На подобии кошки, которую поглаживают по спинке, щекочут за ушками.
Воспользовавшись удобным моментом, сыщик быстро обменялся рюмками с сидящим рядом Дмитрием. Заметила это одна баба Феня и послала ему одобрительную улыбку. Дескать, молодчага парень, не пьянчуга, умеет себя соблюдать.
Дед Пахом устроился рядом с дверью. Щурился на бутылки, часто оборачивался, поглядывал в натежь открытую по причине торжества дверь — стерег оставленный на время сундук.
Поднялся Айвазян. Выдал цветастый кавказский тост со многими прилагательными и сравнениями. Упомянул о несомненных достоинствах виновницы торжества, мельком прошелся по дурацкой случайности, приведшей к их разводу, помянул недобрым словом свой южный темперамент. Пожелал здоровья и счастья в личной жизни. Понадеялся, что несмотря на давнишнюю размолвку, отношения между ними восстановятся. Лично он мечтает о возвращении в прежнюю семейную купель.
Раздались аплодисменты и Михаил Егорович картинно раскланялся. Будто юбиляром был он, а не разжиревшая телка, по недоразумению носящая гордую его фамилию.
Выпили. Гости набросились на закуску. Все же Надин — великолепная хозяйка! Так с"умела разукрасить стол, такие выставила деликатесы — язык проглотишь. От салатов глаз не оторвешь, кусочки маринованой сельди сами в рот прыгают, поросенок разлегся на длинном блюде. Вот-вот захрюкает.
Костя отдал должное и всевозможным салатам-винегретам, и пикантным заливным, и умело разделанной селедочке, и рыбе под маринадом, и невесть откуда прибежавшем нашпигованном чесноком зайцу.
Снова рюмки наполнились и снова сыщик умудрился подменить свою.
После второго тоста, выброшенного Виталием, беседа оживилась. Мужчины расхваливали хозяйку, она превозносила гостей. Кукушка хвалит петуха за то, что хвалит он кукушку.
Дед Пахом, разговаривая с женой, тихо мемекал. Наверно, просился в туалет, на самом деле — на любимый сундук. Баба Феня — ни да, ни нет. Терла закрывающиеся глаза, то и дело вздергивала падающую на стол голову.
Надин тоже боролась со сном.
Айвазян и Виталий испытующе глядели на героические усилия отравленных. И — неодобрительно — на заснувшего по непонятным причинам поддельника. Так экспериментаторы изучают состояние подопытных крыс, которым впрыснули сильнодействующее снадобье.
Кажется, пора, подумал Костя. Пошатываясь, поднялся.
— Извините, на минутку покину вас… на минутку, — повторил он, покачиваясь на «ватных» ногах и сопровождая сказанное пьяным смехом. — Не при дамах сказано: по нужде…
Возражений не последовало. Какая разница, где завалится парень: в своей комнате или в туалете? Главное — чтобы уснул. Желательно, покрепче.
Костя, придерживаясь за стены, побрел по коридору.
В туалете достал припрятанную за бачком рацию, послал условный сигнал. Все в порядке, можно приступить к заключительному этапу, клиенты подготовлены, обстановка подходящая.
Когда он вышел, дед Пахом уже сидел на сундуке. На подобии часового возле склада боеприпасов.
Атмосфера в коммуналке сгустилась, заполнилась страхом, предчувствием опасности. Вместо того, чтобы возвратиться за стол, Костя укрылся в ванной, оставив дверь приоткрытой. На всякий случай приготовил пистолет.
В коридор вышли Айвазян и Виталий.
— Ништяк получилось, можно шмонать, — довольно промолвил пасынок, подобострастно, снизу вверх, глядя на отца. — Побазарим с дедом — расколется…
— Ништяк-то ништяк, — озабоченно возразил Айвазян — Одно непонятно — как мог Димка хлебнуть не из того «пузыря»?
— Алкаш он и есть алкаш. Ему все одно, что помои, что водка, лишь бы с ног валили, — успокоил отца Виталий. — Ну, старый пень, — обратился он к старику. — Побазарим? Или желаешь — утюг на пузо?
— То-то оно…
— Кончай придуряться, дерьмо вонючее! — зло прикрикнул Айвазян. — Говори, где коробки?
— Енто самое… какие коробки?
— Не знаешь, развалюха? Не ведаешь, гнилой пень? Сейчас просветлю твою загнившую память.
Остро сверкнуло узкое жало ножа. Виталий медленно надел на пальцы кастет с шипами.
И тут произошло невероятное, чего никто, включая сыщика, не ожидал. Старик спрыгнул с сундука, прижался к стене, в руке, неизвестно откуда, — древний, времен Гражданской войны, наган.
— Вон отсюда, падлы! — без привычных заиканий и невнятных «вставных» словечек проорал он. — В каждом по три дырки сделаю!
Грабители не испугались, двинулись к сундуку. Проворный старикан опередил их. Раздалось два выстрела и Айвазян рухнул на пол. Виталий прыгнул к выходу из квартиры, но там его приняли омоновцы.
— А-а, менты пожаловали! — еще громче закричал дед. — И для вас пули найдутся, лягавые! — снова вскинул он наган.
Костя выбил из руки старика оружие…
27
Мы со Стуловым сидели лицом к лицу. Он — на стуле Гулькина, поставив докти на стол и положив на ладони голову. Глаза лихорадочно блестят, губы иногда болезненно кривятся — видимо, Василий чувствует себя неважно и только сила воли позволяет улыбаться и отвечать на мои вопросы.
Я — напротив. В качестве посетителя, пришедшего с заявлением о краже или разбойном нападении.
Вопросов — простых и каверзных — накопилось у меня полный короб и я торопился удовлетворить любопытство, связанное с происходящим сейчас в коммуналке. Но прежде хотелось узнать самое главное.
— Как твой товарищ из верхов, — я кивнул на потемневший от беспрерывного курения потолок. Вопрос задан вторично и требует более подробного ответа. — Согласился помочь освободить девушку?
Стулов усмехнулся. Не в полный накал — на настоящую улыбку не хватило сил. Заговорил медленно, мучительно подбирая подходящие слова.
— Время д, Артаньянов и Атосов прошло и, похоже, уже не возвратится. Сейчас наступило время взяточников и клоунов, прячущих под масками милосердия гнусные рожи заурядных жуликов…
— Неужели отказал?
— Не прямо, но фактически — да. В скорбное наше время высказывают свое нежелание выполнить просьбу честно и открыто либо примитивные дураки, либо излишне честные люди… По сути, это одно и то же. Унижался я в полную силу, даже самому было противно. Говорил о давней дружбе, связывающей нас, вспомнил, как однажды я его выручил. В ответ дружок, бывший дружок, — поморщившись, уточнил он, — вертелся юлой, изощрялся в красноречии… Короче, ничем помочь я не могу, Паша. Прости, но — слаб в коленках.
Помолчали. Стулов, пряча от меня пробирку с лекарством, бросил в рот таблетку. Все понятно без перевода и дополнительных раз"яснений. Остается приятель Гулькина, если и он откажет — сидеть Верочке в следственном изоляторе не один год… Конечно, в конце концов, ее отпустят — невиновность видна без разбирательства и свидетельских показаний, но когда это будет?
Слышал, многие подследственные ожидают суда, который, возможно, их оправдает, по три-четыре года. Такого срока Верочке не осилить. Но я ничем не могу ей помочь. Разве только броситься в ноги прокурору, пред"явить ходатайство Союза писателей, взять на поруки, попросить изменить меру пресечения?
Надежд на эффективность подобного демарша маловато — один шанс из ста, но придется попробовать…
Смирившись с неизбежностью, я открыл было рот для следующего вопроса, касающегося судьбы пасынка, но заработала висящая на спинке стула рация.
Выслушав сообщение Федора, Стулов поднялся, ощупал наплечную кобуру с неизменным «макарычем». Подумал и переложил его под рубашку.
— Пошли, Паша, там сейчас наступит развязка. Федор со своей группой отправился в коммуналку по вызову Константина… Не бойся, писатель, пистолет — по привычке, похоже, обойдемся без крови.
Не обошлись. Когда мы перешагнули порог квартиры, Виталий в наручниках стоял лицом к стене. Рядом — омоновец с автоматом. Поодаль, напротив стариного сундука сгорбился дед Пахом. Наручники на него не надели — стар дедок для подобных предосторожностей, но на всякий случай охрану приставили. Мало ли что взбредет на ум излишне резвому старцу.
Тело мертвого Айвазяна еще не унесли. Две пули поразили бандита: обе — в грудь. Жаль, я с удовольствием побеседовал бы с первым супругом Машеньки, потешил бы душеньку. Хотя следователь из меня, как из козла скакун, но Айвазян настолько замаран преступлениями, что допрос не составил бы никакого труда.
В настежь открытую дверь комнаты Надин видна комическая сценка: коротышка и вечная ее соперница лежат на столе голова к голове и блаженно похрапывают. Будто обсуждают хозяйственные вопросы и взаимные претензии. По поводу обслуживания тощего соседа со зверским аппетитом.
Стулов брезгливо прошел мимо моего пасынка. Словно миновал вонючий контейнер, из которого давно не вычерпывали бытовой мусор. А вот возле деда Пахома остановился.
— Ну, что ж, дедуля, игра сыграна, пора подсчитывать взятки. Покажи свою хваленную «коллекцию»… Не бойся, не украдем — официально запротоколируем, подпишемся, сдадим в музей. Пусть твои внуки полюбуются.
Дед угрюмо смотрел на сыщика. Будто старался впечатать его в память. Для будущей расправы. Раньше с трудом передвигался на подгибающихся ногах, а теперь эти ноги — сильные и надежные — не дрожат и не подгибаются. И голова не трясется, и выражение лица вполне осмысленное.
Короче, помолодел дедок, сбросил с плеч пару десятков лет.
— Я ни в чем не виновен. Просто защищался от грабителя. Ношение оружия — да, шейте, но — не больше…
— Разберемся, не волнуйся, лишнего не приклеем — фирма гарантирует… Сколько же тебе годов, Пахом Сергеевич? Если не ошибаюсь — подкатило под девяносто. Не ошибаюсь?
— Не знаю, начальник, не считал. С детства разные арифметики не уважаю.
— Так и не уважаешь? — не скрывая злой насмешки усомнился Стулов. — Ну, ладно. Если точно — восемьдесят семь стукнуло. Из них добрых семьдесят отдал разбою и грабежам, — он повернулся к нам. — Знакомьтесь, друзья. Грабитель с дореволюционным стажем, опытный медвежатник, убийца, которого не могли поймать ни сыскная царская полиция ни наш родной уголовный розыск. Сидоров… Да никакой он не Сидоров и не Пахом Сергеевич — Степан Степанович Волков, кликуха — Ведьмак…
Стулов передохнул. На лбу выступили крупные капли пота и он вытер их носовым платком. Нелегко давались раненному, едва ушедшему от нависшей над ним смерти, слишком длительные монологи.
— Даренная липломатом коллекция орденов и медалей? Отличное прикрытие! Это — на первый взгляд. Если вдуматься — несусветная чушь. Ни на рынках, ни в антикварных магазинах орденов не купишь. Можно, конечно, приобрести их у обнищавших родственнмиков умерших героев, свинтить с пиджаков пенсионеров. Но это — единицы, а Ведьмак гордится целой коллекцией…
Дед Пахом помалкивал. Не возражал и не подтверждал. Удивительное самообладание! Да еще в преклонном возрасте.
Гулькин слушал Стулова приоткрыв рот. У меня мелькнула дурацкая идея — запустить туда муху. Черную, навозную. Вот смеху то было бы! Омоновцы и оперативники, похоже, начисто забыли о главной цели своего пребывания в коммуналке: поиску спрятанной коллекции. Баба Феня и Надин дружно, в унисон друг другу, похрапывали. На подобии двух немузыкальных инструментов. Им аккомпанировал такой же немузыкальный барабан: Дмитрий не храпел — часто и гулко выкашливал.
— Теперь обратимся к менее зрелым годам героя… Вернее, антигероя. Потому-что, когда восхваляют грабителей, рэкетиров и убийц, меня тошнит… Лет сорок тому назад вывозили из тайги большую партию неограненных алмазов. Конвой был солидный — десяток хорошо вооруженных парней. На драгоценности нацелилась такая же многочисленная банда… Степан Степанович должен помнить: во всех газетах сообщалось… Помнишь, Ведьмак?
— А я, промежду прочим, с детства не уважаю газетенок. Не верю им. Журналистам за что деньги отстегивают? За вранье. Потому, не верю и не читаю. Мне это ни к чему…
— Понятно. В арифметике не силен, газет не любишь, радио не слушаешь. Впрочем, и такое тоже бывает. Но о нападении на конвой ты должен помнить. Главарем банды был некий Ведьмак, неуловимый убийца и грабитель…
— Ничего не знаю. Ни таежного конвоя, ни какого-то Ведьмака-Ермака. Путаете, гражданин начальник, издеваетесь над несчастным стариком.
— Издеваюсь, значит? Ладно, извиняться не стану. Бойцы конвоя погибли, бандиты тоже понесли потери. Осталось всего три человека. В результате многомесячных поисков были обнаружены два трупа. Соответственно, опознаны рабочими местного леспромхоза. Убиты не пулями — ножом. С редкой по тем временам жестокостью. Ведьмак исчез. Вместе с драгоценностями. Может быть, ты продолжишь свое жизнеописание?
— Не мастак, гражданин начальник. Наган держал для самообороны, никого не грабил. Не измывайтесь над бедным стариком, Бог накажет.
Появились санитары, положили Айвазяна на носилки и вынесли из квартиры. На полу осталось лужа крови, да очерченные мелом контуры тела. Словно фоторобот разыскиваемого преступника.
Виталий попрежнему подпирал стену. Наглой самоуверенности как не бывало — пасынок только-что не плакал. Судороги пробегали по лицу, руки, закованные в браслеты, мерно подрагивали.
— Откуда ты узнал все это?
Костя и Федя, будто по команде, повернулись ко мне. По насмешливому выражению их лиц я понял: они обо всем уже догадались.
— Я, Паша, тоже не докопался бы, но помог твой фотоальбомчик с изображением дедовой коллекции. Потом заинтересовала инфирмация о странном поведении престарелого соседа. Во время учебы в Академии МВД преподаватель рассказывал про удачливого преступника, подозреваемого в нападении на таежный конвой. Отставной сыщик, генерал, бывший мой наставник посоветовал поднять архивы… В принципе, все. Остальное сам додумал.
— А как узнал Айвазян?
— Пока не знаю. Скорей всего, в банде Ведьмака был его родственник, который по пьянке похвастался о готовящемся налете. Сыну или внуку. Или дружанам.
— Значит, коллекция орденов и медалей — хитро запущенный миф?
— Значит, — улыбнулся сыщик. Улыбка на его изможденном лице походила на мучительную гримасу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41