Позаботьтесь, чтобы не возникало никаких обид или оплошностей.
Они разместятся во Дворце, там, где вы сочтете наиболее удобным. Я хочу
оказать вам честь. Вы отлично помогли мне повернуть колесо фортуны, господин
Аи. Сделали из Комменсалов лжецов, а потом -- дураков.
-- А в скором времени -- ваших союзников, государь.
-- Знаю! -- взвизгнул он. -- Но первым будет Кархайд... Кархайд будет
первым! Я кивнул. Помолчав немного, он спросил:
-- А как было там, когда вы шли через Великие Льды?
-- Нелегко.
-- С Эстравеном, должно быть, очень хорошо тянуть одни сани, особенно
если пускаешься в такое безумное путешествие. Он был тверд, как железо. И
никогда не выходил из себя. Мне жаль, что он умер.
Ответа у меня не нашлось.
-- Я приму ваших... соотечественников завтра днем, в Часу Втором. Вы
хотите еще что-нибудь мне сказать?
-- Ваше Величество, не могли бы вы отменить указ об изгнании Эстравена,
чтобы смыть позор с его имени?
-- Пока еще нет, господин Аи. Не торопите события. Еще что?
-- Больше ничего.
-- Тогда ступайте.
Даже я предал его. Я ведь сказал ему тогда, что не стану сажать
корабль, пока его ссылке не будет положен конец, пока не смоют позор с его
имени. Но я не мог пожертвовать тем, ради чего он умер, настаивая на отмене
указа. Это все равно не вернуло бы его из той ссылки, в которой он был
теперь.
Остаток дня мы с лордом Горчерном и еще одним придворным провели в
подготовке к приему и размещению команды корабля. В Часу Втором мы выехали
на автосанях в Атен Фен -- это примерно в сорока километрах от Эренранга.
Сажать корабль решили здесь, в пустынном краю, на торфяных болотах. Для
земледелия и нормальной жизни здесь было слишком влажно, зато посредине
месяца Иррем, первого месяца весны, болота представляли собой ровную твердую
площадь, покрытую толстенным слоем снега. Радиомаяк работал весь день без
перерыва, и были получены подтверждающие сигналы с корабля.
Снижаясь, мои друзья на своих экранах могли видеть терминатор, границу
между освещенной и неосвещенной частями планеты, проходящую как раз
посредине Великого Континента -- вдоль границы от залива Гутен к заливу
Чарисун; и вершины массива Каргав, все еще залитые солнцем, и цепочку звезд,
потому что уже сгустились сумерки, когда мы, глядя вверх, увидели, что одна
из звезд плавно снижается.
Ракета приземлилась с торжествующим шумом, пар с ревом вырвался из-под
ее стабилизатора, когда она села, создав огромное озеро из замерзшей воды и
грязи; под болотами пролегал слой вечной мерзлоты, так что основа была
прочной, как гранит, и ракета в конце концов обрела равновесие и затихла,
остывая посреди вновь замерзающего болота, словно огромная изящная рыба,
стоящая на собственном хвосте и отливающая темным серебром в сумерках
планеты Зима.
Рядом со мной Фейкс из Отерхорда произнес первые слова с тех пор, как
корабль в шуме и великолепии своем начал посадку.
-- Я рад, что дожил -- и увидел это, -- сказал он. Так сказал тогда и
Эстравен, глядя на Ледник, на Смерть; так сказал бы он и сейчас, в этот
вечер. Чтобы отвлечься от горестных мыслей, приводящих меня в отчаяние, я
пошел по снегу прямо к кораблю. Он уже покрылся морозным инеем, так как
внутри заработали кондиционеры. Я не успел дойти: высоко над землей
распахнулась дверца, выдвинулась лестница, изящной дугой опустившись на лед.
Первой из корабля вышла Ланг Гео Гью, разумеется, совсем не изменившаяся,
точно такая же, какой я видел ее в последний раз -- три года этой моей
жизни назад и всего-то пару недель ее собственной жизни. Она посмотрела
на меня, на Фейкса, на остальных сопровождавших меня людей и остановилась на
нижней ступеньке лестницы.
Потом торжественно сказала по-кархайдски:
-- Я пришла как друг.
Для нее поначалу все мы казались одинаково чужими. Я позволил Фейксу
первым поздороваться с ней.
Он указал на меня, и она подошла, пожала мою правую руку, как это
принято у моих соотечественников, и заглянула мне в лицо.
-- Ох, Дженли, -- сказала она. -- Я тебя и не узнала!
Странно было после столь долгого перерыва слышать женский голос. Все
остальные члены экипажа тоже вышли из корабля -- согласно моему совету:
любое, даже малейшее недоверие унизило бы кархайдцев, ущемило бы их
шифгретор. Так что все вышли наружу и весьма мило приветствовали
сопровождавших меня людей. Но почему-то все они казались мне странными --
все эти мужчины и женщины, -- несмотря на то что я хорошо их знал. И
голоса их звучали странно: одни слишком низкие, другие слишком высокие... Они
казались похожими на стадо крупных загадочных животных двух различных типов;
на больших обезьян с умными глазами; и все они одновременно были в кеммере(
Они пожимали мне руку, касались меня, обнимали(
Мне наконец удалось совладать с собой и быстро сообщить Гео Гью и
Тульеру то, что им было абсолютно необходимо узнать немедленно относительно
сложившейся ситуации. На это хватило нашего обратного пути в Эренранг.
Однако, когда мы добрались до Дворца, мне пришлось оставить их и немедленно
отправиться к себе.
Вошел врач из Сассинотха. Его спокойный голос, его лицо -- молодое,
серьезное лицо не мужчины и не женщины, а просто человека!-- принесли
мне облегчение; его лицо было мне знакомо, оно было таким, как надо... Однако,
заставив меня немедленно лечь в постель и сделав мне инъекцию слабенького
транквилизатора, он заявил:
-- Я уже видел ваших приятелей, Посланников. Замечательное и
удивительное событие: со звезд прилетают люди! И мне самому довелось быть
этому свидетелем!
И в голосе его звучало то удовлетворение, то мужество, которые особенно
свойственны кархайдцам и вызывают мое наибольшее восхищение. Я хоть и не мог
разделить с ним его восторга, но отрицать, что все это действительно
замечательно, было бы полным враньем, и я сказал хоть и не искренне, зато
абсолютную правду:
-- Да, это действительно замечательно! И для них тоже -- прилететь в
новый мир, к новому человечеству!
В конце весны, в последние дни месяца Тува, когда кончалось снеготаяние
и автодороги снова становились доступными, я взял в своем маленьком
посольстве в Эренранге отпуск и отправился на восток. Люди мои теперь были
разосланы по всей планете. Поскольку нам было официально разрешено
пользоваться своим воздушным транспортом (аэромобилями), то Гео Гью и еще
трое взяли один из аэромобилей и улетели далеко -- в Ситх и на Архипелаг,
государства на островах, которые я как-то совсем упустил из виду. Остальные
были в Оргорейне, а еще двое, правда с неохотой, отправились в Перунтер, где
весенние паводки не начинаются раньше месяца Тува, а зимние морозы
прекращаются как минимум на неделю позже, чем везде. Тульер и Кеста
прекрасно справлялись с делами в Эренранге. Неожиданностей ничто не
предвещало, а особо срочных дел и не было. В конце концов, даже если бы и
случилось что-то, то пришлось бы справляться своими силами: корабль с
ближайшей из новых соседок-союзниц Гетен смог бы добраться до нее самое
быстрое за семнадцать лет межгалактического времени. Это действительно был
маргинальный мир, мир на самом краю Вселенной. За ним по направлению к южной
части созвездия Орион не было обнаружено ни единой галактики, где жили бы
люди. И долог путь с планеты Зима до планет Экумены, колыбели человеческой
расы: пятьдесят лет до Хайна и целая человеческая жизнь до моей родной
Земли. Спешить некуда.
Через Каргав я перебрался на этот раз по нижним перевалам, по одной из
дорог, которая серпантином вилась вверх от побережья Южного моря. Я заехал в
ту самую первую деревню на этой планете, куда рыбаки привели меня, когда я
приземлился на Острове Хорден три года назад; обитатели Очага принимали меня
сейчас точно так же, как и тогда: не выказывая ни малейшего удивления. Я
провел неделю в большом портовом городе Татере в устье реки Энч, а потом в
первые дни лета пешком двинулся в княжество Керм.
Я шел на юго-восток, в глубь суровой скалистой местности, где крутые
утесы перемежались зелеными холмами, где текли полноводные реки и дома
стояли уединенно, вдали друг от друга, и наконец добрался до Ледяного озера.
Если смотреть с его берега на юг, то в холмах виден странный свет, который я
узнал сразу: белая мерцающая вуаль в небесах, отблеск далекого Ледника. Там
далеко были Великие Льды.
Эстре -- старинное поселение. И сам Очаг, и находящиеся вне его стен
постройки -- все было из серого гранита, вырубленного прямо в той горе, к
склону которой он прилепился. Место было мрачное, открытое всем ветрам. Вой
ветра, казалось, не умолкал ни на минуту.
Я постучал, и дверь отворилась. Я сказал:
-- Я прошу покровительства вашего Очага. Я был другом Терема из Эстре.
Человек, открывший мне дверь, стройный мрачноватый юноша лет
девятнадцати-двадцати, молча выслушал меня и молча провел внутрь дома.
Сначала -- в умывальную комнату, в туалет, потом -- на огромную кухню;
наконец, увидев, что чужестранец умыт, одет и накормлен, он с облегчением
предоставил меня самому себе, проводив в спальню, окна которой смотрели на
серое озеро и бесконечные серые леса деревьев тор, простиравшиеся между
Эстре и Стоком. Мрачная это была земля и мрачный дом. Огонь ревел в большом
камине, как всегда давая больше тепла для глаз и для души, чем для тела, а
кроме того, каменные пол и стены, пронзительный ветер, что дул с гор, с
Ледника, и сами Вечные Льды высасывали большую часть того незначительного
тепла, что давали горящие в очаге поленья. Но я уже не так страдал от холода
и больше уже не дрожал, как прежде, в первые свои два года на планете Зима;
я уже достаточно много пережил в этих холодных краях.
Примерно через час тот же юноша (во внешности и движениях у него была
девичья грация, однако ни одна девушка не смогла бы так долго хранить столь
мрачное молчание) явился и сообщил мне, что князь Эстре готов принять меня,
если мне угодно. Я пошел за ним вниз по лестнице, по длинным коридорам, где
вовсю шла какая-то детская игра вроде пряток. Вспугнутые нашим появлением
дети столпились вокруг, малышня повизгивала от возбуждения, подростки
скользили следом, словно тени, от одной двери к следующей, правда зажав
руками рты, чтобы не прыснуть со смеху. Один маленький толстячок лет
пяти-шести споткнулся о мои ноги и схватил моего сопровождающего за руку,
ища защиты.
-- Сорве! -- пропищал он, не сводя с меня расширенных от изумления
глаз. -- Сорве, я хочу спрятаться в пивоварне!..
И исчез, словно камешек, пущенный из пращи. Юноша по имени Сорве,
нисколько не изменив выражения лица, снова повел меня дальше, и наконец мы
оказались во Внутреннем Очаге у лорда Эстре.
Эсванс Харт рем ир Эстравен был уже старым человеком, за семьдесят, со
скрюченной артритом поясницей. Он сидел очень прямо на. вращающемся кресле
возле огня. У него было широкое лицо с резкими чертами, как бы сглаженными
долгой жизнью, словно обкатанный бурным потоком камень. Спокойное лицо,
страшно спокойное.
-- Вы тот самый Посланник, Дженли Аи?
-- Да. Это я.
Он смотрел на меня, я на него. Терем был его родным сыном, -- сыном
этого старого человека. Терем -- младший. Арек -- старший. Арек был братом
Эстравена, это его голос слышал он, когда мы с ним разговаривали мысленно;
теперь оба брата были мертвы. Я искал и не мог найти ничего похожего на лицо
моего друга в изношенном, спокойном, суровом, старом лице, поднятом мне
навстречу. Ничего, кроме уверенности -- неоспоримой, неумолимой -- в том,
что Терем умер.
Я зря надеялся обрести утешение в Эстре. Здесь утешения быть не могло;
да и что могут изменить странствия по местам детства и юности моего
покойного друга, как могу я заполнить пустоту в своей душе, обрести утешение
или умерить сожаления? Теперь уже ничего изменить нельзя. Мой приезд в Эстре
имел, однако, и вполне конкретную цель, и это дело я решил довести до конца.
-- Мы с вашим сыном прожили вместе несколько долгих месяцев. Я был с
ним рядом, когда он умер. Я принес вам его дневники. И если я мог бы что-то
рассказать вам об этих днях..
Лицо старика по-прежнему ничего не выражало. Это спокойствие трудно
было нарушить. Но тут неожиданно юноша вышел из затемненного угла на
освещенное пространство между окном и камином; неяркие отблески пламени
плясали на его лице; он хрипло проговорил:
-- В Эренранге его все еще называют Эстравен-Предатель.
Старый князь посмотрел сперва на юношу, потом на меня.
-- Это Сорве Харт, -- сказал он, -- наследник Эстре, сын моего сына.
У них не существует запрета на инцест, я достаточно хорошо это знал, но
все же мне, землянину, трудно было воспринять это сердцем и странно было
видеть отсвет души моего друга на лице мрачного, с яростно блестящими
глазами мальчика. На какое-то время я лишился способности говорить. А когда
наконец снова заговорил, голос мой слегка дрожал:
-- Король намерен публично отказаться от своего приговора. Предателем
Терем не был. Разве имеет значение, как его называют всякие глупцы?
Князь медленно и спокойно кивнул.
-- Имеет, -- сказал он.
-- Вы прошли через Ледник Гобрин вместе с ним? -- спросил Сорве. -- Вы
и он? Вдвоем?
-- Да, прошли.
-- Мне бы хотелось послушать историю об этом переходе, господин
Посланник, -- сказал старый Эсванс очень спокойно.
Но мальчик, сын Терема, с трудом, заикаясь, проговорил, перебивая
старика:
-- Вы ведь расскажете нам, как он умер?.. Расскажете о других мирах,
что существуют среди звезд, и о других людях, о другой жизни?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45