У него не хватало фантазии, и знания жутких историй, какие блуждали среди узников Бухенвальда тоже оказалось недостаточно… Никто и никогда не рассказывал, чтобы его возили в отдельном купе, а потом в легковом автомобиле – одного единственного! Как короля! Нет, конечно, не может быть, чтобы Димка один такой, кто удостоился подобной чести… Просто другие – те, кто попадал в такие же обстоятельства, – уже не могли никому ничего рассказать. Только и всего.
В неверном свете луны мальчик не мог хорошо рассмотреть дорогу, по которой его везли, он видел только лес, кусок неба над головой и… кажется, горы.
Горы… В самом деле? Или это просто такие огромные деревья?
Может быть, если бы Димка помнил еще что-то из курса географии средней школы, если бы мог сосредоточиться и подумать, он понял бы, куда его привезли – не так уж много в Европе гор, но он не мог – не помнить, ни думать. Может быть, это инстинкт самосохранения заставил его вычеркнуть из памяти большую часть своей старой довоенной жизни, почти все воспоминания, которые могли бы отвлекать от проблем насущных, напоминать о том, что с точки зрения той прошлой жизни, нынешняя слишком ужасна, чтобы можно было ее пережить. Только картинки остались в голове. Безжизненные, холодные, очень красивые картинки – мама на кухне, готовит обед и солнце бьет прямо в окно, Лилька безжалостно ломает новые димкины карандаши, пытаясь писать на дощатом полу, и солнце играет бликами на обоях, на потолке, на большом календаре за 1941 год, с изображением Красной площади с мавзолея, дворцов и соборов, с огромными золотыми звездами…
В этих картинках нет движения и эмоций – они только символы… Как будто награда, которая будет ждать, если доживешь до конца войны.
Конечно, где-то глубоко-глубоко, там, где все еще жил умненький рассудительный мальчик, который, как и большинство его школьных друзей мечтал стать летчиком и жаждал подвигов, который готов был умереть под пытками, но не выдать "военную тайну" "проклятым буржуинам" – там было известно, что никогда уже не будет так, как прежде, даже если действительно удастся дожить до конца войны, но это знание совсем не было нужно тому мальчику, который ехал на заднем сидении блестящего черного "Хорьха”, которому нужно было верить во что-то, к чему-то стремиться. Этот мальчик тоже был умненьким и рассудительным, но это был совсем другой мальчик – мальчик, забывший таблицу умножения, географию и историю, забывший благородных героев любимых книжек, зато выучивший в совершенстве немецкий и польский языки, и даже немножко идиш, ставший неплохим психологом, научившийся выживать.
Итак, учительнице географии было бы, наверное, стыдно за него, но Димка так и не понял, куда его привезли, и что это за местность такая дикая и волшебная, где луна, горы и деревья такие огромные, будто росли здесь сотни и тысячи лет не зная человека. В этом лесу можно спрятаться – вот самое главное. И прокормиться какое-то время тоже, наверное, можно. Все-таки лето… И если идти все время на восток, долго-долго…
Может быть стоит попроситься в кустики? Эти солдаты не похожи на лагерную охрану, вдруг пустят?… Бегает Димка быстро, да и сил у него много после обильных трапез, которые ему устраивали по дороге… Вдруг повезет?
Да… конечно, вряд ли… но ведь умирать не страшно, обидно только и грустно, но совсем не страшно, а вот позволить привезти себя на место назначения – вот это действительно страшно! Чутье подсказывало Димке, что ни в коем случае нельзя этого допускать!
– Герр офицер… – пробормотал Димка жалобно, обращаясь к сидящему от него справа эсэсовцу, тому, что один раз в дороге все-таки удостоил его парой слов, – Мне надо в туалет…
– Терпи.
– Но герр офицер…
Тот, который сидел слева уже поднял приклад, но был остановлен твердой рукой того, который справа. Димка сидел зажмурившись и втянув голову в плечи – слушал. Но охранники не сказали друг другу ни слова, только тот, который слева мрачно выругался.
Ехали долго, все более удаляясь от железной дороги, углубляясь в лес – и почти все время поднимаясь вверх. Сильный мотор машины натужно ревел, на крутых подъемах и поворотах извилистой старой дороги, ужасно разбитой, заросшей высокой травой, сквозь зубы ругался шофер, объезжая глубокие рытвины и заполненные водой ямы.
– Могли бы дорогу сделать! – процедил он сквозь зубы, чудом выводя машину из грязи, в которой едва не забуксовали задние колеса, – Столько раз приходится ездить – вечно одна и та же история. А если дождь пойдет?
– Дорогу сделать? – усмехнулся тот, который слева, – Точно, и дорожный указатель поставить.
Ему, как и шоферу, наверное, очень хотелось поговорить – тяжело несколько часов ехать молча, но он все-таки не добавил больше ни слова. Промолчал, только еще раз хмыкнул.
Нет, не может быть, чтобы охранники подозревали о том, что маленький русский мальчик настолько хорошо знает немецкий язык, чтобы понимать их разговор – Димка, по крайней мере, повода так думать о себе не давал, произносил только те слова и выражения, которые были известны любому узнику лагеря, и все-таки они не обсуждали ничего, что могло бы послужить для мальчика какой-то информацией…
"Боятся! – вдруг понял Димка, – Не меня боятся, не приказ выполняют – они просто боятся говорить о том, что происходит! Даже между собой… Им страшно…"
Димка крепко сжал кулаки, чтобы не позволить ужасу захватить себя и выплеснуться наружу – он слишком хорошо знал, чем это оканчивается обычно. Он пытался думать, но мысли скакали в голове как шарики для пинг-понга, да и что он мог бы придумать? Как повлиять на свою судьбу? Разве хоть раз у него это получалось?…
Но судьба? Может быть она смилостивится? Хоть единственный разик! Пусть машина застрянет в грязи! Пусть охранники вместе с шофером начнут ее вытаскивать! Пусть у Димки будет возможность сбежать!
…Мотор натужно завыл, машина накренилась вправо так сильно, что едва не завалилась на бок. Димка навалился на охранника, сидящего справа, на него самого навалился тот, который слева, больно ударив его локтем в живот. Еще один отчаянный рывок и – мотор заглох!
Шофер витиевато выругался, ударил ладонями по рулю и полез из машины. Тот, который слева – отправился вслед за ним, а Димка попытался отодвинуться как можно дальше от того, который справа – тот ударился головой о боковое стекло и был жутко зол.
Машина, судя по всему, застряла прочно. Водитель и охранник даже не пытались ее вытаскивать, стояли в сторонке, тихо что-то обсуждая, и тот, который остался с Димкой в машине не выдержал и опустил стекло, стал о чем-то спрашивать.
Ждать чего-то большего было бы очень неразумно. О нем забыли. Всего на несколько секунд, и сейчас – именно в этот короткий миг на него никто не смотрит! А он ведь уже подобрался к самой дверце…
Руки предательски дрожали, ноги были как ватные, сердце колотилось и кружилась голова, и почему-то никак не приходило то спокойствие и уверенность в собственных силах, которое, как считал Димка, приходит всегда в минуту высочайшей опасности. Упуская драгоценные мгновения, мальчик долго искал ручку на дверце, уже понимая, что ему не удастся быстро выбраться из машины, слишком сильно она накренилась, слишком мягким было сидение!
Осторожно он потянул за ручку и та ужасающе громко щелкнула, открывая замок.
Теперь медлить и осторожничать уже точно было нельзя.
Димка толкнул дверцу изо всех сил и одним движением вывалился на дорогу. Упал в грязь и тут же вскочил – в одно ужасное мгновение ему показалось, что ноги откажутся его слушать, и он не сможет подняться, но уже в следующее мгновение он мчался к лесу, согнувшись в три погибели и виляя, как заяц.
Деревья были так близко!
Он ничего не слышал кроме шума своего дыхания, ему казалось, что он бежит уже очень долго – целую вечность и безумная радость нахлынула на него от сознания того, что преследователи отстали, потеряли его, несмотря на то, что он топает, как слон, несмотря на то, что луна светит ярко, как фонарь.
Он даже не успел почувствовать разочарования, когда ему на голову опустился приклад автомата, он просто упал в темноту.
И луна вдруг погасла.
И наступила тишина.
…К боли невозможно привыкнуть, нельзя заставить себя не обращать на нее внимания и пытаться думать о чем-то еще, когда боль это единственное, что заполняет твое сознание. Наверное, есть такие герои, которые молчат под пытками, которые превозмогая боль, вещают что-то пламенное о победе великих идеалов глумящимся над ними врагам. О таких людях пишут книги – красивые, возвышенные истории, от которых слезы наворачиваются на глаза и восхищение переполняет сердце. Все ли они выдуманы? Должно быть, нет, но Димка давно уже забыл свои слезы и восхищение, давно уже перестал причислять к героям себя, наверное, знай он какую-нибудь хоть самую завалящую "военную тайну" он с радостью выдал бы ее только бы избавиться от страха и от боли… Впрочем, сейчас только от боли, потому что кроме боли не было ничего. Даже страха.
Димка очень сильно напугал своих охранников, потому что действительно едва не сбежал, и когда те его догнали, то не смогли сдержаться и избили мальчишку от души. Нет – они не потеряли разума, иначе, вероятно, забили бы его до смерти или уж точно покалечили бы, им просто нужна была небольшая разрядка после пережитых волнений. Поэтому Димка легко отделался и начал приходить в себя уже по дороге.
Он по прежнему полусидел между охранниками и голова его болталась из стороны в сторону, огромная, тяжелая как чугунный шар и такая непослушная, как будто чужая.
– Зря ты бил его по лицу, – откуда-то из гудящей бесконечности слышал Димка, – Магда будет зла, как тысяча чертей.
– Через несколько дней все синяки пройдут, будет как новенький. Не слепая же она, увидит, что мальчишка не доходяга. И зубы все на месте.
По настоящему Димка пришел в себя, когда его выволокли из машины на свежий воздух. Уже совсем рассвело, воздух был прозрачен и удивительно чист. После тяжелой духоты машины он казался густым и сладким как колодезная вода, и таким же щемяще холодным. После первого же глубокого вдоха, отозвавшегося колющей болью под ребрами, Димка со стоном согнулся пополам и его вырвало. После чего стало гораздо лучше. Даже голова почти перестала кружиться.
Мальчик сорвал большой лист мать-и-мачехи, вытер бархатной стороной губы и – замер. Прямо перед ним, всего в нескольких шагах возвышалась каменная стена – именно каменная, а не кирпичная! – высотой в полтора человеческих роста, полу осыпавшаяся, поросшая мхом и кое-где травой, с тяжелыми дубовыми воротами, потемневшими от времени, но на вид достаточно крепкими.
Димке показалось, что верх стены не был защищен даже банальной колючей проволокой, и это открытие почему-то больше опечалило его, нежели обрадовало. Надо знать немцев – если они не позаботились о защите стен, значит даже немного не сомневаются, что никто не сможет совершить побег. А это значит либо то, что за стеной есть укрепление понадежнее, либо то, что у узников просто не будет времени или физической возможности продумать и осуществить побег.
Димка подумал, что и то и другое может быть верно и украдкой огляделся по сторонам. Просто на всякий случай. Конечно, сейчас у него нет ни единого шанса убежать – он едва держится на ногах, и светло уже совсем, и лес слишком далеко и внизу, но знать окружающую местность не помешает. Случай сбежать еще может подвернуться, и он потребует быстрых решений.
– Вставай! – послышался окрик и Димка поспешил подняться, получить еще раз прикладом под ребра было бы крайне неприятно, особенно теперь, когда и без того все болит.
И тут он увидел замок за каменной стеной.
Самый настоящий старинный замок, такой же древний и побитый непогодой, как и окружающая его стена, высокий, увенчанный башенками, до ужаса мрачный и – красивый необычайно!
У Димки дыхание перехватило и как-то вдруг пусто и гулко стало в голове и даже боль ушла, затаилась где-то глубоко, стала незначительной и неважной… Нужно множество испытаний пройти, научиться видеть невидимое и чувствовать то, что еще не случилось, чтобы уметь понять, что эта черная громада и четкими и контрастными в нежных розовых лучах восходящего солнца контурами стен, с узкими бойницами, из которых смотрит мрак, с зарешеченными окнами, в которые свет не проникает даже самым солнечным днем, что это – Смерть. Что там живет Она, и там правит безраздельно, и там Ее могущество так велико, что не выйти живым из Ее чертогов, и потому не нужны стены и запоры…
Мальчик жалобно застонал, не в силах оторвать глаз от лица смотрящей на него Смерти, и попятился назад, пока не наткнулся на дуло автомата. И ему показалось, что уткнувшаяся ему между лопатками безжалостная сталь потеряла уверенность и силу, что она дрожит, не в силах не то, чтобы стрелять, но даже ударить или толкнуть.
– Он что-то видит? – тихо спросил один охранник у другого. И в голосе эсэсовца тоже не было уверенности и силы, он тоже чувствовал… или скорее всего, он просто знал.
– Солнце уже встало, – мрачно ответил другой эсэсовец, подошел к Димке и толкнул его в плечо.
– Иди! Быстро!
Димка заставил себя сделать шаг, потом другой – потом стало легче. Смерть ждала, просто ждала, она не собиралась нападать… пока. Потому что солнце уже встало.

Широкий и удивительно ровный, несмотря на то, что замок стоял практически на вершине горы, двор перед парадным входом был чисто выметен и даже как будто посыпан свежим песком, то ли эсэсовцы расстарались, то ли у замка был хозяин. Сразу за двориком начинался парк, на первый взгляд довольно ухоженный и светлый, но почему-то показавшийся Димке еще более мрачным, чем древний лес на склонах горы. Может быть потому, что лес шелестел листьями, и птицы скакали с ветки на ветку, заливались на разные голоса, приветствуя солнце и новый день, а парк молчал – стоял неподвижный и какой-то поникший. Как будто мертвый. Впрочем, может быть, Димке просто казалось все это – от страха, от предвкушения неясной опасности, у которой еще не было имени.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55