, а не разумом. И безвозвратно ушедшее терзает душу, наполняя ее загадкой бытия, прошлого, настоящего и будущего.
Наконец, они, спустившись с холма, подъехали к центральному дому фермы Гилпинов. Гилпины оказались в этих местах очень давно; они были среди первопроходцев, которым потом пришлось бороться за свою землю с крупными дельцами, как в свое время их предкам приходилось бороться с индейцами, а тем, в свою очередь, — с неисчислимыми стадами бизонов. А теперь кто будет зариться на эту землю? Джон Рокфеллер? Пендергаст? Генерал Першинг? Кто заберет эту, с такими трудами отвоеванную землю?
Перед конюшней стоял красный трактор со стальными колесами. Дом выглядел запущенным — краска во многих местах облезла. Двор зарос травой — этого мама никогда бы не допустила! Возле трактора стоял человек в комбинезоне и раздраженно и пристально смотрел на подъезжающие машины. Скрыться от этих глаз было невозможно: взгляд был невероятно цепкий — так язык ящерицы хватает муху.
Гэса потрясло, как выглядел Мартин — он за эти несколько лет очень постарел. Если бы не глаза, которые приобрели хищный взгляд рыси — кроличьего в них ничего не осталось, — он ничем не отличался от тысяч других фермеров, выращивающих пшеницу в необъятных прериях. Но глаза оставались молодыми, сверкающими. Гэс выучился читать по глазам и легко определял, лгут ли они, глаза ли это убийцы, говорят ли они правду, простую, без прикрас, есть ли в них уважение, достоинство, чувство чести. Но он не смог ничего увидеть в зеленых глазах Мартина, не смог проникнуть в их глубину и подсмотреть — что же у брата на уме?
— Привет, Мартин, — сказал Гэс, выбираясь из машины. — Это я, Гэс.
— Я узнал тебя, Гэс, — ответил Мартин. — Похоже, что у тебя дела идут хорошо. Все приумножаешь...
Его голос был сухим, как высохший початок кукурузы; когда они пожимали друг другу руки, его рука показалась Гэсу маленькой и какой-то заржавелой.
— Как все наши? — спросил Гэс.
— Да так себе. Мамаша мозгами совсем тронулась. Пришлось отослать ее в заведение, тут неподалеку. Кейти превратилась в свинью. Приносит помет каждый год. Все графство полно ее ублюдками! Я взял в упряжку Лили Вайтгенгрубер. Ну, вот, пожалуй, и все.
— Да, дела вроде бы в гору не пошли с тех пор, как я уехал. — Гэсу казалось, что мрачное настроение Мартина душит его, как густая пыль.
— Да нет, дела не так уж плохи, — сказал Мартин. — Мне удалось удержать пару ферм. Цена на пшеницу снова пошла вверх. Может, я даже стану членом правления банка.
— А как там Хундертмаркс поживает? Он тогда заявил, что я ограбил банк.
— Ну, поговаривали тут, что в банке обнаружили большую недостачу. Вроде Хундертмаркс какие-то свои махинации проворачивал. Ну, вот он и попытался спихнуть недостачу на кого-то другого. Но потом провели ревизию. Вроде все сошлось. Теперь он большой человек в наших краях. Уважаемый.
— Не беспокойся, — сказал Гэс, — я зла не держу.
— А что тебя сюда привело? — спросил Мартин, подозрительно поглядывая на желтую машину и на пикап.
— Нам нужно жратвы человек на пятнадцать. Голодных как волки. Хорошие, толстые бифштексы, картошечку, кофе. Рано утром мы едем дальше — в город.
— А я вот как раз на прошлой неделе зарезал свинью... но не знаю — продавать что-нибудь таким вот... — осторожно сказал Мартин. — Мне не нужно неприятностей.
— “Такие вот” — это я и мои люди. И нам тоже не нужны неприятности, как и всем остальным.
Гэс заметил нечто вроде презрительной ухмылки, мелькнувшей на обветренном, хитром, недоверчивом крестьянском лице. Гэсу стало ясно, что брат ни за что не поймет того мира, в котором Гэс теперь живет.
— Знаешь, мама передала владение всей этой землей мне. Теперь тут все принадлежит мне.
— Я не буду предлагать тебе больших денег, — сказал Гэс, — но кое-что выделить могу. Лили сможет купить себе стиральную машину или что-нибудь еще.
— Пятнадцать человек! Целая армия! — Мартин опустил голову; казалось, он внимательно рассматривает свои тяжелые поношенные ботинки, покрытые коровьим навозом.
— Ладно. Двадцать пять долларов, — сказал Гэс. — И к мясу и всему остальному ты можешь прибавить свое благословение.
— Но это будет в первый и последний раз?
Напряжение Гэса неожиданно спало, и его смех прокатился по двору. Его охватило величайшее облегчение. Боже, как ему повезло, что он убежал от этой однообразной, скучной, иссушающей душу жизни! И теперь никто не может внушить ему страх — ни Мики Зирп, ни шериф по имени Гроувер Дарби. Он понял, что оставил страх и отчаяние далеко позади, и что возврата к ним нет. Что он может вести такую жизнь, которую считает достойной человека.
Чем больше смеялся Гэс, тем кислее становилось выражение на лице Мартина.
— На, возьми сотню, — сказал Гэс, вынимая из кармана пачку денег. — Кстати, ты знаешь, как в нашем деле поступают с доносчиками?
— Не знаю. Как?
— Их отправляют в путешествие, из которого не возвращаются.
— Лили сейчас принесет все, что ты просил, — сказал Мартин, поворачиваясь на каблуках; потом быстро пошел к заднему крыльцу дома.
Гэс понял, что отнюдь не случайно его не пригласили зайти в дом. Уже стоя у дверей, Мартин повернулся и, уже почти невидимый в наступившей темноте, громко сказал:
— А я-то думал, что ты спросишь, как поживает та девица из семейства Маккоев, которую ты испортил.
— Ну и как она поживает?
— Она шлюха из шлюх. Промышляет в “Честерз-Плейс”. Берет сорок центов за один раз. Не брезгует ни всякой швалью, ни черномазыми!
Гэс отвернулся; его не охватили ни гнев, ни отчаяние — больше всего его поразило то, насколько злым может быть человек...
...Маленькая, веснушчатая Сэлли... порванное платьице... веселая, смеющаяся, как мальчишка... и не он, Гэс, ее “испортил”, а тот вонючий банкир...
Гэс направился к машине, к поджидавшему Соленому.
— В чем дело, босс? — спросил Солтц. — Тебе плохо?
— Мне нужно съездить в город, — сказал Гэс тихо. — Ты знаешь Додж?
— Ну, немного знаю. — На лице Соленого отразилось беспокойство — он почувствовал, что возникла какая-то непредвиденная проблема.
— Рядом с Фронт-стрит есть большой склад. Действительно большой.
— Я знаю это место.
— Все, что тебе нужно сделать — загнать грузовики на этот склад. Рано утром, на рассвете. И разгрузить их. Человека, который заведует складом, зовут Хесс. Это наш человек.
— А проблем с полицией не возникнет?
— Закон там в руках шерифа Дарби. Он, вроде бы, подкуплен, но Фитцджеральд не очень ему доверяет. Поэтому его и не очень теребили. Выжидали, как он себя поведет.
— Понятно, — сказал Соленый.
Гэс отдал ему часть денег.
— Если я не объявлюсь — ты знаешь, что делать дальше.
— Может, тебе не надо ехать одному, а, босс? — В голосе Соленого слышалось явное беспокойство. — Жратву Порки может привезти ребятам сам.
— То, что я собираюсь сделать, я должен сделать сам, один, — сказал Гэс. — Но я тебе рассказал, что делать, просто так, на всякий случай. Думаю, что вернусь в лагерь часа через два.
Гэс обогнул дом, потом, выехав на дорогу, повернул к городу. Длинный, тяжелый путь, который они проделали, утомил его, но откладывать поездку в город он не мог.
Он хорошо знал, что за место “Честерз-Плейс”. Еще до того, как он уехал в Канзас-Сити, “Честерз-Плейс” был гадким притоном, который пользовался самой дурной репутацией.
Гэс поставил машину у кромки тротуара, засыпанного ржавыми консервными банками и битым стеклом. Медленно огляделся, высматривая, не устроена ли где-нибудь на него засада. У двери “Честерз-Плейс” стояли попрошайки и, судя по их поведению, ничего необычного вокруг не происходило. Он раздал всю мелочь, что была в карманах, и вошел в дом. Когда-то тут находили прибежище заезжие одинокие, уставшие от жизни ковбои. А теперь со всего города сюда стекалось всякое опустившееся жулье. Как только Гэс вошел, на него пахнуло вонью грязного туалета и дешевого пива, которое так часто здесь разливалось на пол. Словно от старого козла воняло.
За стойкой бара стоял крошечный человечек в очках, над которыми торчал зеленый целлулоидный козырек. Пристально присматриваясь к нему, Гэс попытался определить, на чьей стороне мог бы быть этот человек: Фитцджеральда или Зирпа? И решил, что скорее всего такой тип продастся Зирпу.
— Чего угодно?
— Девочки есть свободные?
— Парочка есть. Можете даже выбирать. Сорок центов. Платить здесь.
— Я бы хотел... — начал Гэс, но потом решил, что ничего объяснять не стоит. Он швырнул на прилавок доллар и сказал: — На сдачу дайте выпить тем, кто у вас тут есть.
И стал подниматься по лестнице на второй этаж. Гном взял доллар со стойки, положил его в карман. И нажал потайную кнопку.
В небольшой нише коридора сидели две женщины: одна — расплывшаяся, крайне вульгарного вида мексиканка; вторая — худая, с веснушками на лице, на котором видны были следы постоянного беспокойства и усталости; ее волосы были ярко выкрашены хной, на лоб спадали маленькие завитки.
Гэс боялся, что в любую секунду он может передумать, повернуться и убежать. И поэтому он очень быстро проговорил:
— Пойдем, Сэл.
— Привет, парниша! — заверещала она. — Тебе повезло. Ты получаешь свеженькую девственницу! А откуда ты знаешь мое настоящее имя? — тараторила она по пути в крошечную комнату, в которой едва помещалась кровать. В комнате стоял запах гниющей рыбы.
Сэлли прижалась к Гэсу, обхватив его одной рукой за талию, а другой проводя по бедру.
Гэс посмотрел в ее пустые глаза. Вряд ли она поймет что-нибудь из того, что я хотел ей сказать, подумал Гэс. Но она, по крайней мере, хоть не сидит на героине — скорее всего, какие-нибудь стимулирующие таблетки или что-нибудь еще в таком роде.
— Сэл, — сказал он, — это я, Гэс. Гэс Гилпин. Собери все свои вещи. И пойдем отсюда.
— Гэс?! — взвыла она дрожащим, резким голосом. — Ах-ах, добрый старина Гэс объявился! Мой милый! С детским личиком... — А потом уже нормально: — Боже, Гэс, это ты! Трудно поверить.
— Сэл, у меня мало времени. Пойдем отсюда. Я помогу тебе с этим всем покончить.
— Неужто? — насмешливо сказала она. — Слыхала я про такую помощь... Помогли уже один раз... когда цена на пшеницу упала и пришел банкир за своими денежками! — Ее голос снова сорвался на визг. Она была близка к истерике — смеялась так, будто услышала невероятно забавную шутку.
Гэс стоял потрясенный, не зная, что сказать, что сделать.
— Послушай, дорогуша, — продолжала она, немного успокоившись, — не бери дурного в голову. Ты ни в чем не виноват. Понимаешь? Хундертмаркс требовал деньги... Ну, я и подумала — может, чем-то смогу помочь семье... А дальше — пошло-поехало. Так часто бывает в жизни!
Она взвизгнула и зашлась безумным смехом.
— Сэлли... я ничего не знал, — наконец выдавил из себя Гэс. — Твои родители уехали так неожиданно... вроде земля разверзлась и поглотила их... Я взял кнут, поехал в город, хотел отстегать Хундертмаркса, за сестру... за тебя... Ничего большего тогда я не мог сделать...
— Да не мучай себя, красавчик, — сказала Сэлли, усмехнувшись. — Все прошло, все в прошлом. У меня все в порядке. Мой дружок собирается купить небольшую гостиницу... совсем скоро, как только скопим деньжат.
— Сэл, я не собираюсь выкупать тебя у здешнего сводника... но я дам тебе тысячу долларов прямо сейчас, если ты соберешься и уедешь со мной в Канзас-Сити. А там я найду тебе приличное жилье, пойдешь учиться в какой-нибудь колледж.
— О, а может, ты прибавишь к денежкам и свидетельство о браке? — Она снова хихикнула. — Я просто так не даю.
— Если ты поедешь со мной, вместе мы жить не будем. Ничего такого не будет.
— А, у тебя есть подружка! Так, Гэс? — Она улыбалась во весь рот; ее лицо с ярко накрашенными губами, румянами на щеках и осыпающейся с ресниц тушью являло собой жуткое зрелище. — Не надо мне никуда ехать. Дай мне просто свою тыщу — и покувыркаемся в постели. Давай так и сделаем, дорогуша, а?
— Нет, спасибо, уже слишком поздно... я... то есть слишком поздно — тебя отсюда уже не вытащить.
— А ты что, хотел увидеть свежую, красивую лошаденку? А увидел кусок гнилого купленного и проданного мяса... Да пошло оно все к черту, дорогуша!
— Сэлли, Сэлли, — сказал Гэс тихо, смиренно. — Мне очень-очень жаль, что все так получилось... поверь!
И эти слова прорвались к ее сердцу. Мутные глаза прояснились, обрели прежнюю голубизну — и она вернулась к реальности.
— Гэс, я тут много чего наговорила, — ответила Сэлли так же тихо, — но одного я не сказала... Тебе подготовили встречу... тебя ждали...
— Кто?
— Полицейские всякие, и из нашего штата, и из федеральной полиции. Дружок твой — и мой тоже — Гроувер Дарби, и еще кое-кто — похуже, чем все они, вместе взятые... Все это гадко, очень гадко... — Ее голос снова пополз вверх, превращаясь в визг. — Но мы все, рано или поздно, куда-нибудь да вляпаемся, а?
— Сэл, отсюда есть еще какой-нибудь выход? — спросил Гэс.
Но она не слышала его — она снова бессмысленно хихикала и гладила его по ноге.
Гэс открытой ладонью сильно ударил ее по лицу.
— Есть отсюда еще какой-нибудь выход? — крикнул он.
— Нет, нету, — сказала она глухо. — У хозяев нет денег даже на то, чтобы соорудить пожарную лестницу.
Гэс подошел к окну, выходившему на глухую, темную улицу. Высоко. Слишком высоко.
Гэс услышал тяжелые шаги обутых в сапоги людей, поднимающихся по лестнице. Выбора у него не оставалось.
— Пока, Сэл. Спасибо... Извини.
Гэс открыл окно и вылез в него ногами вперед. Держась руками за подоконник, он носками туфель водил по стене в надежде найти какую-нибудь трещину или выступ на старой кирпичной стене.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45