— И ты раньше не была с ним знакома?
Очередное молчание, которое можно расценить и как нежелание откровенничать, и как способ заинтриговать любовника. Я терпеливо ожидал исповеди.
Дождался!
Говорила Надин тихо, покорно. Будто исповедывалась священнику. И я верил всему, что услышал, потому-что так врать просто нельзя, это — противоестественно.
Москвичку, семнадцатилетнюю Наденьку сорокалетний, едва знакомый мужик увез в Ярославль, на свою родину. Не то, чтобы она до беспамятства влюбилась в красавца, нет, — покорили неопытную девушку сладкие обещания «любви до гроба», затуманили мозги горячие признания и ежедневные приглашения в театры, кино, рестораны, которые сыпались градом. Она не задумывалась, откуда берутся огромные деньги, которые буквально разбрасывал кавалер. Деньги — мужские проблемы, как их добывать женщине знать не положено. Она расплачивается нежностью и заботой.
Мать плакала, отец негодовал, но родители будто ушли «за кулисы», на сцене жизни — один Михаил, Миша, Мишенька, Медвежонок, его горячие об"ятия и такие же горячие обещания.
Наденьку заперли в комнате, но она собрала вещи и удрала через окно. Даже записки родителям не оставила.
Сладкая жизнь длилась недолго — всего-навсего два месяца. Насытившись девичьим телом, Михаил захотел разнообразия, дни и ночи проводил с любовницами, появлялся домой с опухшими глазами и заваливался на кровать. Ни нежных об"ятий, ни горячих поцелуев.
Случайно Наденька узнала о существовании законной жены Михаила, проживающей с сыном в Москве.
Как ей удалось узнать — Надин не сказала. Только обмолвилась: каждая женщина имеет свои источники информации, недоступные мужикам. Узнала и все! Даже адрес подсказали, номер телефона нарисовали. Но беседовать с настоящей женой своего «мужа» Наденька не захотела. Да и что она может сказать несчастной женщине, оставленной супругом ради многочисленных любовниц? В чем они провинились друг перед другом?
Однажды, когда в очередной раз Михаил заночевал на стороне, Наденька собрала свои вещи и уехала к родителям.
И вот бывший супруг, или — любовник, она не знает, как его называть, вдруг появился в Дремове…
Меня заинтересовала одна деталь — первый «муж» Надин имел официальную жену и сына… Неужели, Машенька и Виталька?… Нет, это исключается, пытался уговорить я сам себя, в жизни бывают совпадения, не без них, но не до такой же степени. Машенька к этой грязной истории не имеет ни малейшего отношения.
На всякий случай, поинтересовался.
— Какую фамилию носит твой… муж?
— Айвазян… Михаил Егорович Айвазян… У него отец армянин, мать — украинка…
Я онемел. Фамилия Машеньки по первому мужу — Айвазян, эту же фамилию носит Виталька… Вот тебе и очередные житейские виражи, вот тебе и не могущие быть совпадения, колол я себя до боли, до крови. Самые, казалось бы, разные нити сплетаются в такой клубок, что расплести его мне не под силу.
Передать его Стулову? А вдруг он узнает, кто женился на разведенке Айвазян, принял ее и сына под свое крыло? Станет дотошно выпытывать причины моего бегства от законной жены в Дремов? Что я ему отвечу? Рассказать про алкаша-пасынка, едва не избивающего отчима здоровенными кулачищами, обливающего его потоками грязной матерщины?
Ну, нет, это начисто отпадает. Не потому, что подставлю Виталия — честно говоря, часто подумывал навести на него сотрудников милиции — нанесу незаживающую рану бывшей моей жене… Бывшей?
Значит, Виталий общается с отцом? Ничего криминального — обычная тяга друг к другу родных существ… Интересно, посвятил он Машеньку в свои отношения с Айвазяном-старшим, или держит их в секрете?…
Посчитав исповедь завершенной, Надин требовательно поскребла мою ногу. Не дождавшись желанной реакции, закинула руки мне на плечи, поймала мои губы, принялась слюнявить их.
Понятно, любой труд оплачивается. Признания дались ей с трудом, поэтому она вправе требовать компенсации. Натурой. Движения коготков становилось все настойчивей и настойчивей. Соответственно усиливалось дыхание любовницы. Дурно пахнущий пот капал на меня весенней капелью. Прерывисто шептала ласковые, возбуждающие слова. Сладкий… любимый… сильный…
Пришлось проявить активность. То-есть, не оттолкивать, не защищать обслюнявленные губы. Единственно, что я сделал — наглухо перекрыл дорогу к своей ширинке.
— Значит, Айвазян — первый твой муж. Невенчанный. А второй кто?
Женщина расплюснула о мою грудь жирные «подушки», часто дышала. Скорей всего, с дальним прицелом: показать перспективному «жениху», какое чудо ему посчастливилось приобрести.
— Второй и окончательный — ты, Павлуша… Невенчанный, неокрученный. Но со временем все образуется. Уверена! Ибо мы с тобой удивительно подходим друг к другу. Во всем. Такие же наивные и неутомимые, такие же жадные и желанные… Представляешь, сколько я нарожу от тебя детишек?
Учащенное дыхание, дрожь время от времени пробегающая по телу, выступивший обильный пот — явные симптомы надвигающейся грозы. Бешенство у ней, что ли?
Еще не исчерпан запасенный «вопросник». Если не удастся утихомирить страстную бабу, разлетятся мои вопросы по комнате, улетят в открытую форточку. Ибо ничего больше я не узнаю. Подомнет меня торгашка, завалит на диван, сбросит с себя халат. Ведь я — не робот, обычный человек, состоящий из нервов и прочих, опасных, органов, могу не выдержать напора.
Я прислушался к своему организму. Не ощутил ни малейшего желания. Будто рядом со мной не женщина — обычный витринный манекен.
— Погоди. Слишком много сладкого — горьким покажется. Отложим на полчасика.
Коротышка разочарованно вздохнула, нормализовала дыхание и положила голову на мое плечо. Оттуда долетел легкий шелест разнеженного голоска. Недовольное щебетание голодной птахи.
— Ладно, давай свои вопросики. Отвечу. Только поскорей…
В подтексте: быстрей бы разделаться с дурацкими распросами и заняться более приятным делом. Фактически уже обещанным.
— Ты уверена, что мужик с проседью — твой первый муж?
В ответ — иронический смешок, острые зубки прихватили мочку моего уха и сжались.
— Да, уверена.
— Он поздоровался с тобой?
— Михаил никогда ни с кем не здоровается и не прощается по человечески — небрежно кивает. Вот и мне кивнул…
— Все же, о чем он разговаривал с Верочкой? Всего ты могла не услышать, но — отдельные слова, восклицания… Жесты меня тоже интересуют. Нередко они красноречивей слов.
Долгое молчание, очередной, на этот раз более болезненный, укус. Кажется, коротышка изобретает ничего не говорящий ответ… Не получится, милая, не выйдет, слишком важна для меня и Стулова эта «деталька». В комплекте с личностью Айвазяна она высветит пока неизвестные нам события.
— Михаил просил, потом требовал принести ему какие-то коробочки. Верочка не соглашалась. Он настаивал, грозил… Вот и все…
Много или мало? В отношении «коробочек» — много, ибо показывает заинтересованность Айвазяна коллекцией орденов. Если соотнести этот интерес с полученной запиской о выдаче «коробочек» и аналогичная просьба в письме Верочки, получится некая цепочка. Пока болтающаяся в воздухе. Пока!
— С вопросами покончили? — коротышка подняла голову и снова нацелилась на мои губы. — Честно, устала…
— Я тоже устал. Поздно уже, все спят. Давай — по койкам?
Надин подскочила, будто ей под зад подсунули острую иголку, запахнула халат и выскочила в коридор. На прощание хлопнула дверью — снова посыпалась штукатурка…
17
Идиотская стоит погода: утром — холодрыга, днем — несусветная духота. Поскольку я уезжал в Москву рано, пришлось напялить, вместо привычной рубашки без рукавов, давно купленный костюм. Соответственно, повязать старомодный галстук. Носить его — все равно, что вешать на шею удавку висельника: перехватывает дыхание, жмет шею. Короче, дискомфорт. Но костюм без галстука, по моему мнению, примитиная деревенщина. А я человек культурный, творческий, мне нельзя появляться с распахнутым воротом. Тем более, в столице.
Надин еще спала — похоже, напряженная ночная беседа окончательно растрепала и без того изношенную нервную систему. Авось, усталости хватит на пару дней. Если, конечно, Стулов не нацелит меня на добывание дополнительных сведений и мне не придется выстукивать по стене таинственные сигналы SOS.
Дед Пахом измерял расстояние между кухней и туалетом, баба Феня проверяла готовность кухонного оборудования к очередному трудовому дню. Журчала вода из вечно текущего крана, перезвякивались кастрюли и сковородки, о чем-то бормотало радио, наверно, об очередном повышении пенсий. О прыгающих ценах предпочитают помалкивать.
Вот— вот кормилица заявится с подносом, накрытым белой салфеткой.
Я поспешил удрать. Сейчас мне не до старухиных разносолов и непременных вопросов и советов. Если повезет, позавтракаю у Пудова, не повезет — обойдусь без завтрака. Не оттощаю. Представил себе выражение на лице старухи, когда она узнает о моем бегстве и ехидно засмеялся.
Утренние электрички забиты до отказа, кажется, вагоны разбухают — вот-вот лопнут. Мне повезло — удалось занять место возле окна. Толстая торговка притиснула толстым задом к стене, вторая, похоже, коллега первой, водрузила на мои к5остлявые колени громоздкую сумку.
— Потерпите, пожалста, больше ставить некуда, — довольно вежливо извинилась она. — На полу — мешает, на сетку не лезет.
Действительно, куда деваться бедной женщине, зарабатывающей на кусок хлеба с маслом и икоркой ранее нетрадиционным путем? Не нанимать же такси, не снимать же частника-автолюбителя? Могла бы и снять, для торгового баланса не только дыра, но даже щелочка не образуется.
Пришлось поерзать, отвоевывая у соседки несколько сантиметров площади. Она поморщилась, но возникать не стала. Обеими руками обхватил огромную сумку, упрямо сползающую с колен, оперся плечом об окно. Неудобно, руки сразу же занемели, в икрах ног тревожно запульсировала потревоженная кровь. В конце концов, приспособился. Опыт — великое дело!
Успешно завершив сражение с тяжелой сумкой, с любопытством огляделся.
Напротив…
Я задохнулся от неожиданности, противная дрожь пробежала по телу.
Лицом к лицу — тот самый парень в распахнутой куртке, который пас меня во время прошлого приезда в Москву. Сейчас он одет в рубашку с короткими рукавами, но я отлично запомнил короткий нос и широкий, раздвоенный подбородок. Явный топтун! Неважно, на кого работающий: на бандитов или на ментов. Немедленно память отреагировала, нарисовала облик милицейского следователя, оформляющего страшный для меня протокол допроса.
Не он ли нацелил топтуна?
Неожиданно парень преехидно усмехнулся и подмигнул. Дескать, не сомневайся, мужик, это я, тот самый, теперь тебе не уйти. Приколот на подобии насекомого.
Деваться некуда — толстуха и претяжелая сумка сковали меня не хуже древних кандалов. По рукам и ногам. А если бы и не сковали — пробраться к выходу сквозь спресованную толпу пассажиров нечего и думать. Все равно, что плассмасовый нож для резки бумаги втиснуть в ствол дерева.
Осознав безвыходность своего положения, как это ни странно звучит, я успокоился. Соответственно получил возможность более или менеет трезво оценивать сложившуюся ситуацию.
Итак, никаких сомнений — меня пасут. Нагло и бесцеремонно. Не понятно одно — причина. Затеянное расследование похищения мисс Дремов? Возможно. Но для этого привлечены слишком серьезные силы: убийство шестерок Доцента, едва не удавшаяся попытка обвинить меня в убийстве и припаять солидный срок, настырная слежка.
Значит, есть еще что-то насторожившее преступников, заставившее их принять самые жесткие меры. Участившие посещения уголовного розыска? амо по себе — ничего опасного для похитителей, и все же…
Пасынок видел меня в обществе Гулькина, одного этого достаточно для того, чтобы заподозрить «предательство». Но эти подозрения не могли повлечь за собой опасные для меня последствия.
Мысли сталкивались, рождая искры, которые тут же гасли, одна отвергала другую либо подтверждала ее. Я упорно не сводил взгляда с пастуха, будто спрашивал его. В ответ — наглые улыбочки. Я вспомнил совет Стулова и развернул купленную на дремовском вокзале газету.
Так мы и доехали до Москвы: я незряче уткнувшись в газету, топтун — усмехаясь и подмигивая. Правда, его хватило не надолго — через час увлекся фривольной беседой с разбитной девчонкой, которая встречала комплименты симпатичного соседа призывным мяуканьем и согласными взглядами. Но время от времени он контролировал меня настороженным взглядом.
На московском вокзале — очередная неожиданность.
Ошибиться я не мог — слишком четко впечаталась в память сценка на объездной дороге… Два парня склонились над выложеннными на замасленную тряпку какими-то запчастями… Поднялись, подощли к «форду»… Выстрелы в упор… Окровавленные тела моих моих водителя и охранника… Страшный допрос…
Один из убийц промелькнул передо мной в толпе. Откуда он взялся? По идее, сейчас должен вместе с дружаном ожидать суда в следственном изоляторе. Ведь я после появления спасителя подписал свидетельские показания, омоновцы схватили убийц на месте преступления. Что еще требуется для справедливого приговора?
Неужели подкупленный следователь выручил преступников? Спасая не столько их, сколько собственную голову.
Мой попутчик, кажется, тоже заметил убийцу — напрягся, рука скользнула в карман брюк, придвинулся ко мне. Будто намереваясь защитить от выстрела.
Очередная странность! По логике, оба коршуна должны вылететь из одного гнезда, преследовать одну и ту же жертву, то есть, сорокалетнего писаку, по глупости занявшегося не своим делом. А они посмотрели друг на друга с нескрываемой враждебностью. «Автомеханик» растворился в толпе, парень с облегчением вынул руку из кармана.
Кто из них мой защитник, а кто преследователь? Ну, с убийцей все ясно — враг, а кто такой мой попутчик?
Мелькнула мысль о Геннадии Викторовиче, но я тут же отбросил ее.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41