Курт поцеловал ее! Это все-таки случилось!
Поцелуй лишил Гели последних остатков рассудительности и, когда Курт подхватил ее на руки и понес куда-то по ярко освещенным коридорам, Гели уже не думала и не тревожилась ни о чем. Ей хотелось, чтобы вот так он нес ее целую вечность, прижимая к груди и глядя на нее с торжествующей улыбкой.
Под ярким светом стало видно, что Курт мертвенно-бледен, на щеке у него грязное пятно – словно в земле измазался, и в светлых волосах застряли мелкие комочки земли, и на мундире были следы земли… Должно быть, он вовсе не был болен, а работал. Где-нибудь что-нибудь копал, и это что-нибудь было настолько важным и секретным, что Гели предпочли солгать о его болезни. Да, наверное именно так и было… Иначе – откуда земля?
Курт нес ее по каким-то лестницам – вниз, вниз, вниз – в темноту, но и в темноте он каким-то образом ориентировался безошибочно, и ни разу не споткнулся. В конце концов, он остановился в овальном зале, слабо освещенном лунным светом, лившимся из множества окошек под потолком.
– Скажи мне еще раз – ты любишь меня? – спросил Курт.
– Я люблю тебя, – послушно ответила Гели, глядя ему в глаза.
– Я хочу, чтобы ты принадлежала мне, – тихо и торжественно сказал Курт, и сердце Гели застучало в предвкушении чего-то желанного и страшного. – Я хочу, чтобы ты принадлежала мне вся… Твое тело, твоя кровь, твоя душа… Вся ты. Я хочу взять тебя. Сейчас. Здесь. Но я хочу, чтобы ты отдалась мне по доброй воле. Я не стану принуждать тебя ни к чему и отпущу… Только скажи “нет”. И ты больше никогда меня не увидишь.
– Нет, Курт, нет! То есть… Да! – пугливо залепетала Гели. – Я хочу принадлежать тебе! Только не уходи… Я так давно тебя люблю! И я знала, что мы когда-нибудь обязательно будем вместе! Только… Я думала – это случится после свадьбы, а не так… Но и так я тоже согласна, ведь идет война и долг всех немецких девушек отдаваться солдатам СС, облегчать им тяготы войны и рожать от них расово полноценных детей, это наш долг перед Германией, и вообще… Я люблю тебя!
Курт беззвучно рассмеялся и обнял ее. Он прижал ее к себе так крепко, что Гели задохнулась в его объятиях, и он впился губами в ее рот, и он целовал ее, целовал – Гели и представить себе не могла прежде, как на самом деле ощущается поцелуй! Потом они оказались на полу, на камнях, но Гели не чувствовала холода, потому что стыд и страсть поочередно обжигали ее: сильные и ловкие пальцы Курта расстегнули на ней блузку, спустили с плеч бретельки комбинации и теперь его губы скользили по ее груди, его руки ласкали ее бедра… Стыд исчез, осталась лишь радость и жар в крови. И даже когда Курт навалился на нее всей тяжестью, и вошел в ее тело, сминая и разрывая, и тупая боль все нарастала, сменяясь острой, – даже тогда Гели чувствовала себя счастливой, потому что она была с ним… И еще – потому что у нее наступило какое-то временное помешательство. Иначе объяснить это было нельзя. Она сдавленно пискнула в первый момент, придавленная тяжестью его тела, но потом – вела себя совершенно бесстыдно, смеялась и прижималась к нему, и целовала его, и плакала от счастья! А он припечатал ее к шершавым плитам пола, он распял ее на холодном камне, и губы его скользили по ее шее, целуя и засасывая, а потом она ощутила остроту его зубов, и боль от укуса, и почувствовала, что Курт прокусил ее кожу, и кровь, горячая кровь потекла по плечу, а он лижет ее кровь, лакает, как кошка… Гели вскрикнула от восторга и ужаса.
А ответом на ее крик стал низкий, звериный вопль:
– Ку-у-урт! Не-е-ет! Нет!
Курта словно что-то рвануло вверх – и в сторону, словно чьи-то могучие руки сорвали его с Гели, приподняв над полом, а потом он покатился по полу, сцепившись с кем-то темным и сильным… И остановился, прижав к полу яростно извивающуюся женщину – Магду! Она рычала и скалилась, глаза ее горели рубиновым пламенем на бледном лице, она была похожа на чудовищного призрака, на демона из преисподней!
Гели застыла в ужасе, приподнявшись на локте, забыв про распахнутую блузку и задранную юбку.
– Как ты мог?! Как ты мог?! Взять ее тело, отдать ей свой жар… Когда у тебя есть я! Ведь я люблю тебя! – завывала Магда. – Я буду любить тебя вечно! Я ради тебя… Все! Я умерла за тебя! А ты… Эту ничтожную, жалкую, уродливую… Ты ведь мог пить ее кровь, просто пить ее кровь – для того она и привезена сюда, чтобы носферату пили ее кровь! Но ты не должен был касаться ее тела…
Магда отчаянно зарыдала.
И Гели почувствовала, как на голове у нее начинают пошевеливаться волосы: слезы, стекавшие из глаз Магды, были кровавыми!
Курт смотрел на Магду холодно и спокойно. Дождался, когда она замолчит. И лишь тогда заговорил:
– Ты не вправе указывать мне, что я должен, а что – нет. Только Хозяин диктует законы. Только его власть я терплю. Нашего общего Хозяина – и моей тайной Хозяйки. А ты… Ты ничтожна вдвойне: ты моя собственность – и его!
– Ты тоже! У тебя двое Хозяев!
– Но я – один из твоих Хозяев. Я помог тебе родиться во мраке… Я подкармливаю тебя своей кровью. Если бы я не давал тебе свою кровь – знаешь, какие муки тебе пришлось бы перенести? Я для тебя – все. Ты для меня – ничто.
– Я люблю тебя!
– Она тоже меня любит. Только она, в отличие от тебя, чиста и невинна. Мне хотелось познать любовь чистого существа прежде, чем я погружусь во мрак навсегда…
– Но теперь она уже не чиста! – хрипло рассмеялась Магда.
– Она чиста. Я лишил ее непорочности – но лишить ее чистоты я бы не мог… Даже если бы захотел – не смог бы. Она – как те дети. Она чиста, Магда. Разве ты не чувствуешь этого? Ее кровь… Как драгоценное вино.
– Ты поделишься со мной ее кровью? Поделишься?!
– Нет. Она вся моя, – с какой-то странной страстью ответил Курт. – Я запрещаю тебе даже думать об этом.
– Я все равно попробую ее крови! Ведь твои вены ею полны! – взвизгнула Магда и впилась в шею Курта, присосалась, жадно чмокая…
Курт оторвал ее и ударил так, что голова ее резко мотнулась в сторону.
– Глупая тварь! Я не успел даже распробовать ее, когда ты явилась, вопя, как очумелая кошка! – прорычал Курт и…
И впился зубами в шею Магды!
Некоторое время он сосал, покачиваясь и постанывая от удовольствия. Гели наблюдала, как Магда становится все бледнее, как блаженная улыбка разливается по ее лицу, как трепещет ее тело – словно в восторге страсти… Или в предсмертных конвульсиях?
Наконец, Курт оторвался от шеи Магды, лизнул ее языком и резко встал.
– Нет, Курт! Подожди! Любимый! Умоляю! – чуть слышно прошептала Магда.
– Я хочу закончить с ней, – Курт кивнул в сторону Гели.
– Да, да… Но позже… А сейчас… Умоляю тебя! Люби меня! Возьми меня, как женщину! Хотя бы один раз! Последний раз! Клянусь тебе, Курт, это будет последний раз! Но еще хотя бы раз… Умоляю…
Извиваясь, Магда принялась сминать кверху подол своего узкого пунцового платья, обнажились стройные белые ноги, полные бедра, словно светившиеся в темноте…
Вот этого Гели уже выдержать не смогла! Она вскочила на ноги, развернулась и побежала. Побежала прямо по коридору, уходящему куда-то во тьму. Стук собственных ног, гулко раздававшийся в подземелье, подгонял ее, и она бежала все быстрее, быстрее, пока грохот сердца и свист дыхания не заглушили этого стука и ей не перестало казаться, будто ее преследуют. Она бежала в кромешной тьме, пока не налетела на стену… Гели рухнула на пол, минутку полежала, оглушенная. Но это был не тупик, а поворот, она быстро разобралась, двигаясь ползком и на ощупь. Когда сердце чуть-чуть успокоилось, она стала прислушиваться. Тишина вокруг была наполнена шорохами, шелестом, где-то капала вода, откуда-то доносилось эхо голосов… Гели поднялась на ноги и прислушалась, пытаясь выбрать направление.
И вдруг – совсем рядом раздался громкий звук, словно бы хруст песка, придавленного тяжелым сапогом!
Вскрикнув, Гели снова понеслась по коридору. Она бежала, бежала, бежала… Пока не зацепилась за что-то ногой. Кажется, по инерции бега она пролетела довольно далеко вперед – и с силой врезалась в пол. Боль оглушила ее, перед глазами вспыхнули оранжевые всполохи… И пропали.
Сколько времени лежала она без чувств – Гели не знала.
Наконец, она начала осознавать себя.
Твердый холод и сырость камней, на которых лежала. Жжение в разбитых коленках и ладонях. Тупую боль в ушибленной голове. Головокружение… И невыносимое страдание души!
Она была в темноте.
Одна.
А Курт превратился в чудовище.
И он совсем не любил ее.
Он просто хотел выпить ее кровь…
Гели разрыдалась – привычно, в голос! – и замолчала, испугавшись покатившегося по подземелью эха. Но слезы рвались изнутри, сдержать их она была не в силах, и тогда принялась плакать – тихо, совсем тихо, давясь слезами, поскуливая, как щеночек.
Она получила все, о чем мечтала. Поцелуи Курта – и даже больше, чем поцелуи! Приключения в старинном замке – даже больше, чем просто приключения, мало кто из героев любимых ею книг переживал такое! Раскрытие тайны, ужасной тайны, о которой она бы и помыслить не могла, даже в самых фантастических мечтах… Она получила все, о чем мечтала. Все – и даже больше. Но как же ей теперь плохо от этого!
Гели плакала, а тьма перед ее залитыми слезами глазами вдруг расцвела многоцветьем радуги… И Гели не сразу поняла, что сгусток слабого света, словно бы парящий во тьме коридора, является вовсе не обманом зрения, а самой что ни на есть реальностью!
Гели поднялась на колени, напряженно вглядываясь во тьму. Она не знала, радоваться ли ей спасению или бежать отсюда прочь… Быть может, это светится фонарик? Быть может, кто-то хватился ее и выслал солдат на поиски? Но для фонарика этот свет был слишком бледным!
Свет – или, правильнее сказать, бледное свечение – все приближался, и Гели в конце концов разглядела, что источником его является лицо! Хорошенькое женское личико в обрамлении темных волос, тонкая шейка, точеные плечики и полуобнаженная грудь, и обнаженные изящные руки – все светилось в темноте бледной фосфорной белизной. И на белом лице ярко полыхали темные, с каким-то странным рубиновым отблеском глаза, и алые губы, и белоснежные зубы, приоткрытые в улыбке. В этом свете нельзя было разглядеть волос или платья. И даже черты светящегося лица Гели разобрала не сразу. Гели была так удивлена уже самим фактом свечения, исходящего от кожи женщины в этой кромешной тьме – где сама она собственную руку-то не могла разглядеть, даже вплотную поднеся к лицу! – что почти не удивилась, когда узнала в сияющей женщине Лизе-Лотту. В конце концов, Лизе-Лотта тоже была в этом замке. И, хотя Гели сказали, что она больна… И Курт болен, и Магда…
Видимо, пережитое потрясение и ушибы очень плохо подействовали на умственные способности Гели. Во всяком случае, впоследствии, вспоминая все обстоятельства того страшного дня, Гели сама на себя удивлялась: как она могла не сопоставить факты? Ведь из троих людей, о которых ей говорили, будто они больны, – двое превратились в чудовищ! И странное свечение, исходящее от Лизе-Лотты, и тот факт, что пугливая Лизе-Лотта преспокойно разгуливает во тьме подземелья – все это должно было навести Гели на соответствующие размышления!
Но – не навело.
Гели обрадовалась, узнав в светящейся женщине – свою старшую подругу. Да что там – обрадовалась! Ее захлестнул прилив счастья! Если бы не головокружение, она сама бы бросилась на встречу любимой подруге и заключила бы ее в объятия… А так – пришлось ждать, когда улыбающаяся Лизе-Лотта приблизится к ней.
– Девочка моя! Бедная моя девочка! Опять он тебя обидел? – прошелестел знакомый, родной, любимый, бесконечно мелодичный, странно тихий голос Лизе-Лотты.
Тихий настолько, что Гели казалось – он звучит только для нее, внутри ее головы.
– Фрау Лизе-Лотта! Миленькая! Как же я рада вас видеть! – всхлипнула Гели, протягивая руки к Лизе-Лотте.
– Я тоже… Так рада тебя здесь видеть… Почему ты плачешь? – спросила Лизе-Лотта, заключая Гели в объятия настолько нежные и легкие, что Гели их почти не ощутила, хотя и видела, что Лизе-Лотта обнимает ее.
– Мне так плохо… Я так боюсь! – пролепетала Гели.
– Я утешу тебя… Ты забудешь все свои горести… Обещаю! Ты ведь веришь мне, милая? Ты мне веришь? – ворковала Лизе-Лотта.
– Конечно, я вам верю! Я вам так верю – как никому на свете! Я так вас люблю! – пылко ответила Гели, любуясь прекрасным лицом Лизе-Лотты.
Прекрасным… Да, теперь она была прекрасна! Она так переменилась! Не только фарфорово-гладкая, атласно-светящаяся кожа и алые, словно зерна граната, губы Лизе-Лотты поразили воображение Гели. Но еще и волосы – рассыпавшиеся по плечам пышными упругими завитками, блестящие, как соболий мех! И изящно-округлившееся тело… Все в Лизе-Лотте обрело какую-то новую, яркую красоту.
Так же, как и у Курта… С ним тоже произошло такое!
– Ты плачешь… Он обидел тебя, да? Это он? Он опять? – спрашивала Лизе-Лотта, стирая слезы со щек Гели.
Гели нашла в себе силы только кивнуть. Она не могла рассказывать о том, что случилось между нею и Куртом… Она вообще была не в силах говорить об этом. Возможно, никогда не сможет. Да никто и не поверит. Даже Лизе-Лотта. Даже она не поверит… В то, что Курт превратился в вампира! Разве можно вообще поверить в такое?!
– Голландцы говорят: даже горбатого исправит могила… Но этого и могилой не исправишь! – сочувственно и лукаво улыбнулась Лизе-Лотта. – Все такой же… И по-прежнему обижает тебя!
Руки Лизе-Лотты гладили Гели по волосам, затем заскользили по шее и ниже – по обнаженной груди. Гели смутилась на миг – ведь она так и не успела застегнуть блузку… Но в движениях Лизе-Лотты не было ничего похотливого или грязного. Только ласка, чистая ласка, которую может дарить любящая мать своему захворавшему ребенку!
– Ты такая горячая! – прошептала Лизе-Лотта. – Горячая, юная кровь…
Гели вдруг почувствовала, как сильно она замерзла. Буквально промерзла до костей! Какая уж тут горячая кровь? Ее била дрожь, ей казалось, что вся кровь в ней застыла… А от прикосновений Лизе-Лотты становилось еще холоднее.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55