здесь же границы ее пока еще
вполне определенны и власть эта вполне ощутима. В Эстравене, например,
власть над людьми проявляется как усиление неких свойств его собственного
характера; он не делает ни одного бессмысленного жеста, никогда не
произнесет ни одного слова, к которому не прислушаются. Он это прекрасно
понимает, и понимание своей ответственности делает его еще более
значительным. Он всегда основателен и величав. Ничто так не содействует
популярности в массах, как успех. Я не очень-то доверяю Эстравену: никогда
нельзя знать его истинные намерения. Мне он не нравится, однако я не могу,
например, не ощущать тепла солнечных лучей.
Плавное течение моих мыслей прерывают вновь закрывшие солнце тучи.
Вскоре дождь начинает вовсю поливать и темную реку, и людей, собравшихся на
набережной; небо тоже темнеет. Когда король начинает спускаться вниз, на
небе как раз исчезает последнее светлое пятно; какое-то мгновение фигура
монарха в белом одеянии и высокая арка за его спиной как бы светятся на фоне
сгустившихся на юге грозовых туч. Гроза приближается. Поднимается холодный
ветер, продувая насквозь Дворцовую улицу; река становится свинцовой, деревья
на набережной содрогаются от холода. Парад окончен. Еще полчаса -- и снова
начинает идти снег.
Автомобиль увозит короля вверх по Дворцовой улице; толпа, что движется
следом, напоминает крупную гальку, перекатываемую мощным приливом. Эстравен
снова поворачивается ко мне и говорит:
-- Не поужинаете ли со мной сегодня, господин Аи?
Я принимаю его приглашение скорее с изумлением, чем с удовольствием.
Эстравен очень много сделал для меня за последние шесть-восемь месяцев, но я
не ожидал столь очевидного личного расположения, да и не стремился к нему.
Харге рем ир Тайб все еще стоит довольно близко от нас и, безусловно,
подслушивает, и, по-моему, ему специально предоставлена эта возможность.
Подобные, чисто женские, штучки всегда действовали мне на нервы. Я покидаю
трибуну и начинаю, пригибаясь, проталкиваться сквозь толпу, чтобы скорее
скрыться. Я не намного выше среднего гетенианца, однако в толпе рост мой
почему-то привлекает внимание. Вот он, смотрите, вон Посланник. идет!
Разумеется, это моя работа, но порой подобное внимание здорово ее осложняет;
все чаще я мечтаю о том, чтобы стать совсем неприметным, обычным
гетенианцем. Как все.
Пройдя квартала два по Пивоваренной улице, я свернул к своему дому и
вдруг -- здесь толпа уже значительно поредела -- обнаружил, что рядом со
мной идет Тайб.
-- Церемония прошла поистине безупречно, -- восхищенно заявил кузен
короля, улыбаясь мне и показывая длинные, чистые, желтоватые зубы. Потом
зубы исчезли в складках и морщинах его лица, тоже желтоватого, -- лица
старика, хотя Тайб был вовсе не стар.
-- Добрый знак перед успешным открытием нового порта, -- откликнулся я.
-- О да, разумеется! -- Зубы появились снова.
-- Церемония кладки замкового камня очень впечатляет...
-- О да! Этот ритуал соблюдается с незапамятных времен. Впрочем, лорд
Эстравен вам, конечно же, все это уже рассказывал...
-- Лорд Эстравен вовсе не обязан что-то мне рассказывать.
Я старался говорить равнодушным тоном, и все же каждое мое слово для
Тайба звучало двусмысленно.
-- О да, разумеется, я понимаю, что... -- торопливо заговорил он. --
Просто лорд Эстравен славится своей благосклонностью по отношению к
иностранцам. -- Он снова улыбнулся, демонстрируя зубы, каждый из которых как
бы таил в себе особую, отдельную тайну -- две, три, тридцать две тайны!
Тридцать два значения каждого слова!
-- Не многие здесь до такой степени иностранцы, как я, лорд Тайб. Я
очень признателен здешним жителям за их доброту.
-- О да, конечно, конечно! А благодарность -- это ведь столь редкое
благородное чувство, воспетое поэтами. И реже всего благодарность
встречается здесь, в Эренранге; без сомнения, именно потому, что чувство это
не имеет практического применения. Ах, в какие суровые, неблагодарные
времена мы живем! Все теперь не так, как бывало в старину, не правда ли?
-- Я крайне мало знаю об этом периоде, лорд Тайб, однако и в других
мирах мне приходилось слышать подобные сожаления.
Тайб некоторое время пристально смотрел на меня, словно ставил диагноз:
безумие. Потом снова показал свои длинные желтые зубы.
-- О да, конечно! Да! Я как-то все время забываю, что вы прибыли сюда с
другой планеты. Вам-то, разумеется, об этом никогда не удается забыть. Хотя,
без сомнения, жизнь здесь, в Эренранге, была бы куда лучше, проще и
безопаснее для вас, если бы вы все-таки сумели об этом забыть, а? Да-да,
конечно! Но вот и моя машина: я велел, чтобы меня ждали здесь, подальше от
толчеи. Я бы с удовольствием вас подвез, но должен отказать себе в этом
удовольствии, ибо весьма скоро обязан быть во дворце, а, как гласит
пословица, бедным родственникам опаздывать не годится. Даже и королевским,
не так ли? О да, конечно! -- И кузен короля нырнул в свой маленький черный
электромобиль, еще раз показав мне все свои зубы и пряча глаза в паутине
морщин.
Оставшись в одиночестве, я двинулся к себе на Остров 1. Сад перед ним,
после того как стаял последний зимний снег, стал наконец открыт взору.
Зимние двери, расположенные в трех метрах от поверхности земли, были уже
опечатаны и теперь несколько месяцев останутся закрытыми -- пока вновь не
наступит осень и за ней следом не придут морозы, не выпадут глубокие снега.
Рядом с домом, среди размокших клумб, луж, покрытых ломкими ледяными
корочками, и быстрых, нежноголосых весенних ручьев, прямо на покрытой первой
зеленью лужайке стояли и нежно беседовали двое юных влюбленных. Их правые
руки были судорожно сцеплены -- одна в другой. Первая фаза кеммера.
Вокруг них плясали крупные пушистые снежинки, а они стояли себе босиком в
ледяной грязи, держась за руки и ничего не замечая вокруг, кроме друг друга.
Весна пришла на планету Зима.
Я пообедал у себя на Острове и, когда колокола на башне Ремми --
местной ратуши -- пробили Час Четвертый, был уже у стен дворца, вполне
готовый к ужину. Жители Кархайда плотно едят четыре раза в день: первый
завтрак, второй, обед и ужин. А в промежутках еще много раз перекусывают и
подкрепляются. На планете Зима нет крупных съедобных животных, как нет и
продуктов, поставляемых млекопитающими, -- то есть молока, масла или сыра;
богатой белками и углеводами пищей здесь являются яйца, рыба, орехи и
некоторые хайнские злаки. Не слишком калорийная диета для столь сурового
климата, так что пополнять запасы "горючего" приходится довольно часто. Я
уже привык без конца что-то есть, буквально через каждые пятнадцать минут. И
лишь позже, в конце этого года, я открыл для себя неожиданный факт:
оказывается, гетенианцы сумели приспособиться не только к непрерывному
поглощению пищи, но и к неопределенно долгому голоданию.
Снег все еще шел -- мягкий, легкий весенний снежок, это было куда
приятнее бесконечных дождей, свойственных периоду оттепели на этой планете.
Я неторопливо брел по территории дворца в спокойной голубизне вечернего
снегопада и только один раз чуть-чуть сбился с пути. Королевский дворец
Эренранга -- это как бы город в городе, окруженные могучими стенами джунгли
бесчисленных дворцов, башен, садов, двориков, храмов, крытых мостов,
напоминающих туннели, и разнообразных переходов из одной части дворца в
другую. Здесь были замечательные рощи и чудовищные тюрьмы -- наследие
многовековой королевской паранойи, которой не избежал ни один монарх
Кархайда. Надо всем этим возвышались мрачные величественные стены из
красного камня -- внешние укрепления центрального замка, где в обычное время
не живет никто, кроме самого короля. Все же остальные -- слуги, челядь,
придворные, лорды, министры, члены королевского совета, гвардия короля и так
далее -- размещаются в других дворцах, бараках или казармах, что находятся
внутри крепостных стен. Эстравену в знак особого расположения короля был
предоставлен Угловой Красный Дом -- здание, построенное 440 лет назад для
Гармеса, любимого кеммеринга короля Эмрана III, чья краса до сих пор
воспевается поэтами. Гармес был похищен наемниками враждебной королю клики
из Внутренних Земель, изуродован, сведен с ума и превращен в скота. Эмран
III умер через сорок лет после этого, все еще горя жаждой неутоленной мести,
и был прозван Эмран Несчастливый. Трагедия, свершившаяся в столь далекие
времена, постепенно утратила свою горечь, но слабая дымка несбывшихся
надежд, какой-то странной меланхолии по-прежнему окутывала эти каменные
стены, таилась в темных углах. Небольшой сад при доме был обнесен резной
оградой; ветви плакучих деревьев, серем, склонялись к воде небольшого
пруда меж раскиданных на его берегах огромных каменных валунов. В мутноватых
снопах света, падавшего из окон, кружились вместе с крупными хлопьями снега
крохотные коробочки семян; ими была усыпана вся темная поверхность воды.
Эстравен стоял на крыльце, ждал меня -- без шапки, без куртки на морозе! --
и любовался таинством падения в ночи мертвых снежных хлопьев, смешанных с
живыми семенами растений. Он спокойно приветствовал меня и провел в дом.
Других гостей не ожидалось.
Я немного этому удивился, однако мы сразу же пошли к столу, а о делах
за едой говорить не принято; но я удивился куда больше, отведав кушанья,
которые были, безусловно, выше всяческих похвал; даже вечные хлебные яблоки
повар Эстравена совершенно преобразил, так что я от всей души выразил свое
восхищение. После ужина мы сидели у камина и пили горячее пиво. В мире, где
на обеденном столе всегда имеется специальное приспособление, чтобы
разбивать ледок, которым успевает покрыться еда, а также питье в твоем
бокале, горячее пиво начинаешь особенно ценить.
За столом Эстравен весьма мило болтал; теперь же, сидя напротив меня у
камина, был погружен в исполненное достоинства молчание. Хотя я уже почти
два года провел на планете Зима, но все еще был очень далек от адекватного
восприятия ее обитателей. Я очень старался, но все мои попытки кончались
тем, что я воспринимал гетенианцев то как мужчин, то как женщин; я как бы
загонял их в рамки столь неестественных для них и столь понятных для меня
категорий. И вот теперь, прихлебывая исходящее паром кисловатое пиво, я
подумал, что поведение Эстравена за столом было типично женским: сплошное
обаяние, такт и некая загадочная бесплотность при безукоризненной
светскости. Может быть, именно этой женственной мягкости и изяществу в нем я
и не доверял? Может, именно это-то мне в нем и не нравилось? Просто
немыслимо было представить его женщиной -- этого темнокожего, ироничного,
могущественного вельможу, что сидел со мной рядом в полутемной гостиной,
освещенной лишь пламенем камина; и все же, когда я думал о нем как о
мужчине, то постоянно ощущал некую фальшь, неясный обман, крывшийся то ли в
нем самом, то ли в моем отношении к нему. Голос у него был мягкий, хотя и
довольно звучный; недостаточно низкий для голоса мужчины, однако вряд ли
похожий и на голос женщины... Впрочем, он что-то давно уже говорил этим своим
загадочным голосом.
-- Мне очень жаль, -- говорил Эстравен, -- что я вынужден был столь
долго откладывать удовольствие принимать вас в моем доме, но я рад, что
теперь между нами больше не возникает вопроса о каком-то там
покровительстве...
Последнее меня несколько удивило. Он, безусловно, покровительствовал
мне, по крайней мере до сегодняшнего дня. Может быть, он хотел сказать, что
аудиенция у короля, которую он испросил для меня на завтра, положит конец
нашим различиям и сделает нас равными по положению?
-- Мне кажется, я не совсем вас понимаю, -- сказал я.
Мое замечание, казалось, сильно его озадачило, и он умолк.
-- Ну что ж, видите ли... -- начал он наконец очень неуверенно, -- ваше
пребывание в моем доме... вы же понимаете, что я больше не могу выступать
перед королем в качестве вашего адвоката.
Он говорил так, словно стыдился меня. Совершенно очевидно, что и это
приглашение в гости, и то, что я его принял, имели некий недоступный мне
глубинный смысл. Но если мне не хватало знаний этикета, то ему -- этики.
Одно лишь было мне абсолютно ясно: я был прав, не доверяя Эстравену. Он был
не просто хитер и не просто всесилен: он оказался поразительно вероломен. В
течение долгих месяцев моего пребывания в Эренранге именно он внимательнее
остальных выслушивал меня, отвечал на все мои вопросы, посылал врачей и
инженеров проверить, действительно ли я прилетел на своем корабле с другой
планеты; он по собственной инициативе помогал мне сойтись с нужными людьми и
последовательно продвигал меня вверх по здешней иерархической лестнице, на
самой нижней ступеньке которой я в первый год своего пребывания здесь
находился: из обладающего чересчур большим воображением монстра я
превратился, благодаря его усилиям, в уважаемого иноземного Посланника,
который вот-вот будет удостоен аудиенции у самого короля. И вот теперь,
подняв меня до столь опасных высот, он внезапно ледяным тоном сообщает, что
лишает меня своей поддержки(
-- Но я всегда привык полагаться на вас, вы сами приучили меня(
-- С моей стороны это было ошибкой.
-- Вы хотите сказать, что, устроив мне эту аудиенцию, все же не стали
отзываться положительно о моей миссии в целом, как... -- Мне показалось, что
лучше проглотить это "как раньше обещали мне".
-- Я не мог иначе.
Я очень разозлился, но не ощутил в нем ни ответного гнева, ни
каких-либо сожалений.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45