Дед Пахом сощурил оловяные глаза, прикрыл их седыми бровями. Не отказался, но и не согласился. Сделал вид — не расслышал просьбы. Есть такая дипломатическая уловка.
Коллекция меня интересует не больше солнечного затмения в прошлом тысячелетии. Насторожило одно единственное слово: коробочки. И то только потому, что оно фигурировало в полученном бабой Феней анонимном послании. В применении к старому склеротику — необычное понятие. Но расспрашивать опасно — настырность насторожит деда.
— С зятем видитесь? — переключился я на другую тему. — Он наезжает или вы гостите у него?
— Енто самое… какой зять?
— Так у вас одна дочка, больше детей нет?
— Бог… оно самое… не дал… А вот дочка мужей… енто самое… меняет. Я уж… то-то и оно… считать устал.
С трудом удалось выяснить адрес отца внучки, узнать, что тот ни разу не навещал родителей бывшей жены. Вдруг Верочка решила сбежать к отцу? За что-то обиделась на стариков, мать, похоже, вообще возненавидела. Одна дорога — к папаше.
В коридоре раздались шаги — возвратилась Аграфена Николаевна. С полной сумкой продуктов, переполненная впечатлениями от общения с товарками. Деда Пахома будто ветром сдуло. Вытолкав меня в коридор, он заторопился на кухню.
— Старый хрыч, где ты? Снова бродишь, прости меня Господи, как непривязанная коза? Сколь раз говорено — сиди в фатере и носа не кажи!… Ах, енто ты, Игнатьич? — увидела меня старуха. — Чтой-то за своей стрекотухой не сидишь — аль приболел?
— Спасибо, здоров. Просто чайник поставил на газ. На плитке долго ждать приходится.
Увидев за моей спиной пригнувшегося мужа, баба Феня окинула нас подозрительным взглядом, но расспрашивать не стала. Отложила допрос на более удобный случай. Время — к обеду, для хозяйки — самая горячая пора…
А я поспешил в уголовный розыск. Конечно, не для беседы с Гулькиным на литературные темы — передать Стулову собранную информацию. Заодно испросить разрешение потолковать с верочкиным отцом.
Гулькин сидел в позе, скопированной со вчерашней. И с позавчерашней. И — недельной давности. Клонилась над бумагами крупная голова мыслителя, вызывающе покачивалась на спинке стула наплечная кобура с пистолетом.
— Ба, кого я вижу! — поднялся он. — Только-что вспоминал, думал: над расследованием какого кровавого преступления работает знаменитый автор?
— Работаю, — поморщился я, почуяв запашок подхалимажа. — Только для работы необходима надежная связь, а она…
Я выразительно намекнул на необходимость срочного звонка в Москву, от которого зависит продолжение работы над рукописью. Можно было и не напоминать — договоренность о пользовании служебным телефоном уже достигнута. Но такой уж у меня «джентльменский» характер.
— Ради Бога, — встрепенулся сыщик. — Кстати, мне нужно доложить кое-что начальству, так что вы не стесняйтесь.
Стулов ответил сразу же, будто ожидал моего звонка.
— Здравствуй, Вася.
— Здравствуй, Паша.
Перешли мы на «ты» как-то незаметно, не сговариваясь и не выпивая на брудершафт. Так бывает между людьми, связанными прочными узами совместной работы, у которых просто нет времени для обнюхивания.
— Что нового?
Я вкратце передал разговор с дедом Пахомом. Особый акцент — на удачное получении от него телефона и адреса отца Верочки. И о моем намерении нанести ему визит.
— Можешь не трудиться, уже сделано. Девушки там нет, о ее судьбе отец ничего не знает… Повтори, пожалуйста, о коллекции орденов. Особенно, в части ее перезахоронения.
Вот, оказывается, что интересует отставного сыщика! Ордена и медали? Спрашивается, какое отношение они имеют к похищению девушки? Уж не поехала ли у сыщика крыша? Человек в нормальном состоянии вряд ли станет соединять между собой явно несоединимые события.
Но раз он хочет вторично прокрутить мое донесение — ради Бога, мне не трудно. Я начал рассказывать и вдруг запнулся.
Какой из меня детективщик? Малограмотный алкаш мигом разглядел бы явную несуразность в рассказе бывшего «дипломатического» садовника. Если верить деду Пахому, он перепрятал ордена в фундамент многоэтажного дома. Интересно, как он умудрился это сделать, когда в то время строительство еще не начиналось?
Я молча переваривал свою оплошность, Стулов терпеливо ожидал продолжения повествования. Скорей всего, предоставил мне возможность самому оценить допущенную ощибку. Ах, хитроумный дедок! Двух слов связать не в состоянии, а такую фантазию преподнес! Ну, погоди, уйдет баба Феня — состоится еще один разговор. С пристрастием. Все подробности выкачаю, все тайны вытащу.
— Разговор не телефонный, — не выдержал сыщик. — Если сможешь, подруливай ко мне. Желательно — поскорей.
Поскорей не получилось по двум причинам.
Дверь распахнулась и появился торжествующий Гулькин. Горделивая улыбка победителя, плечи расправлены, животик превратился из арбуза в небольшую дыньку. Я торопливо попрощался с Василием и положил трубку.
— Что произошло? У вас такой вид, будто лично вы предотвратили покушение на Президента либо, по крайней мере, на премьер-министра.
Гулькин оценил шутку-комплимент, захохотал. Громко, самозабвенно. Будто я навесил ему на грудь, как минимум, два ордена.
— Вы скажете… Просто удалось выйти на след похитителей вашей девушки.
Слова «вашей девушки» звучат двухсмысленно. То ли имеется в виду мое ходатайство об ускорении расследования, то ли — скользкий намек на некую связь между мною и похищенной. Типа брошенной в лицо коровьей лепехи.
Я предпочел «принять» первый вариант.
— Нашли?
Гулькин убавил горделивую радость, втянул выпирающий живот. Он ожидал восторженной благодарности, вместо нее — деловой вопрос.
— Вы должны знать — такие вопросы сразу не решаются. Но кой-какие успехи — на лицо.
Передо мной — несколько фотокарточек. Труп парня с простреленной головой. Можно рассмотреть крестьянское лицо, вздернутый широкий нос, мускулистые руки… Взгляд сверху… снимок со стороны пробитой головы… в профиль.
— Иденсифицировали?
— Конечно. Петр Громов. Один из двух телохранителей Веры Гнесиной.
— Какой же это след? Скорее, наоборот — порванная нить, ведущая к похищенной. Кому-то понадобилось убрать ненужного свидетеля. Непонятно, чему вы так радуетесь?
Гулькин окинул меня, если не презрительным, то явно сожалеющим взглядом. Дескать, все мнят себя сыщиками, следопытами, а в сыске ровно ничего не смыслят. Расписывать наспех придуманные убийства и кражи — намного легче, нежели иметь дело с реальными преступниками.
Но вслух сказал другое. Менее оскорбительное для моего достоинства.
— Версия однозначна. Второй телохранитель — бандитский пособник, он-то и увез девушку, предварительно расправившись с честным напарником…
— Где нашли тело убитого?
— Возле развалин старого кирпичного завода на выезде в сторону Москвы. Непонятно, как они там оказались? Дорога в областной центр — в противоположной стороне. По предварительному заключению медиков убийство произошло в ночь с четверга на пятницу. Окончательное решение — после вскрытия…
Возвращался я домой, как говорится, в разобранном состоянии. Убийство телохранителя ничего не прибавило и не убавило, ибо по логике развития событий оно должно было обязательно произойти. Но если бы были обнаружены два трупа — никаких сомнений, все правильно. А вот в то, что Сергей Бочурин убил напарника, когда тот попытался помешать ему увезти Верочку, лично я слабо верю. Из головы не выходил рассказ Надин с восторженными отзывами о веселых, дружных парнях, старательно выполнявших нелегкую свою работу. Схватка между ними психологически абсурдна. Или — произошли неизвестные пока события, нарушившие равновесие дружеского «дуэта».
Роль взрывателя могла сыграть любовь: знаменитый, исхоженный и из"езженный, любовный треугольник, когда на верхнюю точку вознесена девушка, а нижние углы заняты Петром и Сергеем.
Интересная ситуация и — многообещающая. Не мешает додумать, внести некие дополнительные обходы и объезды, сконцентрировать в узловых точках почти неразрешимые конфликты. Пахнущие кровью.
Первое, что я сделал, запершись в комнате — достал начатую рукопись документальной повести и занес в нее новые факты. Включая исповедь деда Пахома, разговор по телефону со Стуловым и убийство Петра Громова.
В дверь аккуратно постучали. Обычно именно таким постукиванием дает о себе знать баба Феня. Держит одной рукой поднос с кулинарными дарами, а пальцем другой — тук-тук по филенке. Представил себе старуху с подносом и сразу ощутил невероятное чувство голода. Будто целую неделю постился, не принимал ни крошки хлеба, ни ложки супа.
За дверью — Надежда Дмитриевна. С заготовленной впрок сладенькой улыбочкой и… с таким же, как у бабы Фени, подносом.
Откуда взялась химико-торгашка, если она должна в это время рекламировать и продавать ядовитую косметику и никого не излечивающие импортные лекарства? Неужели раньше времени ушла с работы, чтобы подготовиться к продолжению так и незавершенного «культурного» общения?
Невольно перевел взгляд на часы… Боже мой, начало десятого! Незаметно пролетело почти шесть часов после возвращения из уголовки! Вот это я поработал!
— Павел Игнатьевич, не хотите поужинать? Нельзя же так изводить себя. Заболеете, не дай Бог, вообще писать не сможете… Я приготовила творожек со сметанкой — говорят, полезно для головы, ананасовый сок тоже полезен… Разрешите, я вас немного побалую.
Обращение — чисто официальное. Можно подумать, что дамочка не пыталась меня совратить, не лезла с поцелуями и недвухсмысленными об"ятиями.
Вообще-то, удивляться нечему: у входа на кухню, подбоченясь, наблюдает за происходящим Аграфена Николаевна. Представляю, какие ехидные мысли бродят сейчас в голове старухи, в какие далеко не литературные выражения они воплощаются. Ведь баба Феня считает себя единственным человеком, имеющим право ухаживать за несчастным холостяком. И вдруг уродливая коротышка, полуженщина-полумужик, готовая растелешиться перед каждым алкашем или вшивым бомжем, осмеливается подкармливать «чужого» мужика!
— Проходите, Надежда Дмитриевна… Присаживайтесь.
Едва мы остались одни, Надин притиснула меня к стене, часто задышала. Ее груди, поднятые тугим бюстгалтером почти к горлу, прямо-таки втиснулись в меня.
— Господи, как же соскучилась! — пылко об"явила она, расстегивая мою рубашку. — Как погляжу на твою дверь — ноги слабнут…
Вот и общалась бы с дверью — она крепкая, вполне выдержит твой напор, подумал я, высвобождаясь из слишком уж пылких об"ятий женщины, готовой тут же возле стены изнасиловать упрямо сопротивляющегося холостяка… Вон как вертит жерновами бедер, как вся дрожит. Самого сильного мужика вгонит в страх.
— Погоди, Надин, не форсируй событий. Я уже говолрил: всему — свое время. Старики не спят, все слышат… Какой уж тут секс — одни переживания…
— А мы — потихоньку, — бесстыдно промяукала женщина, закончив растегивать рубашку и переключившись на пояс брюк. — Никто ничего не услышит.
— Нельзя! — с трудом оторвал ее руки от ширинки. — Вдруг баба Феня заглянет!
— Старая мымра! — с ненавистью прошипела Надин, нехотя освобождая меня из жирных об"ятий. — Всюду сует свой острый нос… Дождется — прищемлю его или начисто оторву. Вместе с сатанинской бородавкой.
Удивительные создания — женщины. Обнимаются, облизыват друг друга, будто сладкое пирожное, а за глаза — змеиное шипение. Восторгаются красотой и умом «подруги», а расстанутся — уродина и полнейшая бездарь. Виной всему этому, как правило, мужчина.
— И все же не мешает нам вести себя осторожно.
— Когда уснут — придешь ко мне, да? Я не стану запираться, — защебетала соседка, преобразившись из тигрицы в кошечку. — Да зачем нам прятаться — не молоденькие, свободные люди, имеем право создать семью. Никто не имеет права запретить. Тем более — подглядывать да подслушивать.
Нет уж, дорогая химико-торгашка, избавь меня от содружества с твоей могучей грудью и толстым задом. Ибо общения с этими прокисшими прелестями мне не выдержать. Повешусь или сбегу, куда глаза глядят.
Я насильно усадил коротышку на сложенный диван, уселся рядом.
— Посиди, успокойся.
— Скажи только — придешь? Я кое-что вспомнила о Верочке. Расскажу.
Жирный червяк для глупой рыбины. Конечно, Надин ничего не вспомнила, заранее знала, просто запаслась «ценными сведениями», способными заманить холостяка в ее постель.
— Расскажи сейчас.
— Не могу — тороплюсь в лабораторию. Вечером. Придешь?
Пришлось пообещать. Иначе возобновится частое дыхание и азартное блуждание пухлой ладошки по моей костлявой груди. Хорошо, если одной груди.
В дверь постучали. Так вызывающе громко, что можно не сомневаться — баба Феня дает знать о готовящемся вторжении на территорию, незаконно оккупированную бесстыдной молодухой.
— Игнатьич, тебя — к телефону! — трубно провозгласила она и тут же добавила полушепотом. — Мужик требовает, не баба.
Последнее сказано, конечно, для Надин. Пусть знает, что холостяку, которого она домогается, звонят и женщины. Наверняка, красивые и нежные, не чета коротышке. Пусть ревнует, переживает, ее мучения для престарелой садистки — самое настоящее счастье.
— Слушаю. Бодров.
Далекий мужской голос прозвучал трубой архангела, возвещающего очередную неприятность. Или радость. Однажды точно так же неожиданно позвонили из издательства, оповестили о выходе очередной моей книги. Радость. Через пару дней мой покой нарушил пьяный голос пасынка: мамулю увезли в больницу, навещать ее он не может по «состоянию здоровья» и предоставляет это мне. Трагедия.
Что принесет сегодняшний звонок?
— Вас приглашает к себе Геннадий Викторович.
— Прямо сейчас? — удивился я. — Поздно…
— Ну, что вы, — рассмеялся собеседник. Вежливо, необидчиво. — Конечно, завтра. В десять утра вас будет ожидать машина. Возле памятника Ленину. Не волнуйтесь, к вам подойдут…
12
С Геннадием Викторовичем — я не знаю, как зовут по другому вора в законе, главаря преступной группировки — судьба свела нас, когда я еще жил у Машеньки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41