напирал Крапивин. — Усилится он оттого неизмеримо. Пограничные земли уже все в него уверовали. Обозу нашему без сильной стражи ни к Кромам, ни к Рыльску не пройти, пограбят. За самозванца здешние жители. А ежели отступим ныне, так еще больше земель к нему переметнуться может.
— Ты, видать, себя умнее воевод числишь, — нахмурился Шуйский. — Ну, стояли мы под Рыльском, стояли под Кромами. Что же ты настолько проворен не был, что крепости сии не взяты? Сколько штурмов было-то?! Скоро оттепель ведь. По распутице кто воюет? Вот подсохнет земля, и снова пойдем на самозванца.
— Верно говоришь, боярин, — спокойно ответил Крапивин. — А то что Рыльск мы не взяли… Сам ведаешь: пушкари самозванца меткой стрельбой осадные наши орудия к стенам подтащить не дали. Да только, думаю я, не в пушках дело. Крепко бьются люди самозванца, потому как веруют, что истинному царевичу Дмитрию служат. Оттого войска наши, даже после победы славной — аки мужик, что медведя поймал. Медведь-то уж вперед пойти не может. Но и мы его побороть не в силах. Ну, наступит лето, что с того? Опять к крепостям подступим? Опять осаду учиним? А людишки здешние вновь из лесов нам в спину стрелять зачнут. А паны пограничные, коли слабость нашу учуют, вмиг границу перейдут и в нас ударят. А коли Смоленская земля под самозванца, как Новгород-Северская, отдаться решит, помысли, что будет. Это война на годы. И война со своими же. А ляхи и свеи тем временем радоваться будут, что мы в усобице слабеем.
— И что же мыслишь делать? — усмехнулся Шуйский. — Али узрел ты, как нам самозванца в одночасье разбить?
— Сила мятежников в вере их, что служат они царевичу истинному. Убить самозванца надобно, и прекратиться тогда смута на Руси. Коли силой рать его не одолеть, так человек верный должен в стан его пройти и дело сделать.
Воеводы переглянулись.
— И кто же пойдет? — спросил Шуйский.
— Я пойду, — объявил Крапивин.
В палатке воцарилась тишина.
— Поверь ему, воевода, — снова вступил в разговор Федор. — Лазутчик он знатный. Там проходил, где другие попадались. Авось выйдет у него. Так малой кровью всю смуту окончим.
— А что, может, оно и недурно, — проговорил молчавший до этого Мстиславский. — Мы-то что теряем? Может, сотника одного.
— Обдумать надо, — недовольно проворчал Голицын. — Ступайте-ка к своему полку, стрельцы. Известим мы вас, что порешили.
— Добро, — склонил голову Крапивин. — Только прошу вас, коли надумаете меня в стан самозванца отпустить, пусть знает о том пять человек. Вы трое, Федор и я. И никто более.
Голицын метнул на него недобрый взгляд:
— Уж не хочешь ли в измене людей наших уличить?
— Нет, воевода, — отрицательно покачал головой Крапивин. — Только время смутное, а дело тайное. Надежнее оно будет.
— Будь по-твоему, — небрежно махнул рукой Голицын, отпуская стрельцов.
Крапивин и Федор вышли из шатра, где совещались воеводы, и двинулись вдоль костров охранявшего их стрелецкого полка.
— Что скажешь? — негромко спросил Крапивин у командира.
— Чего тут говорить? — удивился Федор. — Ясное дело, совет держать воеводы решили.
— А вот мне непонятно. Я один всю их работу делать взялся. Риска для них никакого. Если даже попадусь, они завсегда сказать могут, что не посылали меня. Не понимаю.
Федор неопределенно пожал плечами. В полном молчании они достигли расположения своего полка.
— Ну что, спать, что, ли пойдем? — сладко зевнул Федор.
— Можно и спать, только…
— Что только?
— Послушай, Федор, — Крапивин понизил голос, — ежели воеводы не надумают до завтрашнего вечера меня отпускать, то я сам пойду. Отпустишь меня?
Федор внимательно посмотрел на него:
— Зачем это тебе? Если в лагерь самозванца пройдешь да еще порешишь его, навряд ли голову сносишь. А ежели живым уйдешь, здесь тебя накажут за ослушание.
— Думаю я, что, если нынче же его не остановить, большие беды этот самозванец Руси принесет.
Федор замялся и вдруг тихо спросил:
— А если это не самозванец?
Крапивин несколько секунд стоял в замешательстве.
— Это самозванец, Федор, — произнес он наконец. — Головой клянусь. Я видел его в доме Романовых, перед тем как вы взяли его штурмом четыре года тому назад.
— Да ты там был?! — изумился Федор.
— Был, — признался Крапивин. — Как только из Сибири вернулся, нанял меня Федор Романов. И в бою я том против тебя стоял. Да потом с Москвы утек. А самозванец тот, Отрепьев, тогда в услужении у Романовых был. Я сам его видел.
— А уверен, что это он?
— Уверен. Я его и у князя Константина Острожского видел, когда он в Польшу побег.
— А ты что там делал? — в голосе Федора зазвучало подозрение.
— Так от гнева царского сбежал, — нашелся Крапивин. — Да не выдержал на чужбине. Вернулся, когда забыли уж меня, и на службу царскую поступил. Понимаешь, я русский и России хочу служить.
— Да, — протянул после продолжительной паузы Федор, — наделал ты дел. Мало того что за воров стоял, так еще в земли чужие ходил без царского дозволение. За то, известно, смертью покарать могут.
— Сам знаю, — огрызнулся Крапивин. — Но я хочу, чтобы ты поверил мне. Отрепьев — самозванец.
— Ну да ладно, я-то верю, что ты московскому престолу предан. Это ты в бою показал, — словно не заметил его реплики Федор. — Только другим не рассказывай, что среди воров супротив царских войск стоял. А вот царевич… Ну, может, служил он у Романовых, что с того? Может, он от убийц скрывался.
Крапивин в ярости сжал кулаки. Больше доказательств у него не было. «Может, родись я здесь, мыслил бы как Федор, — подумал он. — Но я-то родился в двадцатом веке. Я знаю, что будет… У меня нет аргументов, чтобы доказать свою правоту человеку, живущему за три с половиной столетия до меня. У него нет моего опыта, моих знаний. Его предки не видели того, что видели мои предки. Он не видел того, что видел я. Он просто не готов воспринять то, что я скажу ему. Для него я такой же, как и он сам, стрелецкий офицер. Да еще и знаю меньше, потому что из Сибири прибыл, а он всю жизнь на исконно московских землях воюет. А скажи я, что пришёл из будущего, что знаю, как трагически сложится история Руси после прихода самозванца, так и не поверит. Слишком необычно это для него. Проще меня сумасшедшим объявить. Нет, сумасшедшим мне здесь считаться никак нельзя. Своим мне надо быть. И аргументы мне надо использовать, которые здесь готовы воспринять».
— Послушай, Федор, — тихо сказал он, — А как ты сам воюешь, если вопрошаешь себя, не истинный ли царевич перед тобой?
— Так я-то супротив ляхов и черкасов воюю, — возразил Федор. — Они завсегда урон московским землям наносили. А ты-то в самого царевича нацелился… — Он запнулся. — Видано ли, чтобы человек православный себя ложно царским именем нарек?
— А еще ты говорил, что если это настоящий царевич, то Бог нам знак подаст, — напомнил Крапивин. — Так вот, если это истинный царевич, Бог не даст мне ему вреда причинить. А если убью я его, то самозванец он и есть. Туда ему и дорога.
Федор крепко задумался. Минуты через полторы он сказал:
— Опасное дело ты задумал. Ну да Бог тебе судья. Ежели к завтрашней ночи воеводы ничего не решат, уйдешь тайно. И коли Бог тебя хранит, также тайно вернешься. Я о твоей отлучке доносить не буду.
В отдалении послышались спешные шаги, и вскоре из темноты к ним вышел дворянин, в котором Крапивин узнал порученца Шуйского.
— Мне нужны полковник Федор Семенов и сотник Владимир Крапивин, — чуточку надменно объявил он, обращаясь к стрельцам.
— Я полковник, — глухо отозвался Федор (он явно недолюбливал «штабного»). — А это тот сотник. Что за дело у тебя?
— Воеводы велели сказать, что на дело десятника отпускают и отбыть поутру велели. Да что за дело, не сказали. Про то ты сам знать должен.
— Вот оно что, — Федор повернулся к Крапивину и перекрестил его: — Ну, с Богом, сотник.

ГЛАВА 23
Покушение

Городок Рыльск был небольшим захолустным поселением Московии, но, подходя к его стенам, Крапивин содрогнулся. Слишком хорошо он помнил безуспешные штурмы этих укреплений в феврале. Да и город теперь не носил никаких следов провинциальности. Еще на дальних подходах было видно, что его занимает немаленькая армия. Притом армия, ощущающая себя хоть и в зоне боевых действий, но все же дома. Не чувствовалось здесь в отношении к местным жителям ни враждебности, ни стремления покорить. Даже малоросские казаки, известные своим буйным нравом и грабительскими повадками, стояли в дозорах, как дисциплинированные кадровые военные.
Крапивина обыскали еще на подходах к городу, но ничего из оружия не изъяли, удовлетворились заявлением, что он, дворянин Костромской губернии Владимир Крапивин, идет поклониться чудом спасенному царевичу Дмитрию и встать к нему на службу. Даже выделили подростка-казачка в сопровождающие. Называться чужим именем Крапивин счел неразумным, поскольку опасался, что его узнает кто-нибудь из местных жителей или перебежавших на сторону самозванца солдат. На этот случай у него была другая легенда: о том, что он уверовал в чудом спасенного царевича и сбежал из царских войск, дабы встать на службу истинному монарху. В условиях смутного времени такое объяснение вполне могло сработать. А вот если бы выяснилось, что он назвался чужим именем, то мятежники могли вполне обоснованно заподозрить в нём лазутчика Годунова.
Разумеется, Крапивин не собирался сразу же кидаться на Отрепьева с ножом. Он предполагал, что ему удастся заколоть самозванца при первой же встрече, но полечь в бою охраной в его планы не входило. Хорошо знакомый с методикой тайных операций, спецназовец планировал войти в окружение Лжедмитрия, тихо устранить его и скрыться из лагеря мятежников. И самым сложным в этом плане был первый этап: не вызвав подозрения, войти в состав мятежников.
У ворот крепости казачок передал Крапивина местной охране. Там спецназовец повторил легенду о своем желании припасть к ногам истинного царевича и встать к нему на службу. Его снова обыскали (и снова не разоружили) и препроводили в сторожевую избу рядом с воротами. Ждать пришлось больше часа. Крапивина это не удивило. Не было никаких сомнений, что новые люди, даже дворяне, в повстанческом войске — дело обычное. И, очевидно, уполномоченные встречать вновь прибывших явно не собирались бросать из-за них все дела.
Наконец дверь в избу скрипнула, и на пороге возник пожилой малоросский казак с длинными, закрученными вниз усами.
— Крапивин ты, что ли? — осведомился он.
— Я, — поднялся с лавки подполковник.
— Выходь, — казак отступил в сторону, уступая дорогу.
Крапивин вышел из избы и остолбенел. Прямо перед ним стояли человек двадцать вооруженных казаков. Пятеро из них навели взведенные мушкеты прямо в грудь разведчику. Сзади в спину спецназовцу уперлось острие сабли.
— Не бузи, — приказал давешний казак, — иначе до смерти убьем.
Из толпы вышел другой, отстегнул от пояса Крапивина саблю и отбросил в сторону.
— Ребята, вы чего? — как можно более удивленно произнес Крапивин.
И тут же мощный удар обрушился сзади ему на голову. Свет померк в глазах у спецназовца.
Когда он пришел в себя, то обнаружил, что лежит со связанными сзади руками на дощатом полу в какой-то комнате. Свет тонкой струйкой пробивался из маленького окна под самым потолком. Перед ним на скамейке сидели двое, по виду русские дворяне.
— О, очухался, — сказал один.
— Точно, подними-ка его, — процедил другой.
Первый подошел к Крапивину и, ухватив его за веревку, заставил подняться.
— Так-то вы гостей встречаете, — проворчал Крапивин. Он все еще надеялся, что происходящее с ним всего лишь проверка, провокация с целью выявить шпиона.
— Гостей?! — усмехнулся второй дворянин и быстро подошел к пленнику. — Гости-то убивать хозяев не ходят.
— Убивать? — Крапивин опешил. — Да с чего вы взяли?
— С чего взяли? — усмехнулся второй дворянин и неожиданно с силой ударил подполковника кулаком по лицу, отчего из носа у того обильно потекла кровь. — Да уж от нас не укроешься. Сейчас перед судом царевича предстанешь, сучий потрох.
— Наветы это, — стараясь выглядеть как можно спокойнее, заявил Крапивин и тут же получил мощный удар кулаком под дых.
Из-за двери донеся зычный голос:
— Эй, вы там, ведите лазутчика! Царевич его видеть желает.
Ухватив пленника за веревки, оба стражника выволокли Крапивина во двор. Там полукругом стояла большая толпа разномастно одетых вооруженных людей. Были здесь и польские шляхтичи, и русские дворяне, и малоросские казаки. Все взгляды устремились на Крапивина. Но сам подполковник смотрел только на одного человека — Отрепьева.
— Вот он, убивец годуновский, — проговорил, обращаясь к самозванцу, один из стражников.
Отрепьев сделал несколько шагов навстречу Крапивину и остановился.
— Ба, да я тебя знаю, — сказал он. — Не ты ли с Басовым у князя Константина Острожского меня встречал?
— Я, государь, — ответил Крапивин. — Вот, нынче службу тебе пришел служить, а меня вона как встречают, — он натужился, словно силясь разорвать веревки.
— Так ведь служил ты прежде в годуновской рати, — заметил Отрепьев. — И в сотники тебя произвели за отвагу в боях супротив моих верных слуг.
«Черт, откуда он знает?», — пронеслось в голове у Крапивина. Но вслух он сказал:
— Было дело, государь. Только как проведал я, что ты и есть подлинно спасенный царевич, так и пошел к тебе. За былое прости.
— Стало быть, признаешь ты меня царевичем Дмитрием, сыном Иоанна?
— Признаю.
— Может, оно и так, — скривился Отрепьев.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48