.. Но пусть нам найдут его, или деревня дорого за него заплатит.
И он обратился к мельнику:
— Послушайте-ка, вы, конечно, знаете, где он прячется?
Дядюшка Мерлье улыбнулся своей обычной безмолвной улыбкой и показал на широкий простор лесистых холмов.
— Да разве там найдешь человека! — сказал он.
— О, там должны быть укромные местечки, которые вам хорошо известны. Я дам вам десять солдат. Вы поведете их.
— Согласен. Но чтобы обойти все окрестные леса, нам понадобится целая неделя.
Спокойствие старика приводило офицера в ярость. Он и сам понимал всю нелепость подобной облавы. Внезапно он заметил на скамье Франсуазу — она была очень бледна и вся дрожала. Взволнованный вид девушки привлек его внимание. С минуту он молчал, поочередно разглядывая мельника и Франсуазу.
— Скажите, — грубо обратился он наконец к старику, — ведь этот человек — любовник вашей дочери?
Дядюшка Мерлье побагровел; казалось, вот-вот он бросится на офицера и задушит его. Однако он овладел собой и ничего не ответил. Франсуаза закрыла лицо руками.
— Да, ото ясно, — продолжал немец, — либо вы, либо ваша дочь помогли ему бежать. Вы его сообщник... В последний раз — выдадите вы нам его или нет?
Мельник не ответил. Он отвернулся и с безразличным видом стал смотреть вдаль, словно офицер обращался не к нему. Пруссак окончательно рассвирепел.
— Хорошо! — вскричал он. — Вы будете расстреляны вместо него.
И он еще раз велел построить взвод для совершения казни. Дядюшка Мерлье не потерял своей невозмутимости. Он только слегка пожал плечами: вся эта сцена казалась ему нелепой. Должно быть, он не верил, что можно так легко расстрелять человека. Потом, когда взвод был построен, он спокойно сказал:
— Так это всерьез?.. Что ж, я согласен. Если уж вам непременно надо кого-нибудь расстрелять, так я подойду вам не хуже всякого другого.
Но Франсуаза, обезумев, вскочила со скамьи и залепетала:
— Пощадите, сударь, не трогайте отца. Лучше убейте меня вместо него... Это я помогла Доминику бежать. Я одна виновата во всем.
— Замолчи, дочка! — крикнул дядюшка Мерлье. — Зачем ты лжешь? Сударь, она провела всю ночь у себя в комнате под замком. Уверяю вас, она лжет.
— Нет, не лгу, — с жаром возразила девушка, — я вылезла из окна и спустилась по лесенке, я уговорила Доминика бежать... Это правда, истинная правда.
Старик сильно побледнел. По ее глазам он понял все и ужаснулся. Ох, уж эти малыши с их сердечными делами! Они только все портят! И он рассердился.
— Она сошла с ума, не слушайте ее. Плетет какие-то небылицы... Давайте покончим с этим.
Она пыталась убеждать еще. Упала на колени, умоляюще сложила руки. Офицер хладнокровно наблюдал за этой мучительной борьбой.
— Бог мой! — сказал он наконец. — Я беру вашего отца, потому что у меня нет того, другого... Постарайтесь найти его, и ваш отец будет свободен.
Она взглянула на офицера широко открытыми глазами — ее поразила чудовищность этого предложения.
— Какой ужас! — прошептала она. — Где же я могу найти сейчас Доминика? Он ушел, и больше я ничего не знаю.
— Как вам угодно, выбирайте. Либо он, либо ваш отец.
— О, господи, да разве я могу выбирать? Если бы даже я и знала, где Доминик, то все равно не могла бы выбрать!.. У меня просто сердце разрывается... Лучше уж мне самой умереть сию же минуту. Да, это будет, лучше. Убейте меня, прошу вас, убейте меня...
Ее слезы и отчаяние надоели офицеру.
— Хватит! — крикнул он. — Я готов быть великодушным и согласен дать вам два часа... Если через два часа ваш милый не вернется сюда, то за него поплатится ваш отец.
И он велел отвести дядюшку Мерлье в ту самую комнату, которая этой ночью служила тюрьмой Доминику. Старик попросил табаку и закурил. На его бесстрастном лице не видно было ни малейшего волнения. И, только оставшись один, он, не выпуская изо рта трубки, уронил две крупные слезы, медленно покатившиеся по его щекам. Бедная, дорогая девочка, как она страдает!
Франсуаза все еще стояла посреди двора. Прусские солдаты, смеясь, проходили мимо. Некоторые бросали ей на ходу какие-то словечки, какие-то шутки, но она не понимала их. Она смотрела на дверь, за которой только что скрылся ее отец. И медленно подносила руку ко лбу, словно боясь, как бы он не раскололся.
— У вас есть два часа, — повторил офицер, отворачиваясь, — постарайтесь воспользоваться ими.
У нее есть два часа. Эта фраза стучала в ее мозгу. Она машинально вышла со двора и побрела, не разбирая дороги. Куда идти? Что делать? Она даже не пыталась принять какое-либо решение, потому что ясно сознавала всю бесполезность своих усилий. Все же ей хотелось бы увидеть Доминика. Они бы что-нибудь придумали; быть может, вместе они бы нашли какой-нибудь выход. Вся во власти неясных мыслей, она спустилась на берег Морели и перешла через реку пониже плотины, там, где лежали большие камни. Ноги сами привели ее к первой иве, что росла на краю луга. Нагнувшись, она заметила лужу крови и побледнела. Да, это произошло здесь. И она пошла по следам Доминика в примятой траве; очевидно, он бежал бегом, отпечатки ног тянулись наискось через луг. Потом она потеряла эти следы. Однако на соседнем лугу ей показалось, что она снова нашла их, и они вывели ее на опушку, где уже не было никаких признаков Доминика.
Тем не менее Франсуаза углубилась в лес. Одиночество успокаивало ее. На минуту она присела. Потом, вспомнив, что время уходит, снова встала. Сколько прошло с тех пор, как она ушла с мельницы? Пять минут? Или полчаса? Она потеряла всякое представление о времени. Не спрятался ли Доминик в той рощице, где она часто бывала и где как-то днем они вместе рвали орехи? Она дошла до рощицы, осмотрела ее. Только черный дрозд выпорхнул из кустов, насвистывая свою нежную и грустную песенку. Вдруг ей пришло в голову, что, быть может, Доминик укрылся в расщелине между камнями, где он иногда прятался, выслеживая дичь. Расщелина была пуста. К чему искать? Она все равно не найдет его. Однако мало-помалу желание разыскать Доминика все сильнее завладевало ею; она пошла быстрее. Вдруг ей подумалось, что он мог взобраться на дерево. Теперь она шла, глядя вверх, а чтобы он знал, кто идет, она через каждые пятнадцать — двадцать шагов окликала его. Ей отвечала кукушка. При малейшем дуновении ветра, шелестевшего в листьях, ей казалось, что Доминик здесь, что сейчас он спустится к ней. Один раз ей почудилось даже, что она видит его; она остановилась, задыхаясь от волнения, испытывая желание убежать. Что она скажет ему? Зачем она пришла — увести его с собой на расстрел? О нет, она ничего ему не расскажет, она крикнет только, чтобы он бежал, чтобы не оставался в окрестностях. Но тут воспоминание об отце, который ждал ее, пронзило ее острой болью. Она упала на траву, плача, повторяя вслух:
— Господи! Господи! Зачем я здесь!
Каким безумием было прийти сюда! И, охваченная ужасом, она бросилась бежать, стремясь выбраться из леса. Она три раза сбивалась с дороги и уже думала, что ей не найти мельницы, как вдруг, выйдя на луг, оказалась как раз напротив Рокреза. Увидев деревню, она остановилась. Неужели она вернется одна?
Она стояла так, когда чей-то голос тихо окликнул ее:
— Франсуаза! Франсуаза!
И она увидела Доминика, высунувшего голову из небольшой канавы. Боже праведный! Она нашла его! Так, значит, само небо хочет его смерти? Она удержала готовый вырваться крик и соскользнула в канаву.
— Ты искала меня? — спросил он.
— Да, — ответила она, чувствуя, что в голове у нее шумит, сама не понимая, что говорит.
— А зачем? Что случилось?
Она опустила глаза и пробормотала:
— Да ничего такого. Просто было тревожно, хотелось повидать тебя.
Тогда, успокоившись, он объяснил ей, что не хочет уходить далеко. Он боится за них. Эти негодяи пруссаки вполне способны выместить зло на женщинах и стариках. Впрочем, пока что все хорошо. И он добавил со смехом:
— Свадьба будет неделей позже, вот и все.
Однако, видя, что она все так же взволнована, он снова стал серьезен.
— Да что с тобой? Ты что-то скрываешь от меня.
— Нет, нет, клянусь тебе. Просто я быстро бежала. Он поцеловал ее и сказал, что не стоит им обоим
оставаться здесь дольше. И уже хотел было пойти вдоль канавы, чтобы добраться до леса, но она удержала его. Она дрожала.
— Знаешь что, пожалуй все-таки лучше тебе остаться здесь. Никто тебя не ищет, ничто тебе не угрожает.
— Франсуаза, ты что-то скрываешь от меня, — повторил он.
Она еще раз поклялась, что ничего не скрывает. Ей просто хочется знать, что он здесь, возле нее. И она пробормотала, запинаясь, еще какие-то доводы. Она показалась ему такой странной, что теперь он и сам не согласился бы уйти далеко. К тому же он верил в возвращение французов. Люди видели французские войска около Соваля.
— Ах, только бы они пришли скорее, как можно скорее! — горячо прошептала она.
В эту минуту на рокрезской колокольне пробило одиннадцать часов. Удары раздавались один за другим отчетливо и звонко. Она вскочила в испуге: с тех пор как она ушла с мельницы, прошло два часа.
— Послушай, — сказала она торопливо, — если ты нам понадобишься, я поднимусь в свою комнату и махну платком.
И она убежала, а Доминик, сильно встревоженный, растянулся на краю канавы, откуда можно было наблюдать за мельницей. У самого Рокреза Франсуаза встретила старика нищего, дядюшку Бонтана, который знал всю округу. Он поздоровался с ней и рассказал, что сейчас только видел мельника, окруженного пруссаками; затем, крестясь и бормоча что-то несвязное, побрел дальше.
— Два часа прошли, — сказал офицер, когда появилась Франсуаза.
Дядюшка Мерлье был здесь; он сидел на скамье у колодца и по-прежнему курил. Девушка опять стала умолять, плакать, встала на колени. Она хотела выиграть время. Надежда на возвращение французов усилилась в ее сердце, ей казалось, что она слышит вдали мерный шаг солдат. Если бы они появились, если бы они освободили их всех!
— Послушайте, сударь, один час, еще один только час... — умоляла она. — Вы же можете дать нам еще час!
Но офицер был непреклонен. Он даже приказал двоим солдатам схватить Франсуазу и увести, чтобы можно было спокойно произвести расстрел старика. Страшная борьба завязалась тогда в сердце Франсуазы. Она не могла допустить, чтобы отец был убит на ее глазах. Нет, нет, лучше ей самой умереть вместе с Домиником. И она уже бросилась бежать в свою комнату, как вдруг сам Доминик вошел во двор.
Офицер и солдаты встретили его появление торжествующим криком. Но Доминик подошел прямо к Франсуазе, словно никого, кроме нее, здесь но было, и спокойно, почти сурово, сказал:
— Это нехорошо. Почему вы не привели меня с собой? Если бы дядюшка Бонтан не рассказал мне обо всем... Ну, все равно, я здесь.
V
Было три часа. Большие черные тучи, остатки грозы, разразившейся где-то неподалеку, медленно заволокли горизонт. Это желтое небо, эти медные лоскутья облаков превратили Рокрезскую долину, такую веселую при свете солнца, в какой-то мрачный разбойничий притон. Прусский офицер велел запереть Доминика, не сказав ни слова о том, какую участь он ему готовит, и с самого полудня Франсуаза терзалась невыносимой тревогой. Несмотря на настояния отца, она ни за что не хотела уходить в дом. Она ждала французов. Но часы текли, скоро должно было стемнеть, и она страдала еще сильнее оттого, что все это выигранное время, видимо, не могло изменить ужасной развязки.
Однако к концу дня пруссаки начали готовиться к уходу. Пока шли эти приготовления, офицер, как и накануне, заперся с Домиником. Франсуаза, поняла, что судьба юноши сейчас будет решена. Она сложила руки и начала молиться. Дядюшка Мерлье рядом с ней продолжал хранить свое суровое молчание — молчание старого крестьянина, который смиряется перед неизбежностью событий...
— О, господи! Господи! — шептала Франсуаза. — Они убьют его...
Мельник привлек ее к себе и посадил на колени, как ребенка.
В эту минуту офицер вышел во двор, а двое солдат позади него вывели Доминика.
— Ни за что! Ни за что! — кричал юноша. — Лучше умереть.
— Подумайте хорошенько, — еще раз сказал офицер. — Услугу, в которой отказываете вы, нам окажет кто-нибудь другой. Я дарю вам жизнь, я великодушен... От вас требуется только провести нас в Монредон через лес. Там, наверное, есть тропинки.
Доминик не отвечал.
— Итак, вы упорствуете?
— Убейте меня, и покончим с этим, — ответил он.
Франсуаза, сложив руки, издали умоляла его взглядом. Она забыла обо всем. Она готова была толкнуть его на предательство. Но дядюшка Мерлье схватил ее за руки, чтобы пруссаки не увидели этого жеста обезумевшей женщины.
— Мальчик прав, — пробормотал он, — лучше умереть.
Взвод был уже выстроен, но офицер медлил, рассчитывая, что в последнюю минуту Доминик проявит малодушие. Наступила тишина. В отдалении слышались громкие раскаты грома. Давящая духота нависла над деревней. И вдруг в этой тишине прозвучал возглас:
— Французы! Французы!
И в самом деле, это были французы. На Совальской дороге, вдоль опушки леса, показались ряды красных шаровар. На мельнице поднялась страшная суматоха. Прусские солдаты с гортанными возгласами бегали взад и вперед. Впрочем, еще не раздалось ни одного выстрела.
— Французы! Французы! — воскликнула Франсуаза, хлопая в ладоши.
Она точно обезумела. Высвободившись из объятий отца, она смеялась и размахивала руками. Наконец-то они пришли, и пришли вовремя, раз Доминик был еще здесь, целый и невредимый!
Страшный залп взвода прогремел в ее ушах, словно удар грома; она обернулась. За минуту перед тем офицер тихо проговорил:
— Прежде всего покончим с этим делом.
Собственноручно подтолкнув Доминика к стене сарая, он отдал приказ стрелять, и когда Франсуаза обернулась, Доминик уже лежал на земле с двенадцатью пулями в груди.
Она не заплакала, она оцепенела. С остановившимся взглядом она опустилась на землю у сарая, в нескольких шагах от трупа. Она смотрела на него и время от времени делала рукой какое-то неопределенное, бессмысленное движение. Дядюшку Мерлье немцы взяли в качестве заложника.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61