Настольная лампа под зеленым абажуром стояла на массивной, украшенной витиеватой резьбой тумбочке, она освещала только один угол комнаты – угол, в котором стояла столь же массивная и столь же вычурно украшенная, как и тумбочка, огромная кровать. На кровати, прислонясь к высоко поднятой подушке и накрывшись толстенным как пушистый сугроб пуховым одеялом сидел темноволосый и темноглазый мальчик – тот самый мальчик. В момент, когда Димка ворвался к нему, мальчик читал книгу, теперь книга выпала из его рук и упала на пол, сминая страницы.
В очередной раз Димке повезло. В отличие от него, стоявшего столбом и хлопающего глазами, мальчик соображал поразительно быстро. Удивление лишь мельком скользнуло по его лицу, уже через мгновение сменившись непонятной бурной радостью.
Мальчишка молнией выскользнул из кровати, схватил Димку за руку и поволок за собой.
Димка нацелился под кровать, но мальчик остановил его. Он откинул тяжелый край огромного пуховика и без лишних объяснений швырнул Димку к себе в постель. Сам забрался следом, прихватив с полу пострадавшую книгу и уткнулся в нее, как ни в чем не бывало, предварительно как следует пнув ногой Димку, чтобы тот не вздумал ерзать.
Дверь отворилась практически в тот же момент.

Мальчик лежал, согнув ноги в коленях, давая Димке тем самым необходимое жизненное пространство, в котором тот расположился как мог, обвившись кольцом вокруг ступней своего спасителя и постаравшись быть как можно более маленьким и плоским.
Под пуховиком было невыносимо жарко, и абсолютно нечем было дышать. Димка вспотел моментально – должно быть, скорее от страха, чем от жары – и при этом не переставал мелко трястись, очень надеясь, что трясется только изнутри, а не снаружи.
Когда он услышал шум открываемой двери, то перестал дышать.
Совсем.
В комнату мальчика зашли. И судя по всему зашедших было несколько.
– У тебя все в порядке? – услышал Димка прямо у себя над ухом.
– Да, – удивленно ответил мальчик, – А что-то случилось?
– Ты не слышал шум?
Мальчик шевельнулся – видимо пожал плечами.
– Слышал – из окна. А что случилось?
– А из коридора? Может быть кто-то пробегал мимо? Может быть даже заглянул к тебе?
Мальчик вздрогнул как будто от испуга и голос его прозвучал жалобно:
– А кто… там бегает?
Несколько пар ног глухо топали по толстому ковру, устилающему пол комнаты мальчика, грохали дверцы шкафа, промялся пуховик у самого димкиного лица, когда чья-то рука оперлась на него – кто-то заглядывал под кровать.
Димка уже не трясся, перед его глазами плавали черные мушки, звуки уплывали куда-то далеко, сменяясь все усиливающимся звоном, стало хорошо, тепло и не страшно. Совсем не страшно, как будто все, что происходило в тот момент в комнате, ни мало его не касалось…
Глоток свежего сладкого воздуха.
Невыразимо приятный холод на лице и – уже не столь приятные – довольно увесистые пощечины.
– Ну, ты чего… – пробормотал Димка, морщась, жмурясь и выныривая, как из омута, из тошнотворной маслянистой темноты.
– Шепотом говори! – яростно прошипел мальчик.
– Хорошо, – прошептал Димка по-немецки, и добавил проникновенно, – Спасибо тебе!
– Не за что!
Димка выбрался из душных объятий пуховика, подошел к наглухо запертому окну, глянул мельком за занавеску, ударился взглядом в непроглядную тьму, в свое кривое, дрожащее отражение с совершенно безумными глазами.
– Не выглядывай, – попросил мальчик.
– Да… извини… Я только хотел посмотреть смогу ли протиснуться сквозь решетку.
– Не сможешь, – покачал головой мальчик, – Да и не нужно этого… Ты здорово по-немецки говоришь, только акцент дурацкий. Откуда ты?
– Из СССР.
– А-а. А я думал – ты поляк. Думал, у них там поляки одни…
– Нет. Там еще девчонка одна – тоже из СССР. А одна вообще из Франции. И чех есть. А поляков всего двое.
Мальчик удивленно хмыкнул.
– Целый интернационал! А первые две девчонки – польки были… Тебя как зовут-то?
– Дима.
– А меня Михель… Хотя на самом деле Мойше.
– Мойше?! – изумился Димка, – Еврей?!
Мальчик кивнул.
– Наполовину. У меня папа еврей… был. А мама – немка. Тоже была… А вообще мне кажется, что она на самом деле не моя мама…
Димка не нашелся, что ответить. Слишком растерялся от такого странного признания. И Мойше не спешил продолжать, сидел на краешке кровати, вцепившись пальцами в пуховик, смотрел в пол – сосредоточенно и хмуро.
– Как это? – пробормотал Димка, наконец, – Я не понял! Папа – не папа, мама – не мама. Что ты здесь делаешь? Что вообще происходит?
Мойше поднял на него глаза, посмотрел долго и пристально. Удивительные глаза были у этого, с виду совершенно благополучного мальчика, спящего в теплой постели, читающего на ночь книжки – еврейского ребенка, пользующегося невероятными привилегиями в набитом эсэсовцами замке! – запутанного, испуганного, очень одинокого маленького человечка. Беспомощного…
– И как тебе удалось сбежать? – вдруг удивился он, – Я думал все время, как отвлечь охранников, как открыть дверь, как вывести вас всех… Я нашел тайное место в развалинах и натаскал туда консервов… Там ты сможешь просидеть несколько дней, никуда не выходя, а потом…
Мойше замолчал, поморщился и потер ладошкой лоб.
– Что-то будет…
– Что здесь происходит? – снова спросил Димка.
– Сам не знаю, – вздохнул Мойше, – Никто мне ничего не рассказывает. Сижу в этой комнате, иногда дед разрешает мне выйти погулять в сад… разрешал. Уже несколько дней творится что-то странное. Прогулки запретили – и вообще из комнаты выходить… а самое главное, мама перестала заходить ко мне… Я думаю, ее уже больше нет… мамы… Уж очень странно все о ней говорят… Расспрашивают…
Димка почувствовал, как холодок пробежал по коже, как снова болезненно сжалось в комочек то, что пребывало в приятной расслабленности вот уже несколько минут.
Потом Мойше рассказал все, что знал и выяснилось, что знал он не так уж и мало, несмотря на то, что сидел все время в своей комнате и никто ему ничего не рассказывал.
– Все это затеял, наверное, мой дед, – говорил Мойше, – Доктор Гисслер… Не знаю зачем, но они выпустили какую-то нежить, что была заперта в этом замке. Вампиров… Ты слышал что-нибудь о вампирах?
Димка кивнул. Не время сейчас было заниматься политграмотой и убеждать Мойше, как некогда Януша, что не бывает никаких вампиров, как не бывает бабок-ежек и кощеев бессмертных! И что это… это, наверное… скорее всего…
Димка кивнул, продолжая внимательно слушать.
– Они выпустили вампиров, я так думаю, чтобы попытаться изучить их для пользы Рейха… Может быть, приручить или заставить нападать на кого-то, вампиры ведь очень сильные и практически неуязвимы… И вас всех привезли сюда, чтобы… ну в общем, в качестве приманки.
Хотелось бы возразить – да нечего было. Все слишком хорошо складывалось, слишком просто объяснялось.
Вампиров не бывает… Но никак иначе, чем это сделал Мойше, происходящего не объяснить. Как там говорил Шерлок Холмс? Самое невероятное объяснение может оказаться самым правильным?
– А ты сам-то видел этих вампиров? – спросил Димка.
– Я видел своими глазами, как один из них выпил всю кровь у одной из девчонок. В развалинах постов не ставят. Там можно бродить, сколько хочешь, я и бродил… до того случая. Потом тоже бродил, но уже с этим…
Мойше запустил руку под подушку и выудил большой серебряный крест и серебряную же палку, недлинную и толстую, напоминающую прут от решетки, что стояла на всех окнах в обитаемой части замка.
– Крест мне дала мама… Прут я добыл сам. Вампиры боятся серебра. Не знаю, как насчет креста или чеснока, но серебра действительно боятся.
– Точно, – согласился Димка, – та вампирша, что мы с Янушем видели в окно, только дотронулась до решетки и тут же сгинула с воплем, как ошпаренная.
– Вампирша? – тихо спросил Мойше, – А не вампир?
– Не-е, точно тетка! Я видел ее лицо так же близко, как твое. Жуткое оно было, конечно, но явно женское.
– Значит их несколько… – пробормотал Мойше, – Тем хуже для нас. Тот, которого я видел, был здоровый дядька…
Тут какая-то тень пронеслась за окном, на мгновение оборвав луч уже идущей на убыль, но все еще почти круглой, сильной и яркой луны, висящей над самыми кронами деревьев, светящей прямо в комнату Мойше, и как будто краешек крыла неведомой ночной птицы задел слегка толстый прут серебряной решетки.
Димка в ужасе отскочил от окна, Мойше схватил распятье, выставил перед собой.
– Они? – еле слышно прошептал Димка, вдруг онемевшими губами.
– Не знаю…
Мальчишки заворожено смотрели на плотно сомкнутые шторы, боясь отвести взгляд, боясь даже моргнуть – смотрели минуту, две…
– Надо идти, – вздохнул Мойше.
– Куда?
Перспектива выходить за обшитую серебром тяжелую дубовую дверь, из этой казавшейся вполне надежной, светлой комнаты, огражденной от опасности толстыми прутьями и плотными шторами – в темноту, перед которой они будут беззащитны, совсем не радовала Димку.
– Если ты останешься здесь, тебя найдут как только наступит утро. Сейчас ночь и все затаились, боятся ходить по замку и искать по настоящему, но с рассветом… Они будут искать, пока не найдут тебя…Сам же понимаешь…
– А там… Не найдут?
Димка чувствовал, что снова начинает дрожать, и сильно сжал кулаки, чтобы трястись только внутри, а не снаружи.
– Не найдут, – сказал Мойше уверенно, и Димка подумал, что это нарочитая уверенность, для того только, чтобы его поддержать.
Они вооружились так хорошо, как только могли. Мойше сжимал в руке крест, Димка – серебряную палку.
Они осторожно открыли дверь и вышли в тишину и серый сумрак плохо освещенного тусклыми лампочками коридора, пошли в ту сторону, откуда несколько часов назад пришел Димка.
Шли босиком, чтобы не цокать каблуками по камням, не кормить жадное эхо, готовое подхватить самый слабенький звук, чтобы унести далеко-далеко… Камни были такими холодными, что сводило ступни, не помогали даже подаренные Мойше теплые носки. Холод как будто просачивался сквозь волокна ткани, упорно добирался до теплой кожи, через кожу – до самых костей.
Мойше действительно не терял времени даром. Не так уж давно жил он в замке, а успел изучить его, лучше охранников-эсэсовцев – у которых должно быть не было тяги к исследованиям – мальчик уверенно и очень легко обходил все посты, которых, впрочем, было немного, и шуму которые производили изрядно. Солдаты как будто намерено не желали прислушиваться к тишине, они громко говорили, смеялись, топали, они, должно быть, полагали, что Нечто нападает только в тишине. Как сторож отпугивает трещоткой случайного вора, они отпугивали свой страх. Они все еще верили, что сильнее его.
Жилая часть замка оборвалась внезапно – часть лестницы была хорошо вычищена, а уже следующий пролет дышал пылью, сыростью, древностью и запустением. Опять-таки толстый провод, державший редкие лампы, что тянулся вдоль всех коридоров, здесь обрывался.
Мойше включил маленький фонарик и первым ступил в темноту, Димка – задержав дыхание, словно перед прыжком в воду – шагнул вслед за ним.
По тем камням, что приходилось ступать сейчас мальчишкам, давно уже никто не ходил. Десятки лет… не хотелось думать, что может быть даже сотни. На полу лежал толстый слой пыли, с потолка свисали огромные лоскуты паутины, которые никак невозможно было обогнуть и потому очень быстро мальчишки уже были увешаны ею, как саванами. Один раз Димка подхватил паутину с огромным толстым пауком, который забеспокоился, забегал, запутался у мальчика в волосах, и тот едва не закричал, пытаясь сбросить с себя это ужасное плюшевое создание, собравшееся юркнуть ему за шиворот.
Мойше зажал Димке рот пыльной ладонью, помог сбросить паука и прошептал в самое ухо:
– Сейчас нам придется выйти наружу. Я покажу тебе ту скамейку, на которой сидела девочка… ну та девочка, которую убил вампир…
Глаза Мойше таинственно сверкнули, поймав последний отблеск фонарика, который затем погас, отдавая мальчишек непроглядной темноте, столь абсолютной, что у Димки даже заболели глаза, не нашедшие на чем остановиться, и закружилась голова.
Сразу захотелось схватиться за стены, найти какую-то точку опоры, чтобы доказать стремящемуся к панике мозгу, что мир не исчез, не растворился в бесконечности, что склизкие стены, паутина, и пауки находятся на своих привычных местах.
Мойше схватил Димку за руку поволок за собой. Похоже он совсем неплохо ориентировался в темноте и, что особенно удивительно – при данных-то обстоятельствах! – похоже совсем ее не боялся.
Когда-то дверь, ведущая из замка в сад запиралась на замок, теперь дерево прогнило, железо проржавело и засов, к которому крепился замок, очень хорошо снимался вместе с гвоздями.
Легонько скрежетнуло, когда Мойше выдергивал засов, и дверь сама собой, жалобно скрипнув отворилась наружу.
Лунный свет, неожиданно хлынувший в дверной проем показался слишком ярким, даже ослепил на мгновение, сладкий и удивительно чистый воздух хлынул в затхлую темноту, закачал полотнища паутины, сдул куда-то в глубину коридора комок залежавшейся пыли.
Первой димкиной мыслью, когда он увидел тихо шуршащие темные кусты, высокие деревья, когда ощутил на щеках прохладу ветерка была сладкая мысль о свободе, желание побежать через парк, перелезть через стену и углубиться в лес было так велико, что мальчик силой заставил себя удержаться на месте, не кинуться бежать изо всех сил все равно куда, не разбирая дороги.
– Может быть мне сбежать? – прошептал он, – Просто сбежать?!
Мойше схватил его за руку, крепко сжал ладонь ледяными пальцами.
– Как ты думаешь, чего от тебя ожидают немцы? Именно то, что ты как заяц кинешься в лес! Поверь, они найдут тебя. А даже если доберешься до какой-то деревни, где гарантия, что местные не выдадут тебя? Не забывай, что румынам совсем незачем ссориться с немцами.
– Румы-ыния? – выдохнул Димка, – Так это – Румыния?
Мойше тихо засмеялся.
– А ты что, не знал?
Может быть Мойше прав, а может быть и нет… Все димкино существо стремилось бежать как можно дальше от своей тюрьмы, конечно, он был далек от того, чтобы недооценивать эсэсовцев, но все-таки, в огромном лесу его найти будет труднее, чем в замке у себя под носом… но с другой стороны, может быть им и не придет в голову искать его у себя под носом!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55