— Выехали на радиалку.
Я отбросил надоевшие очки, потер глаза. Огляделся.
Знакомое начало Дремовского шоссе. Указатели поворота на кольцевую, примитивная шашлычная на обочине — говорят, шашлыки здесь готовят с добавлением собачатины… Павильон-магазан — торгуют запчастями к иномаркам… Площадка отдыха водителей… Поворот к санаторию…
Все, можно подремать — теперь до самого Дремова — ни светофоров ни поворотов. Возвращусь в родную, черт бы ее побрал, комнатенку, засяду за докусентальную рукопись. Сколько времени потеряно, сколько замыслов проскользнуло в голове и безвозвратно исчезло. Пора наверстывать упущенное.
Дремать не пришлось.
Впереди — гаишник возле разрисованных жигулей. Завидев «форд», показал палкой — объезд… Странно, только что мимо него проскользнули несколько «жигулей» и даже — «зилок»… Почему к нам особое внимание?
Сергей и водитель тоже заволновались, встревоженно оглядывали придорожные кусты. Сергей запустил руку под панель и вытащил пистолет. Спрятал его под полу куртки. Водитель передвинул монтировку — оружие всех автомобилистов. Безотказное и безопасное — ни один сверхбдительный мент не придерется.
После широкого Дремовского шоссе узкая объездная дорога показалась тропкой, ведущей в неизвестность. За кустами поднялись во весь немалый рост березы и осины, по обочине панически запрыгала белка.
Предчувствие опасности охватило меня, закололо в сердце, болью отозвалось в висках. Ничего страшного, успокаивал расходившиеся нервы, я не один, со мной два накачанных охранника, побывавших, наверно, не в одной передряге. Они не дадут в обиду друга босса. Знают — в случае чего Доцент с них три шкуры спустит.
Впереди — грузовик. Возле него стоят на коленях два чумазых парня — разбирают на замасленной тряпке какие-то детали, о чем-то переговариваются. Увидев нашу машину, поднялись с колен, вытерли о штаны грязные руки, загородили дорогу.
«Форд» остановился. Водитель высунул голову из окна.
— Что случилось? Помощь не нужна?
Парни лениво подошли к иномарке: один — справа, другой — слева.
— Обойдемся своими силами.
Заподозрив неладное, Сергей выхватил пистолет. Водитель — монтировку.
Не успели — грянули выстрелы. Водитель с простреленной головой упал на баранку, Сергей осел на сидении.
— А ну, вылазь, — приказал мне один из нападающих, открывая заднюю дверь. — Кому сказано, писака дерьмовый!
Парни вытащили меня из мащины, профессионально ощупали. Не только карманы — проверили подмышки, живот, спину, ноги, не обошли вниманием ширинку. Кроме полупустого бумажника, авторучки и блокнота ничего не нашли. — Быстро заводи драндулет, — приказал один другому и тот побежал к грузовику. Почему-то решили не пользоваться легковушкой. — Не трусь, писака, не порть дефицитное бельишко. Ничего с тобой не будет. Сейчас поедем в одно место, побазарим. Сыскарь вонючий, — беззлобно добавил он, фамильярно обнимая меня за плечи.
Увезти добычу парни не успели — рядом резко затормозили две милицейских машины. Из них выпрыгнули люди в шлемах и бронежилетах с автоматами в руках.
Омоновцы!
Все происходящее напоминает спектакль. Созданный и поставленный неизвестно каким автором. В начале — перекрывший дорогу гаишник, который беспрепятственно пропустил несколько машин и отправил в объезд только нашу. Потом — нападение «ремонтников». В заключении — появление милиции. О реальности говорит два трупа: Сергей и водителя. Боже мой, кровь!
Кажется, несчастный литератор представляет неизвестно для кого немалую опасность. Не зря ведь задейсттвованы и бандиты, и гэбэдишник, и менты. В одной упряжке. Из-за чего? Из-за поисков похищенной сопливой девчонки? Не может быть!
А еще из-за чего? Вспомнилось дружеское прощание на пороге ментовской, когда Гулькин почти обнимал меня, и эту умилительную сценку зафиксировал пасынок. Уж ни это ли повлекло за собой неожиданное нападение?
И все же — Слава Богу! За то, что меня оставил живым.
Но, кажется, я поторопился благодарить Всевышнего.
Вместе с бандитами меня распяли на капоте «форда»: раскинутые руки — на кузове, ноги — врастопырку, головы вжаты в металл. Для большей убедительности спасители врезали всем троим по почкам. В качестве профилактики.
— За что? Меня едва не похитили…
— Ты еще и разговариваешь, бандитская мразь? Придется добавить.
Еще один удар — теперь по плечам — мигом вернул меня к трезвым оценкам происходящего. Чем я докажу, что не являюсь членом банды, напавшей на иномарку и убившей двух человек? Где доказательства того, что сидел в «форде», а не напал на него вместе с двумя преступниками? Недаром же один из убийц обнимал меня.
Отобранные при обыске паспорт и удостоверение члена Союза писателей — единственная надежда. Если не считать свидетельства Феди Гулькина, на которого мне придется сослаться. Положение не такое уж безвыходное.
Нас привезли в отделение милиции и заперли в «обезьянник». Учитывая особую опасность задержанных, наручники не сняли. В виде пожелания доброй ночи еще раз прошлись дубинками. Мои «товарищи» по несчастью профессионально пригнулись и пострадали меньше моего.
Настроение прескверное: болят почки, плечи, раскалывается голова. Но больше физической боли донимает боль моральная. Разве можно избивать людей, если даже они пойманы на месте преступления? В каком правовом или неправовом государстве допускается такое безобразие? Освобожусь, обязательно подам жалобу прокурору. С приложением справки из травмпункта. Пусть привлекает разнуздавшихся оперативников к уголовной ответственности, пусть сажает их в тот же «обезьянник».
Мечты о мести — целебная мазь, наложенная на избитое тело. Боль отступила.
Ну, до чего же я наивен! Не по возрасту и не по професии. Прокурор, прочитав возмущенное заявление, не только не возбудит уголовное дело против садистов, но даже похвалит их за умелые действия. Потому-что гнилье преступности поразило всю страну: с низу доверху. И в этой обстановке гуманное отношение к человеку — несбыточная сладкая мечта о всеобщей справедливости.
Да и не в гумманизме дело! Сколько те же оперативники похоронили своих друзей, сколько шрамов на телах и душах! На их глазах погибали невинные люди, плакали осиротевшие дети, они видели расчлененки и изнасилованных малолеток. Разве можно научить их вежливости по отношению к виновникам всего этого?
Нет, жаловаться я не стану!
Утром «обезьянник» почистили. Нас перевели в камеру и по одному сопроводили на допрос к следователю. Сначала двух действительных убийц. Потом нступила моя очередь. Следующая стадия «спектакля». Дай Бог, завершающая. Одно непонятно: цель разыгрываемого представления… Почему непонятно? Вспомнилась фраза одного из убийц: сыскарь вонючий. Скорей всего, все происходящее связано с поиском похищенной Верочки…
За столом лениво развалился молодой парень в рубашке с закатанными рукавами и приспущенным узлом галстука. Во рту дымится сигарета, глаза блаженно прищурены.
— Фамилие, имя, отчество, год и место рождения, местожительство, — привычно проговорил он, рассматривая мои документы. — Только давайте поскорей, времени у меня — в обрез.
На «вы» обращается, удивился я проблескам вежливости. Глядищь, сесть предложит, воды нальет из графина, о самочувствии осведомится. Короче, сделает все то, что принято в цивилизованном государстве даже при допросах закоренелых преступников.
Не дождался.
— Я кому сказал быстрей, вошь тифозная? — тем же ленивым тоном выругался следователь. — Вздумаешь изворачиваться — отправлю в соседнюю камеру, там с тобой побеседуют по другому.
Характер обещанной беседы мне уже знаком: дубинками по ребрам и по почкам — болезненно и никаких следов.
— Перед вами лежат мои документы…
— Липа, — проштамповал паспорт и удостоверение следователь. — Ничего не скажешь, сделаны мастерски. Мы с тобой еще поговорим на эту тему. Сейчас отвечай на мои вопросы!
Пришлось представиться. По полной форме, с упоминанием написанных мною романов и повестей.
— Знаю, читал. Не понравилось. Чтиво для малолеток. А чем докажешь, что не выкрал документы у настоящего Бодрова, предварительно отправив его на тот свет?
— Вызовите людей, знающих меня, устройте очную ставку… Если не доверяете писателям, пригласите Гулькина из дремовского угрозыска. Он подтвердит…
Следователь раздавил окурок в пепельнице. Со вкусом выцедил стакан газировки.
— Предположим, вы действительно Бодров и ваши документы не подделаны. Что вы скажете по поводу показаний задержанных вместе с вами?
Он разложил передо мной протоколы допроса. Так почти проигравший игрок выбрасывает старшие козырм. Торжественно и радостно.
Я бегло пробежал бумаги и обомлел. Оба бандита будто сговорились: арестованный вместе с ними мужик по неизвестным для них причинам замочил водителя и пассажира «форда», хотел пристрелить и свидетелей, но им посчастливилось вырвать у него пистолет. Поэтому они просят освободить их и дать возможность продолжить поездку на принадлежащем им грузовике.
— Но это же бред!
— Не скажите, — следователь прочно перешел на «вы», но опасность от этого не уменьшилась, скорей — наоборот. — По документам свидетели, — он жирно подчеркнул: не «обвиняемые» и не «задержанные» — именно «свидетели», — имеют лицензию на торговую деятельность в городе Клин. Проверены и оказались в полном порядке бумаги на автомашину, паспорта с пропиской и прочие документы… Не в пример вашим, господин Бодров.
— И что же вы усмотрели в моем паспорте и удостоверении писателя? — ехидно спросил я. — Что именно вас смущает?
— Прописка. Как мы успели проверить, живете вы в Дремово, женаты на жительнице Москвы, а прописаны в Ногинске. Согласитесь, это вызывает обоснованные подозрения… Оба коммерсанта показали, что вы ехали в «форде» вместе с бандитами… У одного из них обнаружен пистолет, которым он, к счастью, не успел воспользоваться. У вас тоже был «макаров».
— Мои «пальчики» на его рукояти тоже обнаружены?
Следователь смутился. Вытряхнул из пачки новую сигарету, щелчком перебросил ее в мою сторону — закуривайте, дескать, разговор — полуофициальный, не фиксируется протоколом.
Я охотно воспользовался его любезностью, одну сигарету зажег, вторую — за ухо. Пригодится в камере, куда меня, судя по всему, вот-вот отправят. Мы закурили. Дымки над нашими головами по-дружески обнялись.
— Не стану скрывать — не найдены. Но это легко об"яснимо: обезоруживая вас, коммерсанты невольно стерли следы ваших пальцев, заменив их своими.
Вот тебе, горе-сыщик, готовый сюжет следующего произведения. Некто попадает в сходную ситуацию и оказывается в следственном изоляторе. Все его доказательства невиновности разбиваются о железобетонные надолбы бездоказательных обвинений сотрудников правоохранительных органов, все заявления и просьбы остаются безответными.
Суд не торопится. То нет средств на зарплату судьям и техническому персоналу, то скопилось огромное количество дел — очередь неправедно задержанного наступит лет через пять, не раньше.
Я размышлял не о своей судьбе — о мучениях моего будущего героя. И это успокаивало — гораздо безопасней размышлять о другом человеке, если он даже выдуман тобой, нежели о себе.
— Мой вам совет: добровольно признаться в двойном убийстве7 Суд учтет ваше раскаяние и соответственно смягчит наказание… Посидите, подумайте, а я пока заполню протокол допроса.
Говорят, что благими пожеланиями вымощена дорога в ад. Перефразируя это выражение, доброжелательными советами следователя для меня вымощена дорога… в тюрьму и на зону.
Ну, нет, дорогой доброжелатель, так легко я не сдамся!
Следователь окончил писанину, витиевато расписался и вежливо подвинул бумаги ко мне. Даже ручку подал, место показал, где мне нужно поставить свой автограф.
Внимательно прочитав протокол допроса, я ужаснулся. Я признавал, что вхожу в преступную группировку некоего «Доцента», занимаюсь перевозкой и сбытом наркотиков, учавствовал в ограблениях… И так далее, и тому подобное.
В качестве глупейшего подтвержденияния следователь вписал в протокол мое, якобы, признание: противоправные действия мною совершены с целью проверить на практике сюжеты своих произведений.
Я, не подписывая, отодвинул грязную мазню.
— Можно один вопрос? — следователь, откинувшись на спинку стула, покровительственно кивнул: пожалуйста, хоть десять, на все отвечу, лишь бы ты подписал протокол. — Зачем вам это нужно? Что лично вам даст ожидающий меня суровый приговор?
— О чем вы говорите, Павел Игнатьевич? Наше дело — зафиксировать истину и только. Остальное — в руках прокурора и судьи…
— И вы называете это истиной? — брезгливо показывая на отложенный протокол, произнес я. — Сами знаете — грязная ложь, выдумка…
Благожелательность сползла с лица следователя, он побледнел от гнева.
— Ты, бумагомаратель, мать твою… не подпишешь — все равно заставлю, на коленях приползешь в этот кабинет, собственным дерьмом морду измажешь, мочой умоешься. Думай до вечера, после мы тобой займемся по настоящему… Пожалеешь, что на свет народился, сявка подзаборная!
И я, в сопровождении молоденького сержанта, отправился в камеру «думать». Вообще-то, выбор невелик: подписать — самого себя приговорить к многолетнему пребыванию на зоне, не подписать — зверские избиения и пытки, по сравнению с которыми померкнет старинная инквизиция.
И все же подписывать я не собирался.
— За что он вас так? — прошептал сержант, пугливо оглядываясь. — Ведь сразу видно — вы невиновны, убили те, кто сидят сейчас с вами в одной камере… До чего же противно… Ребята сказали — детективы пишете?
— Пишу…
Мы остановились в коридоре и разговаривали, будто недавно познакомившиеся, но уже ощутившие симпатию друг к другу, люди. Единственная разница: я стою лицом к стене, заложив руки за спину, конвоир — за мной.
— Здорово! Люблю детективы… Только зря вы плохо пишете о всех милиционерах — у нас тоже есть хорошие люди, а есть — продажные шкуры.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41