— Так ты все же решил вернуться туда, в семнадцатый век?
— Как только ты пойдешь на поправку.
— А я? — спросил вдруг Чигирев.
— Что ты?
— Я могу пойти с вами?
— Мы доставим тебя куда скажешь. Только в две тысячи четвертый год не советую. Уничтожат.
— Мне не надо в две тысячи четвертый. Я хочу вернуться в тот мир, где Годунов и Лжедмитрий.
— Хорошо, — кивнул Басов, Дверь палаты открылась, и на пороге возник профессор Бронский.
— Голубчик, — укоризненно произнес он, — я же просил вас, не более пяти минут.
— Ухожу, ухожу, — виновато развел руками Басов.
Следующие десять дней Чигирев провел на больничной койке. Он очень быстро шел на поправку, что вызывало неподдельное изумление Бронского. Басов заходил каждый день, но снова поговорить по душам у Чигирева так и не поручилось, потому что в палате почти все время присутствовали либо кто-то из медсестер, либо сам профессор.
Через несколько дней Чигирев уже ходил по палате, а потом и начал предпринимать небольшие экскурсии по больнице. Спокойная и доброжелательная атмосфера клиники его поразила. Не было здесь серости, безнадежности и безразличия, которые он наблюдал в российских больницах конца двадцатого века. Больные, многие в сопровождении медсестер и медбратьев, неспешно прогуливались в ухоженном, благоухающем ароматом сирени саду. Да и сами больничные коридоры, несмотря на царящие в них специфические медицинские запахи, были необычайно светлыми, радовали цветами на окнах.
Вскоре профессор Бронский объявил своему пациенту, что, по настоянию друзей, поместивших его сюда, может выписать его, хотя рекомендовал бы в ближайшие дни спокойный образ жизни, а лучше всего провести месяц-другой на водах в Швейцарии или Австро-Венгрии. Особенно рекомендовал австрийский курорт Карлсбад. Ныне чешский курорт Карловы Вары.


Чигирев с радостью согласился. Его душа уже требовала действий. Он уже все продумал, все взвесил, наметил планы, теперь только оставалось приступить к их реализации.
В назначенный день Басов явился за Чигиревым. Он привез историку добротный английский костюм в крупную клетку — бриджи и пиджак, покроем очень напоминавший армейский френч, гольфы и английские же ботинки. Облачившись в новую одежду и взглянув на себя в зеркало, Чигирев подумал, что чрезвычайно похож на доктора Ватсона в исполнении Виталия Соломина. Единственное, что отличало историка от запавшего в память образа викторианского джентльмена, — это борода, аккуратно постриженная приглашенным парикмахером, но все же позволявшая отнести ее обладателя скорее к славянофилам, чем к западникам.
— Поехали? — спросил Басов, критически осмотрев Чигирева.
— Куда? — не понял тот.
— К сыну твоему, конечно, — улыбнулся Басов.
Они вместе вышли на мощенную булыжником московскую улочку, где их ждала пролетка.
— На Ильинку, — скомандовал Басов, залезая в экипаж.
Во время короткого пути оба хранили молчание. Басов сидел, глубоко погруженный в какие-то размышления, а Чигирев жадно рассматривал будто сошедшие с экрана исторического фильма картинки быта дореволюционной Москвы. Уличные торговцы, городовые, элегантно одетые господа, студенты, мастеровые, все они неспешно прохаживались либо спешили куда-то по необычайно зеленым и тихим улочкам. Дорогу заполняли пролетки лихачей и телеги ломовых извозчиков. Однажды они обогнали весело бренчащий по стальным рельсам допотопный трамвай. Ни одного автомобиля на всем пути им так и не встретилось.
Когда пролетка замерла у подъезда роскошного доходного дома на Ильинке, Басов небрежным движением сунул извозчику какую-то мелочь и бесцветным голосом произнес:
— Спасибо, голубчик. Езжай.
— Благодарствуйте, барин, — расцвел в улыбке извозчик, встряхивая монеты в руке. — Завсегда рады стараться.
Чигирев понял, что Басов подкинул мужику приличную сумму «на чай».
Путешественники прошли в подъезд мимо угодливо склонившегося перед ними дворника. Басов наградил мужика еле заметным кивком головы.
— Как ты ухитряешься чувствовать себя в своей тарелке в любом времени? — негромко спросил Чигирев, когда они поднимались по широкой, устланной коврами парадной лестнице дома. — Я год в семнадцатом веке прожил и все никак привыкнуть не мог. А теперь еще здесь. Господи, Столыпин еще не убит, Николай Второй у власти. Сколько людей, которых мы знаем как исторических персонажей, все еще живы и не ведают, что случится вскоре.
— А мне плевать на всех этих персонажей и персон, — фыркнул Басов. — Я просто живу, чего и тебе желаю.
Он остановился на площадке третьего этажа и решительно дернул ручку звонка одной из квартир. Через некоторое время до Чигирева донесся лязг отпираемого засова, дверь отворилась. На пороге стояла молоденькая миловидная горничная.
— Здравствуйте, Игорь Петрович, — присела она в книксене.
— Здравствуй, Глаша, — ответил ей Басов, — Знакомься, это Сергей Станиславович. Отец Вани.
— Очень приятно, — Глаша почему-то зарделась. — С выздоровлением, Сергей Станиславович.
Басов с Чигиревым прошли в невероятных размеров коридор. Глаша обогнала их, юркнула в дальнюю дверь, и вскоре Чигирев услышал ее голос: «Капа, неси скорее Ванечку. Батюшка его приехал». За дверью возникла суета, и из дверей гостиной вышла дородная женщина лет сорока с малышом на руках. Иван Чигирев был одет в длинное платьице и чепчик и сосредоточенно сосал большой палец правой руки. На мужчин он смотрел широко раскрытыми глазами, в которых читались удивление и испуг.
— Ай, посмотри кто приехал, — засюсюкала державшая его женщина. — Батюшка приехал!
Ребенок изумленно посмотрел на отца, потом на Басова и, протянув ручки к фехтовальщику, пролепетал:
— Дядя.
— Да, дядя Игорь Петрович пожаловал. А посмотри, кто с ним еще. Папенька!
Оно подошла к Чигиреву и протянула к ему малыша. Чигирев хотел взять сына на руки, но тот неожиданно прижался к няне и громко заплакал.
— Это ничего, ничего, — затараторила невесть откуда выскочившая Глаша. — Отвык. Скоро снова привыкнет, все будет хорошо.
Чигирев в полной растерянности смотрел на орущего уже благим матом ребенка. Только теперь он понял, насколько был не готов к этой встрече.
Они втроем сидели за обеденным столом и неспешно поглощали наваристый борщ и телятину с картофелем. Малолетний Иван спал в детской под бдительным присмотром няни. Глаша суетилась на кухне. За окном мирно цокали подковы извозчичьих лошадей да время от времени доносились крики мальчишек, торговавших газетами: «Последние новости! Последние новости! Загадочное убийство в доме статского советника Арефьева!»
— Хорошо, спокойно, — Басов откинулся на спинку стула. — Достаток и благоденствие. Так бы и не уезжал никуда.
— Так не уезжай, — Чигирев внимательно посмотрел на него. — Тебя-то ведь вроде там ничего не держит.
— Да как тебе сказать, — Басов пожал плеча-ми. — Во-первых, на нас с вами, ребята, тяжкий крест. Мы знаем, что будет. Мне, положим, через несколько лет пятьдесят. В семнадцатом будет под шестьдесят. Ну и зачем мне, старому хрычу, это революционное лихолетье? Я лучше обоснуюсь там, где в ближайшие лет двадцать пять никаких неприятностей не предвидится. Оно, конечно, можно бы и в Швейцарию податься или в Северо-Американские Соединенные Штаты. Но ведь Вадим сдуру там в канитель залез. Да и ты назад собираешься. Все одно его вытаскивать придется, так лучше уж базу иметь.
— Почему ты думаешь, что вытаскивать придется? — насторожился Чигирев.
— Потому что вы в политику решили полезть. Ничем хорошим это не кончится ни для тебя, ни для него.
— Ах, вот ты о чем, — протянул Чигирев. — Снова меня отговаривать решил?
— Никто тебя не отговаривает. Хочешь в годуновскую Московию, скатертью дорога. Если помощь будет нужна, как найти меня, расскажу. Но я тебя просто предупредить хочу. Если плохим политиком будешь, совесть замучает, хорошим — убьют.
— Так прямо и убьют.
— Да нет, могут и в острог сослать. Это как повезет.
— Почему?
— Потому что, если тебе удастся действительно провести прогрессивные реформы, ты как кость в горле станешь у тех, кто хорошо жил при старом порядке. Они сделают все, чтобы тебя убрать.
— Но ведь будут и те, кому новые времена принесут свободу и достаток.
— Они будут слишком заняты, Сережа, — печально сказал Басов. — Так уж мир устроен, что хорошие люди всегда по горло загружены. Они домом занимаются, творят, мыслят. А подонки только властью и деньгами озабочены. У них на это время уходит. Поверь, если ты станешь им по-настоящему опасен, тебя ничто не спасет.
— Но я чувствую долг перед тем миром, — настойчиво проговорил Чигирев. — Я знаю, как ему помочь. Я могу помочь. Я не имею права не помочь.
— Хорошо, что ты мне напомнил о долге, — звонко щелкнул пальцами Басов. — Я давеча в английском клубе Первушину пятьдесят рублей проиграл, да так и не отдал. Надо бы заехать, расплатиться.
— Игорь, о чем ты? — с укоризной проговорил Чигирев.
— О долгах. У меня, собственно, других и нет. А то, что ты на себя взвалил, твоя проблема. Действуй, если приспичило.
— А ты что мне предлагаешь? — запальчиво спросил Чигирев.
— Уютный дом где-нибудь под Стокгольмом или Лозанной. Хочешь здесь, хочешь в тридцать пятом или семидесятом. Ты будешь скупать для меня соль и перец, а я буду сбывать их в Кенигсберге и Риме века тринадцатого. Это сверхприбыльный бизнес. Будем как сыр в масле кататься. Твой сын получит хорошее образование. Даст бог, ты найдешь себе новую спутницу жизни. Чем плохо?
Чигирев на мгновение задумался.
— Вы прямо как змей искуситель, Игорь, — заметил молчавший до этого Алексеев. — Этакий демон соблазна.
— А почему нет? — усмехнулся Басов.
— Дела демонов и ангелов — не дела людей. Простите, если бы вы были таким эгоистом, каким хотите казаться…
— То что? — Басов внимательно посмотрел в глаза Алексееву.
— Вы бы действовали иначе. И вам бы не требовалось искушать Сергея… Да и Вадима. Вы ведь тоже предлагали ему безбедное существование в разных уголках мира в разные времена. Но вы прекрасно понимаете, что они не из тех, кто сделает целью жизни семейный уют и прибыльный бизнес.
— Я просто хочу, чтобы их выбор был осознанным, — возразил Басов.
— Я осознаю, через что мне предстоит пройти, — мрачно произнес Чигирев.
— Ни черта ты не осознаешь, — резко осадил его Басов. — Ты пока только в подьячих ходил, и то стонал от интриг. Ты хоть понимаешь, какая драка идет у трона, там, где делятся тонны золота и земли с тысячами крепостных? Тебе там не выжить.
— Выживу! — вспыхнул Чигирев. — Вот увидишь, я добьюсь своего.
— Чего? — Басов склонил голову набок и с интересом посмотрел на Чигирева. — Ты знаешь, как развивалась история у нас. Даже если тебе удастся где-то изменить ход событий, дальше ты будешь иметь дело с новой реальностью. У тебя больше не будет преимущества в виде знания истории. Да и чего ты вообще хочешь добиться своими потугами?
— Я хочу ускорить темпы развития Московии, — быстро проговорил Чигирев. — Я хочу сделать ее нормальным европейским государством. Я хочу предотвратить многовековое крепостничество, которое в конце концов приведет к катастрофе семнадцатого года.
— Ну-ну, — усмехнулся Басов. — Флаг в руки. Так это ты Годунова решил просвещенным политиком сделать?
— Нет, — Чигирев энергично замотал головой. — Годунов — битая карта. Мы опоздали. Да и не готова та Россия принять выборного царя. Они все ждут царя «природного», помазанника божьего. Поэтому годуновское правление столь непопулярно. Голод, разбойники — это все повод. Народ не принял Годунова как «природного» государя и будет цепляться за любую его неудачу, а его успехи так и останутся незамеченными. Теперь я сделаю ставку на Отрепьва. Я постараюсь войти к нему в доверие. Если нам удастся предотвратить его свержение, то Россия может пойти по западному пути…
— А он нужен ей, этот западный путь? — уточнил Басов.
— Игорь! — вспыхнул Чигирев. — И ты это говоришь, зная кровавую историю Руси до конца двадцатого века? Зная, чего добьются за это время западные демократии?
— Хорошо, — Басов поднял руку, словно отгораживаясь от напора историка. — Выведем мы тебя к Отрепьеву, и поступай как знаешь. Только подумай, как поступишь с сыном? Он ведь у нас на руках. Ты, как я понимаю, решил поучаствовать в предстоящей резне. Ребенок для тебя будет обузой.
— Да, в поход ему нельзя, — согласился Чигирев. — Может, пристроить в хорошую школу? Например, к иезуитам в Польше. Ведь у тебя есть связи, Игорь. Ты поможешь? У них хорошее образование. Я бы хотел, чтобы он вырос человеком с западным образованием и менталитетом.
— Я займусь этим, — вздохнул Басов.
— Спасибо. Я рад, что вы мне помогаете. Значит, возвращаемся в семнадцатый век. В тысяча шестьсот четвертый год. Когда доберемся до Речи Посполитой, я отправлюсь во Львов. Там Отрепьев формирует свое войско. Где будем делать «окно»? На Ильинке нельзя, там при Годунове…
— Зачем нам Ильинка? — усмехнулся Басов. — Что я, дурак неделями на лошадях через леса таскаться да еще границу пересекать? Сядем здесь на поезд, доедем до Варшавы, это город Российской империи. Там и откроем канал. А мне оттуда до Кракова уже верхом дня три. Ну а ты до Львова сам добирайся. В семнадцатом веке и Варшава, и Краков, и Львов — это Речь Посполитая, так что через границу тайком пробираться не придется.
Басов поднялся и зычно позвал Глашу. Когда девушка вошла, он сказал:
— Голубушка, сделайте одолжение.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48