— Банкир поигрывал золотой цепью карманных часов. — Хорошую репутацию нельзя купить за деньги, и вы хорошенько подумайте над этим. Потому что я и пальцем не пошевелю, чтобы помочь тем, кто готов кусать руку дающего.
— Мы согласны на ваши условия. Я привезу после обеда маму, чтобы она подписала необходимые бумаги.
— Хорошо, но учти, Мартин, тут еще масса бумаг, с которыми придется рано или поздно разбираться, — сказал банкир. — Я всегда делаю дела открыто, честно, порядочно. Живу я по чести, и дела делаю по чести.
— Я вам, конечно, признателен, но сегодня уже больше ничего обсуждать не могу. Мне сначала надо переварить то, что я сегодня проглотил.
— Конечно, конечно, Мартин, я понимаю. Ты еще молод — я просто пытаюсь показать тебе, как твой отец делал дела. Если бы он прожил еще лет пять, он бы выстроил целую империю! Он владел бы и этим банком и половиной всех прерий на западе. Но так уж получилось, что ему приходилось заниматься кукурузой в то время, когда надо было быть совсем в другом месте.
— Ерунда все это! — неожиданно проревел Гэс, густо и гулко. — Даже я вижу, что все работают на вас, а вы только денежки загребаете!
— Уходите. — Банкир огорченно покачал головой. — Я не могу потерпеть таких выражений в этом респектабельном заведении — здесь занимаются честным бизнесом. А если вам, молодой человек, захотелось неприятностей, то я очень легко могу все организовать. Я могу сделать так, что тебя арестуют, посадят в тюрьму, будут держать на голодном пайке, унижать! А потом ты взбеленишься, и тогда тебя измочалят так, что на тебе живого места не останется! Тебя осудят, но уже по другому обвинению, отправят в цепях туда, откуда тебе уже никогда не выбраться... А теперь могу вам сказать, молодой человек, что в память о вашем отце я приму ваши извинения.
Гэс заколебался, но, неожиданно вспомнив Лу, его улыбающееся лицо свободного человека, рассмеялся в побагровевшее лицо этого жирного, сладкоречивого, напыщенного мошенника и сказал:
— Мне нужно было бы набить вам морду, мистер Хундертмаркс! Ты просто брехливый кровопийца! Мы живем в Америке! И ничего такого сделать ты не можешь! Ты бы очень этого хотел, но твоего хотения мало, вот и все!
Мартин дергал Гэса за рукав и шипел:
— Заткни свою дурацкую глотку, чертов дурак, перестань! — Потом обратился к банкиру: — Простите его пожалуйста, мистер Хундертмаркс, у него чего-то там в мозгах повредилось после смерти отца и Лу.
— В таком случае, его нужно отправить куда следует, чтоб подлечили! Но то, что он тут высказал, очень похоже на бредни всяких там анархистов, всяких там бездельников, которые работать не хотят, а желают, чтобы им подали на блюдце все блага мира! А самим даже руку лень протянуть!
— Вы так уверены в своей правоте! Вас все равно ни в чем нельзя разубедить, — с вызовом сказал Гэс.
И они с Мартином ушли.
Выйдя на улицу, Гэс сделал глубокий вздох:
— Я вот чувствую, что наконец сделал что-то толковое.
— Чертов болван, ты все испортил! Он старался обойтись с нами хорошо, порядочно, потому что ему было неудобно воспользоваться нашим положением!
— Ты когда-нибудь станешь человеком, а не тупым мулом, которым погоняет такая гнида, как этот Хундертмаркс? — спросил Гэс, хотя прекрасно знал, что на такой вопрос у Мартина нет ответа.
— Ты загремишь в тюрягу, — сказал Мартин. — С респектабельными людьми нельзя так разговаривать.
— Респектабельный? Он в один присест слопал все, что мы наишачили за два года!
— Ну, такая уж у него работа. Во всем система виновата.
— Система или не система, но я знаю, что он просто жулик!
Они ехали домой молча. Гэс не подгонял лошадей, позволяя им бежать ровным шагом. Вдруг Мартин сказал:
— Я возьму эту тысячу долларов и куплю себе “форд”. Буду возить мать в церковь.
— Поступай как знаешь. Я не возражаю. — Гэс вдруг почувствовал большую усталость. Какой смысл было добиваться справедливости от банкира, если сам Мартин вел себя так нелепо! — Может быть, ты бы лучше попробовал выменять пару ферм на трактор.
— А вот это неплохая мысль, — согласился Мартин. — Все в стране меняется, и нам надо поспевать.
Когда они проезжали мимо поворота к ферме Маккоя, где стоял столб с почтовым ящиком, Мартин сказал с ехидцей:
— Вот забавно, Маккои съехали вскорости после смерти папы, но так тишком, что никто и не заметил.
— А что ж тут забавного? Люди разоряются, а тебе забавно?
— А я вот вижу, что и тебе не хочется говорить о Маккоях, а?
А что я могу сказать, подумал Гэс. Я любил ее, и... очень обидел ее, и они уехали неожиданно, и я даже не успел помириться с ее семейством после смерти отца и Лу, и не успел попросить ее руки... Но почему, все-таки, они уехали так скрытно? Ночью, глубокой ночью, как воры, таскающие кур...
Помолчав немного, Гэс сказал:
— Ты знаешь, кто теперь хозяин фермы Маккоя?
— Ну, думаю, что мистер Хундертмаркс.
— Именно поэтому они и уехали. Потому что ему было недостаточно отбирать у них половину. Понимаешь, этого ему было мало!
— А, ты хочешь сказать, что он стал приударять за твоей маленькой Сэлли. — прокаркал Мартин и зашелся квакающим смехом.
— Я это рассказал для того, чтобы ты знал, кто тебе друг, а кто — нет. И надеюсь, ты будешь не только вот так ржать, но и сделаешь что-нибудь, когда он начнет обхаживать нашу Кейти.
— Ну уж этого он не посмеет! — сказал Мартин.
— А я почти уверен, что ты бы выменял ее на хороший трактор! Особенно если бы дали литров сто горючего в придачу.
— Ты, наверное, крутил со своей Сэлли на полную катушку, раз так говоришь! Сейчас прямо пеной начнешь брызгать.
— Ненавижу, ненавижу этого толстого борова, который жрет всех подряд! Да еще при этом поучает, что хорошо, а что плохо. Проповедник нашелся! И делает вид — вроде так и надо, вроде все обязаны выслушивать его, вроде он какой-то там Богоизбранный! Так что никогда не буду уважать я твоего толстопузого приятеля, вот и все.
— Ладно, ладно! Когда сегодня будешь работать на западном участке, еще раз хорошенько подумай обо всем, — сказал Мартин, хотя это все беспокоило и его самого.
Когда они вернулись домой, Кейти уже ждала их с ужином: жареным мясом, картошкой, подливой и сливовым повидлом. Она подавала на стол, не поднимая глаз на братьев.
— А где мама? — спросил Гэс.
— Она пошла с цветами на кладбище.
— А, вот почему у тебя глаза красные. Ты плакала? Тебя все еще одолевает печаль?
— Может быть. А может, это вообще не твое дело, — сказала она. Гэс обратил внимание на то, что Кейти отяжелела, оплыла, ноги у нее стали толстые — она превращалась в типичную фермершу. Ее лицо, напоминавшее морду собаки колли, никак нельзя было назвать красивым.
— Слушай, Кейти, может, тебе выйти замуж? — из лучших побуждений поинтересовался Гэс. — Будет у тебя муж, свой дом...
— А в чем дело? Тебе уже разонравилось, как я готовлю? — резко ответила Кейти.
— Да нет, я просто хочу сказать, что у тебя будет своя собственная жизнь, ну, как у всех. Ты же не рабыня, чтоб вечно оставаться на этой ферме.
— Клянусь, — пробурчал Мартин, — ты сегодня достанешь всех. В чем дело?
— Я просто пытаюсь следовать Золотому Правилу, — сказал Гэс. — Извини, если я чем-то тебя обидел, Кейти.
— А знаешь, Кейти... — В голосе Мартина звучала едва различимая издевка. — Вот Гэс мне говорил, что мистер Хундертмаркс, может, ну вроде как наведаться сюда, ну вроде как посмотреть, какие у нас тут телки, и все такое...
Круглые часы на стене громко тикали в неожиданно наступившей тишине; единственным другим звуком, который нарушал ее, было доносившееся со двора довольное кудахтанье курицы.
— Ну, и дальше? — В лице Кейти было не больше выражения, чем в чугунной сковородке.
— Он тут не ошивался, а? — спросил Мартин; глаза у него блестели, как светящиеся во тьме гнилушки.
— По крайней мере, здесь его не было, — сказала Кейти спокойно.
— О чем таком вы тут беседуете? — спросила мать, входя в комнату.
— Ну, мы вот говорили о всяких банковских делах, — ответил Мартин.
— Нет, Мартин, — сказала мать медленно, — пожалуйста, скажи правду. Мне показалось, что речь шла совсем о другом.
— Спроси Кейти. Ей лучше знать.
Гэс, потрясенный, сидел, застыв на месте. То, что он час назад допускал как некую отдаленную возможность, оказывается, уже свершившийся факт!
— Фу, глупости какие! — Кейти презрительно фыркнула. — Я бы ни за что с таким не водилась. Он женатый, толстый...
— Но он вертелся вокруг тебя, вынюхивал, а? — спросил Мартин.
— Мартин! — предупредительно воскликнула мать.
— Ну и что дальше было? — спросил Гэс, чувствуя, как у него все сжимается внутри. Он подумал, что банкир добрался, видимо, и до Сэлли.
— Дальше? Ничего дальше. Я встретила его на днях в городе. Он сказал, что едет на своем новом “бьюике” в Гарден-Сити, не хочу ли я, мол, прокатиться с ним. Ну, я и прокатилась.
Лицо Мартина побагровело как свекла, в глазах вспыхнул огонь.
— Ну, и что он... сделал?
— Да ничего. Было просто приятно прокатиться в машине.
— Мистер Хундертмаркс член нашей церкви. Он был хорошим другом твоего отца, я и подумать не могу, чтобы он позволил себе что-нибудь непристойное по отношению к нашей семье. — Мать не сводила взгляда с лица Кейти.
— Так оно и есть, — сказала Кейти неестественным голосом; губы ее расползлись в какой-то кривой, безумной улыбке. — Он настоящий джентльмен. У него есть всякие странности, не без этого, но зато он живой, настоящий.
— Что ты имеешь в виду? — спросила мать.
— А то, что мне двадцать два года и я не хочу умереть старой девой!
— Так, значит, он уже был с тобой, — сказал Гэс спокойно, поднимаясь из-за стола. — Сдается мне, сегодня утром я ему не все сказал. — Потом обратился к Мартину: — Ты поедешь со мной?
— А ну-ка сядь на минутку! — завопил Мартин. — Из-за твоих идиотских штучек мы все сыграем в дом для бедных!
— Мама, — сказал Гэс, — я поеду и буду бить его до тех пор, пока он всему городу не расскажет, какая он вонючая свинья! Кобель паршивый!
— А чем это поможет Кейти? — По обветренным щекам матери медленно ползли слезы. — Не знаю, но кажется, пришло мне время лечь и тихонько умереть.
Мартин, вскочив, закричал:
— Прекратите сейчас же! Мама, мы, Гилпины, всегда должны стоять до последнего! И если он немножко там крутил с Кейти — ну и что с того? Кому от этого хуже? Пока никто не знает — все нормально.
— Никто не знает? Я знаю, — сказал Гэс и вышел.
Мартин догнал его уже во дворе, он задыхался:
— Не надо этого, Гэс! Не надо! Тебя упекут в тюрягу, и оттуда тебе не выйти!
— Он делал это с Сэлли, теперь — с Кейти. Но больше он такого ни с кем делать не будет!
— Послушай, Гэс, давай не пороть горячку! Может быть, мы с ним как-то договоримся, наймем адвоката. Попросим старого Хальмеримидта. Он все устроит так, что мы сможем обжаловать через суд нарушение обещания жениться. И все будет в порядке!
— Я ж говорил, что ты продашь Кейти за трактор, но все-таки не думал, что ты сможешь так, — сказал Гэс, набрасывая седло на своего пони и крепко затягивая подпругу.
— Тоже мне — святой нашелся! Посмотри, что получилось с Лу!
— Лу? А причем тут Лу? — рассмеялся Гэс. — Вот уж кто не был святым!
— Нет, не то. Я имею в виду, что он тоже пытался плыть против течения. Ты хочешь бодаться с банком, братец, но просто расшибешь себе башку! И все.
— Ладно, — сказал Гэс, — значит, я просто расшибу себе голову! Но этот боров не будет больше покупать наших женщин! Вот так.
Гэс взял старый, пыльный плетеный кнут, свернул его в кольцо и повесил на седло, оттолкнул Мартина в сторону, сел на пони и ускакал по дороге в город.
Он собирался продемонстрировать всем, какая сволочь этот Хундертмаркс — и больше ничего. Вытащит его на улицу, пригрозит ему плеткой, и Хундертмаркс как миленький все сам расскажет! И может быть, другой банкир, который заменит его, будет помогать людям, а не глотать их со всеми потрохами. Но Гэсу и в голову не могло прийти, что Мартин позвонит Хундертмарксу и предупредит его.
Гэс въехал в город с восточной стороны; по дороге он вспоминал, как охотился на оленей на холмах Гошен. Нужно подбираться к ним так, чтобы они ничего не подозревали, но это очень трудно. У животных есть особое чувство опасности, да и ветер всегда может неожиданно перемениться...
Гэс и не пытался пробраться в город незаметно, скрытно. Его пони бежал упругой рысью, которая ему так нравилась, по центральной улице. Остановился прямо напротив банка, у столба с перекладиной, к которой привязывают лошадей. У ступеней банка стоял сияющий черный “бьюик” — на радиаторе статуэтка Крылатой Победы. Когда Гэс слезал с пони, одна нога беспомощно застряла в стремени. Пока он высвобождал застрявшую ногу, подошел Гроувер Дарби.
— Сынок, пойдем-ка лучше со мной.
И Гэсу ничего не оставалось, как пойти за дородным шерифом. Его заплывшие глазки были, как всегда, сонными, на боку в кобуре висел револьвер.
— А в чем, собственно, дело, шериф? — спросил Гэс через пару шагов, пытаясь сообразить, как это получилось, что шериф узнал о его намерениях; сквозь пыльное окно банка Гэс успел заметить жирное красное лицо.
— Да вот слышал, что собираешься наделать всяких глупостей.
— Мои дела касаются только меня, — произнес с расстановкой Гэс, все еще пытаясь сообразить, что же делать дальше.
— Гэс, ничего у тебя не выйдет, — сказал Дарби примирительно.
— Шериф, я здесь живу уже восемнадцать лет, и знаете, научился понимать, что и как. Особенно что справедливо, а что нет.
— Ты еще слишком молод, парень. Не привык еще к узде! Я знаю, что это тяжкая наука, хочется и побрыкаться. Знаешь, стальные прутья покрепче кнута.
— А как насчет того, что человек должен оставаться всегда человеком? А узда для кого — разве не для животных, а?
— Ты мне, парень, не хами! Вот я тебе сейчас покажу, как выглядит камера в тюрьме — посидишь там, подумаешь.
— Вот тут ты дал промашку, шериф, — прошептал Гэс, слегка развернувшись. И обрушил на Дарби свой тяжелый, как окорок, кулак, вкладывая в удар всю силу и вес тела. Удар оглушил шерифа и свалил на тротуар — так ударом молота опрокидывают быка.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45