– В порядке, ПОЛЕТ-КОНТРОЛЬ, – ответил Аарон.
– ВОЗВРАТ?
– В порядке.
– НАВИГАЦИЯ?
– В порядке.
– ОРИЕНТАЦИЯ?
– В порядке, ПОЛЕТ-КОНТРОЛЬ.
– КЭПКОМ?
– В порядке.
– СВЯЗЬ?
– В порядке.
– ФАО?
– Мы в порядке, ПОЛЕТ-КОНТРОЛЬ.
– КЭПКОМ, передайте экипажу, что все готово к спуску.
– Принято, ПОЛЕТ-КОНТРОЛЬ, – сказал Кервин, – «Одиссей», это Хьюстон. Мы только что опросили весь зал управления, и каждый подтвердил, что все порядке. Через минуту ожидаем потери сигнала. Добро пожаловать домой.
– Спасибо, – ответил Суиджерт.
В следующие шестьдесят секунд Джек Суиджерт смотрел в левое окно корабля, Фред Хэйз – в правое, а Джим Лоувелл – в центральное. Снаружи появилось бледно-розовое мерцание, и Лоувелл ощутил первый признак увеличивающейся гравитации. Розовый цвет снаружи превратился в оранжевый, а гравитация возросла до одного «g». Оранжевый цвет медленно перешел в красный, заполненный маленькими огненными хлопьями тепловой защиты, а гравитация возросла до двух, трех, пяти «g» и быстро достигла удушающих шести. В наушниках Лоувелла были слышны лишь помехи.
В Центре управления до ушей людей за терминалами доносился все тот же постоянный электронный шум. С этого момента прекратились все переговоры по внутренней связи операторов, по каналам связи с комнатами поддержки и вообще все разговоры в зале. На стене зала цифровые часы полетного времени показывали 142 часа 38 минут. С наступлением 142 часов 42 минут Джо Кервин начнет вызывать корабль. Прошли две минуты, но никто не шелохнулся ни в главном зале, ни в наблюдательном. После третьей минуты некоторые операторы беспокойно зашевелились в своих креслах. Когда завершилась четвертая минута, многие люди в зале управления, вытягивая шеи, бросали взгляды на Кранца.
– Все нормально, КЭПКОМ, – сказал руководитель полета и растоптал сигарету, которую закурил четыре минуты назад, – Сообщите экипажу, что мы ждем.
– «Одиссей», Хьюстон ждет. Все, – вызвал Кервин.
Ничего, кроме статических помех. Прошло пятнадцать секунд.
– Пробуй снова, – приказал Кранц.
– «Одиссей», Хьюстон ждет. Все.
Еще пятнадцать секунд.
– «Одиссей», Хьюстон ждет. Все.
Еще тридцать секунд.
Люди за терминалами уставились в свои экраны. Гости в наблюдательном зале смотрели друг на друга. Медленно прошли еще три секунды, но на линии связи не было слышно ничего кроме шума. И вдруг шум в наушниках операторов изменился: не более чем вибрации, но достаточно отчетливые. Сразу после этого появился безошибочный голос.
– Так, Джо, – вызвал Джек Суиджерт.
Джо Кервин закрыл глаза и глубоко вздохнул. Джин Кранц поднял вверх руку, люди в наблюдательном зале стали обниматься и аплодировать.
– Хорошо, – без церемоний ответил Кервин, – Мы тебя слышим, Джек.
Наверху в космическом корабле астронавты больше не были отрезаны от всего мира, они наслаждались плавным спуском. Когда утихла ионная буря, окружавшая корабль, плотные слои атмосферы замедлили скорость падения с 25 тысяч миль в час до приемлемых 300 миль в час. За иллюминаторами зловещий красный цвет сменился бледно-оранжевым, затем бледно-розовым и, наконец, обыкновенным голубым. За долгие минуты потери связи корабль пересек ночную сторону Земли и вышел на дневную. Лоувелл посмотрел на свой гравиметр: тот показывал «1.0». Он посмотрел на высотомер: там было 10.7 км.
– Ожидаем раскрытия парашютов, – сказал Лоувелл своим товарищам, – и надеемся, что пиропатроны в порядке.
Показания высотомера с 8.5 км снизились до 7.9 км. На черте 7.3 км астронавты услышали хлопок. Из окна они увидели две яркие вереницы ткани. Затем они раскрылись.
– Оба тормозных парашюта раскрылись, – прокричал Лоувелл Земле.
– Принято, – ответил Кервин.
Приборная панель Лоувелл больше была не в состоянии измерять черепашью скорость корабля, но из полетного плана командир знал, что в данный момент он должен быть на высоте шести километров над водой и опускаться со скоростью 175 миль в час. Меньше чем через минуту оба тормозных парашюта самостоятельно отстрелились, и вместо них появились три других, а после них – три главных парашюта. Их полотнища ткани мгновенно вытянулись, дернув астронавтов в их креслах, и раскрылись. Инстинктивно Лоувелл глянул на свой приборный щиток, но индикатор скорости ничего не показывал. Однако он знал, что теперь они движутся со скоростью чуть больше 20 миль в час.
На палубе авианосца США «Айво-Джима» Мел Ричмонд вперил взгляд в бело-голубое небо, но не видел ничего, кроме синевы. Человек слева от него тоже молча смотрел, а потом тихо выругался, что ничего не видит. Человек справа поступил так же. Матросы, располагавшиеся на палубах и вышках позади них, смотрели во все стороны.
Вдруг кто-то закричал из-за плеча Ричмонда:
– Вон они!
Ричмонд развернулся. Маленький черный отсек, висящий под гигантскими полотнищами ткани, опускался к воде всего в нескольких сотнях метров от них. Он закричал. И то же самое сделали стоящие рядом люди и моряки на перекладинах и на палубах. Стоявший неподалеку от него оператор телевидения проследил за взглядами зрителей и направил объектив в том же направлении. На стене в Центре управления замигал громадный главный экран, и появилась картинка с изображением опускающегося космического корабля. Люди в зале приветствовали его громкими возгласами.
– «Одиссей», это Хьюстон. Мы видим вас на главном экране, – закричал Джо Кервин, прикрывая рукой свободное ухо, – Это выглядит грандиозно.
Кервин пытался услышать ответ, но не смог из-за окружающего шума. Но повторил суть своего сообщения:
– Видим тебя на телеэкране, красавчик!
В ответ на аплодисменты людей в Центре управления и на «Айво-Джима» Джек Суиджерт ответил из космического корабля «принято». Но его внимание было приковано не к человеку в наушниках, а к человеку справа от себя. Сидящий в центральном кресле, Джим Лоувелл, единственный из всех, кто уже имел опыт посадки, последний раз посмотрел на высотомер и неосознанно взялся за края кресла. Суиджерт и Хэйз повторили его движение.
– Держитесь, – сказал командир, – Если это будет, как на «Аполлоне-8», то хорошенько тряхнет.
Тридцать секунд спустя астронавты неожиданно почувствовали удивительно безболезненное торможение: их корабль, совсем не как «Аполлон-8», плавно вошел в воду. Экипаж тут же посмотрел в иллюминаторы. Снаружи все пять стекол оказались в воде.
– Парни, – сказал Лоувелл, – мы дома.

Мэрилин Лоувелл смеялась так громко, что Джеффри снова закричал и начал извиваться. Сквозь пелену слез и толпу людей она смотрела на экран телевизора в гостиной, как «Одиссей» ударился о воду и три парашюта, на которых он спускался, распростерлись на поверхности океана. На протяжении всей медленной посадки она держала сына на своих коленях, а когда корабль сел, Мэрилин неосознанно сжимала его все крепче и крепче. В момент приводнения Джеффри протестующее закричал.
– Извини, – сказала Мэрилин, смеясь, плача и целуя его в голову, – Извини.
Она снова его сильно сжала и поставила на пол. Откуда-то возникла Бетти Бенвеер и крепко ее обняла. Потом появилась Аделин Хаммак, потом Сюзан Борман. На краю комнаты Пит Конрад открыл первую бутылку шампанского, его примеру последовали Баз Олдрин и Нейл Армстронг и кто его знает еще. Мэрилин встала, нашла остальных детей и, увертываясь от брызг из бутылок, всех обняла. Кто-то вложил ей в руку бокал. Она сделала долгий глоток, и у нее из глаз снова брызнули слезы – теперь уже от пузырьков шампанского. Издалека Мэрилин услышала слабый звонок телефона в хозяйской спальне. Он позвонил снова, и Бетти ушла, чтобы ответить на звонок. Скоро она вернулась.
– Мэрилин, это снова Белый Дом.
Мэрилин поставила куда-то свой бокал, побежала в спальню и взяла свисавшую трубку.
– Госпожа Лоувелл? – прозвучал женский голос, – Подождите Президента.
Прошли несколько секунд, и Мэрилин опять услышала знакомый низкий голос:
– Мэрилин, это Президент. Я хочу знать, не составите ли вы мне компанию до Гавайев за вашим мужем.
Мэрилин рассеянно помолчала и немного улыбнулась, представляя картину космического корабля, качающегося на волнах в южной части Тихого океана. На линии из Вашингтона легонько кашлянули.
– Господин Президент, – сказала она, наконец, – С удовольствием.

ЭПИЛОГ


Рождество 1993 года

Если бы Джим Лоувелл повернулся на секунду позже, его внучка могла бы сломать тепловой экран «Одиссея». На самом деле, это был не весь экран: десятимесячная Элли Лоувелл потянулась к алтарю в кабинете дедушки за маленьким кусочком, залитым в плексигласовое пресс-папье.
Лоувеллу нравился этот памятный подарок, и, когда через несколько месяцев после посадки «НАСА» изготовило с десяток таких сувениров, он надеялся заполучить один из них. Маленькие реликвии была предназначены не для членов экипажа, а для руководителей пяти государств, с которыми встречались трое астронавтов во время наспех организованного тура по возвращении их из космоса. Когда заморское турне завершилось, остался один подарок, и человек, командовавший кораблем, с которого был взят этот обуглившийся кусочек, распаковал сувенир и привез его домой.
– Тпру! – произнес Лоувелл, когда Элли вытянула над алтарем свою исследующую мир руку, угрожая сбросить двадцатитрехлетний артефакт на пол, – Это не надо трогать.
Пройдя комнату в два шага, Лоувелл подхватил свою внучку, поднял ее на плечо, как мешок с мукой, и поцеловал в лоб.
– Может, нам лучше найти твоего папу, – сказал он.
День только начинался, а Лоувелл уже чувствовал, что это будет безумный день, полный подобных неожиданностей. На рождественском ужине должен был быть не только его младший сын Джеффри, но и все остальные дети. А еще второе поколение Лоувеллов привезет семерых Лоувеллов из третьего колена, в возрасте от десяти месяцев до шестнадцати лет. И опасность нависнет над многими сувенирами в этой комнате.
Здесь были ряды табличек, стена, увешанная хлынувшими после удачных полетов «Джемини-7», «Джемини-12» и «Аполлона-8» заявлениями и письмами в рамках с поздравлениями от президентов и вице-президентов, губернаторов и сенаторов. В отдельных рамках были маленькие кусочки флагов и фрагменты комбинезонов, которые Лоувелл носил во время этих экспедиций. Была статуэтка «Эмми», на полном серьезе присужденная Лоувеллу, Фрэнку Борману и Биллу Андерсу за их рождественскую телепередачу с лунной орбиты двадцать пять лет назад. К «Эмми» примыкали другие призы и медали: Приз им. Колиера (ПРИМ.ПЕРЕВ. – Самый престижный приз в авиации, присуждаемый раз в году. Лоувелл получил его в 1968 году вместе с Фрэнком Борманом и Уильямом (Биллом) Андерсом), Приз им. Хармона (ПРИМ.ПЕРЕВ. – Ежегодный приз за достижения в авиации и астронавтике. Лоувелл его получил в 1965 году вместе с Фрэнком Борманом, Уолли Ширрой и Томасом Стэффордом, и в 1966 году вместе с Эдвином Олдрином, Эдвардом Уайтом вторым и Шейлой Скотт), Медаль им. Хаббарда (ПРИМ.ПЕРЕВ. – учреждена Национальным географическим обществом), Медаль им. деЛавала – высшие награды за первые три космических полета Лоувелла. Самыми любимыми являлись реликвии из кораблей этих экспедиций: системные инструкции, полетные планы, ручки, посуда и даже зубные щетки, все из которых побывали в невесомости и при давлении 5 фунтов на дюйм в кабине космического корабля (ПРИМ.ПЕРЕВ. – в кабине «Аполлона» давление почти в 3 раза ниже нормального и составляет 5.5 фунт/кв. дюйм = 0.37 атм). Каждая теперь спокойно лежала на полке при обычной земной силе тяжести и нормальном давлении 15 фунтов на квадратный дюйм (ПРИМ.ПЕРЕВ. – нормальное давление 14.68 фунт/кв. дюйм = 1 атм).
В этой тихой комнате-музее почти не было сувениров из четвертого, последнего и неудачного полета Лоувелла. Экспедициям, не достигшим своих первоначальных целей, не вручали Приз им. Хармона. Не давали наград им. Колиера космическим кораблям, которые взорвались, не закончив полет. Кроме кусочка теплового экрана, о полете «Аполлона-13» здесь напоминало письмо с поздравлениями от Чарльза Линдберга и лежавшие рядом с подоконником две реликвии с «Водолея», сгоревшего в атмосфере много лет назад: оптический прицел и мемориальная табличка, которая должна была крепиться на передней посадочной стойке.
Предоставив сувениры самим себе, Лоувелл отнес Элли на кухню своего комфортабельного дома в Хорсшу-Бэй, штат Техас, где он застал Мэрилин, беседовавшую с Джеффри и его женой Энни.
– Я полагаю, это ваше, – сказал он Джеффри, держа на себе свою внучку.
– Она что, полезла к вещам? – спросил Джеффри.
– Только собиралась.
– Ну, держись, – сказала Мэрилин, – В пути еще шестеро.
В ответ Лоувелл только улыбнулся – он не нуждался в этом предостережении. Шестнадцать лет они с Мэрилин и четырьмя детьми прожили в своем маленьком доме в Тимбер-Коув и привыкли к бурным выходным. Годы Тимбер-Коув, конечно, давно миновали и постепенно забывались, как и дни «Аполлона».
В середине 70-х семьи, жившие в пригородах вокруг Космического Центра, начали разъезжаться. Расселение начиналось медленно. Первым стал Нейл Армстронг, который объявил, что возвращается к себе в Огайо на должность профессором колледжа и промышленного консультанта. Майкл Коллинз уехал в Вашингтон на работу в Государственный Департамент. Фрэнк Борман ушел в «Восточные авиалинии». Но расселение было неизбежным. После посадки на Луну «Аполлона-11» в 1969 году опьяненные успехом стратеги «НАСА» запланировали отправить в начале 70-х еще девять ЛЭМов в девять разных мест на лунной поверхности. По этим радужным сценариям к восьмидесятым на Луне должна была быть построена первая постоянная база в одном из мест, разведанных предыдущими экспедициями.
Этого, конечно, не произошло. К началу экспедиции «Аполлон-13» уже был отменен полет «Аполлон-20», павший жертвой экономии администрации и вопросов народа, зачем стране возвращаться на Луну, когда она уже доказала свое первенство. После «Аполлона-13», когда чуть не погибли трое астронавтов, под это космическое сокращение быстро попали «Аполлон-19» и «Аполлон-18».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66