— Скорее, преуменьшаешь. Похоже, бандиты колебались, пытались захватить коллекцию «законным» порядком. Путем выселения жильцов. Методика грабежа давным давно известна, неоднократно опробована. Жильцы соберут вещи, в один из чемоданов, наверняка, упрячут коллекцию. «Покупатель» подгонит машину, его шестерки погрузят в нее вещи и — адью, дорогие! Не получилось — помешал упрямый старик. Вот тогда налетчики и решились на крайнюю меру — прямое ограбление коммуналки.
— А как же я, баба Феня и Надин?
Сейчас меня беспокоила собственная безопасность, старуху и коротышку присоединил для маскировки. Не дай Бог, подумают, что писателя мучает мерзкий страх. А он, оказывается, беспокоится не только за себя — за беззащитных женщин.
— Думаю, ваша драгоценная жизнь вне опасности. Во всяком случае, сегодня, — «успокоил» меня сыщик. — Налетчики постараются выманить вас из дома. Со склеротиком неприятностей не предвидится. Что же касается соседок, у нас разночтения, — Гулькин заворочал крупной головой, будто ему стал тесен ворот рубашки. — Я настаиваю: Надежда Айвазян — соучастница готовящегося преступления…
— У нас нет оснований так думать! — разгорячился Костя, вскакивая со стула. — Присутствие на праздновании дня рождения бывшего мужа ни о чем не говорит. Скорей всего, женщину постараются на время удалить из квартиры, вслед за Бодровым. Или — ликвидировать… Ведь она — тот самый камушек, о который преступники могут споткнуться. А ты затвердил: соучастница, наводчица! Глупо и непрофессионально…
— Зря ты так горячишься, — укоряюще прошелестел тихий голос Стулова. — На мой взгляд, никаких ликвидаций не предвидится. Бандитам нет смысла оставлять следы в виде трупов. Выставить за «ворота» сразу двоих им вряд ли удастся. Скорей всего, придумают нечто новое, неординарное… Я тоже сомневаюсь в причастности Надежды Дмитриевны, но не так категорично… Придется предусмотреть и такой вариант.
Помолчал, растирая больную грудь. Костя с деланным равнодушием следил за мухой, которая безуспешно пыталась выбраться в приоткрытую форточку. Гулькин внимательно слушал Стулова. На подобии студента, внимающего маститому профессору.
— Нет, пожалуй, я неправ. Налетчикам ни к чему свидетели, запомнившие их фотки. Для них это пострашней оставленных трупов. Поэтому нельзя исключить попытку ликвидации.
— Какое отношение ко всей этой истории имела Верочка? — вмешался я в спор профессионалов. — Почему ее похитили? Зачем спрятали в бордели и превратили в примитивную проститутку?
Стулов переглянулся с Гулькиным. Рассказывать этому недоумку всю подоплеку совершенного преступления или воздержаться — прочитал я на их лицах. Значит, короли сыска считают меня недоумком? Ну, что ж, возражать не стану, пусть упиваются своими знаниями и опытом. Ради Бога, могу и помолчать.
Василий разрешающе кивнул. Гулькин откашлялся.
— Видите ли, Павел Игнатьевич, здесь смешались, как в коктейле, разные интересы. Из"ятие дорогой колекции, по убеждению организаторов грабежа, дело будущего. Пока подготовишься, пока внедришься в квартиру. А «заработать» хочется. Не завтра-послезавтра — сегодня. Вот и продали похищенную дремовскую королеву, получили немалые денежки от владелицы дома терпимости, которая заказала похищение. Заодно получили от Гнесиной дедов альбом, который пред"явили потенциальному покупателю… Теперь поняли?
— Говоришь ты, Федя, прямо по писанному. Будто читаешь молитву. А вот я уверен, что похищение организовано не только для «заработка» — оно имело далеко идущую цель: заставить старика отдать коллекцию. В обмен на заложницу — его внучку. «Продажа» квартиры — запасной вариант. Празднование юбилея торгашки — еще один… Павел Игнатьевич, вы согласны со мной?
Да, я все понял, со всем согласен но… не успокоился.
— А как же быть со стариками? Они тоже — в опасности?
— Скорей — в безопасности, — тягуче усмехнулся раненный сыщик. Судя по его поведению — главное действующее лицо на этом совещании. — Без помощи старика грабителям придется долго искать спрятанную… коллекцию.
Мне показалось, что слово «коллекция» Василий взял в иронические кавычки. Почему? Неужели сомневается в ее существовании? Зачем тогда это совещание с разработкой плана операции?
Стулов передохнул, снова растер правую половину груди.
— Любое промедление чревато для грабителей серьезной опасностью. Скажем, услышат шум соседи — вызовут милицию. А вот оставить в живых старика, пытать его, или его престарелую супругу, выбить из них признание — они вполне могут. Похоже, и рассчитывают на такое развитие событий. Если взять этот вариант за основу, трупы — не в их интересах.
То ликвидация возможна, то она не в интересах бандитов? Окончательно запутался «профессор». Вон как ехидно ухмыляется Костя, как отводит обиженный взгляд «студент».
— И все же нужно подстраховаться от любых неожиданностей…
Я переводил взгляд с одного сыщика на лругого. Все же профессия накладывает свои несмываемые отпечатки. Взять участников этого совещания. Как легко, играючись, они обсуждают «ликвидацию» и «выдавливание»! Будто решают: пообедать сегодня дома или в ресторане? А речь-то идет о человеческих жизнях, не о еде и отдыхе!
Даже я, несмотря на то, что в своих произведениях почти каждую страницу мараю кровью невинных жертв, слыша доводы сыщиков, невольно ощущаю нервный озноб. До такой степени, что зубы начинают выбивать «чечетку».
А они совершенно спокойно попивают чай, покуривают. Привыкли.
В конце концов, спорщики пришли к окончательному решению.
Костя остается в моей комнате, пригласят его учавствовать в застолье — согласится. Я исчезаю. С помощью преступников или без их помощи, но — уйду. Гулькин вместе с группой омоновцев притаится неподалеку от дома и ожидает костиного сигнала. Потом — как сложатся события.
Стулов, по причине «нетрудоспособности», находится в резерве, то-есть будет сидеть в уголовке, «охраняя» телефонный аппарат и сейф Гулькина. Он же — главный «консультант» намеченной операции…
Все — по науке! Фронтальный удар и обходной маневр, засадный полк и Главный Штаб. Тщательно проработанная и утвержденая войсковая операция на коммунальном уровне.
Смешно? Еще как — до горьких слез.
Ибо в этой диспозции отсутствоало, на мой взгляд, самое важное звено. Верочка. С точки зрения сыскарей, похищение успешно отработано: девушка освобождена и сейчас находится под надежной охраной правоохранительных органов. За решеткой. В компании проституток, воровок, наркоманок и прочего отребья.
Обидно!
Ну, погодите же профессора сыска, сейчас я вас раскочегарю!
— Ваш дружок что-нибудь сделал?
Вопрос — Гулькину. Тот заворочался на скрипучем стуле.
— Какой… Ах, да, вспомнил! Просил перезвонить на неделе. У него, как всегда, запарка…
Понятно. Теперь на очереди Стулов. Ишь как ухмыляется! Наверно, предвидит вопрос и изобретает достойный ответ. Как всегда, окутанный туманом.
— А твой приятель? Тоже просил перезвонить?
— Условно так. Не обещает, но и не отказывает.
Оба собеседника морщатся. Будто своими глупыми вопросами я наступил им на гордо поднятые хвосты. Костя попрежнему контролирует поведение мух. Его я не спросил, понимал, что при успехе обязательно проинформировал бы.
Когда я возвратился домой, обстановка в коммуналке не изменилась. Но после совещания в угрозыске я стал смотреть на знакомые действующие лица другими глазами.
Дед Пахом не просто шкандыбает по коридору или восседает на сундуке — он охраняет свои сокровища. Сидя в туалете, будто петух на насесте, держит дверь приоткрытой. За тарелкой любимого супругой и нелюбимого им борща сидит обязательно лицом к покинутому коридору. Послеобеденный отдых — на неудобной, болезненной для стариковских костей рубчатой крышке сундука.
Поминутно выглядывающая из кухни баба Феня бдительно следит за безопасностью мужа. Как бы его не похитили вместе с пенсией и разными доплатами областной администрации! Слух у бабки далеко не старческий, не успеет кто-нибудь появиться на лестничной площадке — тут как тут! Вытирает вечно мокрые руки фартуком, прищуривает глаза и — бдит!
Надин в своей комнате не спит и не занимается шитьем или вязанием — наверняка, притаилась возле двери и контролирует любое мое передвижение. Будто хищник возле норки беззащитного зверька. Обычное занятие коротышки, когда она не торгует умопомрачительными дезодорантами и всеизлечивающими лекарствами.
Каждый поступок, каждое слово и жест жильцов коммуналки нашли свое об"яснение. Подтверждающее доводы многоопытных сыщиков и мои собственные умозаключения. Или отвергающее их. Я выслеживал мельчайшие нюансы в поведении окружающих меня персонажей готовящейся трагедии, анализировал их и тут же придумывал соответствующие противоядия.
Наивно и отдает глупостью, как деревенский клозет ароматом дерьма.
Так недолго свихнуться, попытался я вернуть себя в обычное состояние. Похоже, первый сдвиг «по фазе» уже обозначен. Прекрати беситься, дерьмовый писака! Это тебе не наспех придуманные идиотские стычки и разборки, над которыми настоящие сыщики, тот же Васька Стулов, откровенно посмеиваются — в грязную коммуналку и, одновременно, в твое существование ворвалась самая настоящая жизнь. Настоящая, а не придуманная. С кровью и трупами, с настоящими бандитами и продавшимися им ментами. Главное — с неизвестным лично для меня исходом.
Есть не хотелось. Работать — тем более. Не снимая праздничного костюма, завалился на диван, он же — спальное место, и принялся перебирать четки своих неприятностей и бед.
Одна из неприятностей — упорное молчание Груши. Ни одного звонка! Обиделся, болтун? Есть за что! Продырявили парня фактически по моей вине, спутали журналиста и писателя, теперь валяется на постели, глотает осточертевшие таблетки и микстуры, а виновник этого не желает навестить, развеять хандру.
Как только завершится крутоверть с юбилеем и поимкой бандитов, поеду в Москву, целую неделю буду покорно слушать самые «свежие» новости и заскорузлые от старости анекдоты. Повеселю болящего друга…
Часа через полтора в коридоре появился веселый и шумный Костя. Интересно, о чем так долго говорили сыскари после моего ухода? Искали новые версии или дорабатывали план операции?
Я прислушался к происходящему в корилоре. Даже дверь осторожно приоткрыл.
— Добрый день, дед! — громко провозгласил Костя. Будто Сидоров находился на Дальнем Востоке. — Как дела, как успехи на ниве «поесть-опростаться»?
Старик плохо слышит… или делает вид, что плохо? Сейчас, наверно, приложил согнутую ладошку к заросшему седыми волосами уху и вопросительно взметнул полысевшие брови… Дескать, что говоришь? Прости, то то и оно, не слышу… Будь ласков, повтори… енто самое
Нет, кажется, расслышал и понял. Без повторения.
— Норма… то-то оно, — отозвался старик. — Живем… енто самое… хлеб жуем.
— А желудок как? — заботливо продолжил издевательскую беседу Костя. — Работает или ленится?
— Енто самое… не жалуюсь пока…
— Молоток, дед! Продолжай в том же направлении… Баба Феня!
Старуха выглянула из кухни, как солдат — из блиндажа. В одной руке, вместо автомата — сковорода, во второй — тесаком — ложка. Основное оружие нападения и защиты. Однажды, влепила поварешкой по лбу матерщинику, живущему этажем выше, одновременно, сковородой отбила ответный удар. Мужик побежал в трампункт, потребовал оформления больничного листа. В милицию с жалобой не обратился — струсил, там его отлично знают.
— Здравствуй, милый. Оголодал, небось. Поесть не желаешь? Каша гречневая с маслицем больно уж хороша. Язык проглотишь.
— Спасибо, бабушка, пообедал. Держи презент.
Каждое возвращение с «работы» общительного парня ознаменовывается раздачей «презентов». Надин, как правило, вручается несколько цветков, бабе Фене — дешевая мелочь кухонного назначения, деду Пахому — приветливое слово и шутливые медрекомендации.
И все довольны. «Брат» писателя пользуется несомненным авторитетом и даже любовью. Теперь баба Феня по утрам приносит поднос с пропитанием на двоих, когда Костя собирается уходить «по делам», норовит сунуть ему в карман сверток с бутербродами. По вечерам заманивает на кухню продегустировать кефир больно уж подозрительного вкуса. На самом деле, свежайший, собственоручно изготовленный.
Точно так же ведет себя Надин. Я теперь получаю от нее одни полуулыбки, ибо вторая их половина предназначена Косте. Прибираясь в моей комнате, коротышка особое внимание уделяет раскладушке: по четверть часа разглаживает одеяло, взбивает подушку, шепчет что-то умилительное, похожее на соловьиные трели.
Войдя в комнату, сыщик многозначительно подмигнул и в обнимку с газетой развалился на раскладушке. Через несколько минут газетный лист очутился на полу, Костя издал первый храп. Предупредительный. Я не обиделся, обсуждать что либо нет необходимости — все решено в кабинете Гулькина.
В пять вечера меня вызвали к телефону. Конечно, вездесущая баба Феня, которая успевала повсюду: на кухне, возле замочной скважины соседки, у сундука, на котором восседал муж… Короче, везде.
Звонил… Виталий. По моему, трезвый.
— Павел Игнатьевич, случилось несчастье…
Голос истеричный: то повышается до визга, то падает до глухого бормотания. Явно прослушиваются сдерживаемые рыдания. У меня замерло сердце… Неужели, Машенька?
— … у мамы — сердечный приступ… Вызвал Скорую… Сейчас — в больнице… Просит вас приехать… Срочно…
Просьба Мащеньки равнозначна приказу. Не выполнить ее просто немыслимо.
— Какая больница?
— Кунцевская… Скорей! Возьмите такси, наймите частника… Мама очень вас ждет…
Я бросил трубку. Не прощаясь и ничего не обещая. Сердечный приступ — слишком серьезная болезнь, чтобы терять время на распросы и уточнения. Такси или частник — не получится, целого гонорара за книгу не хватит. Сейчас побегу на вокзал. Первой же электричкой — в Москву.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41