К тому же давно не практиковавший.
– О, пожалуйста, не дай ему себя провести вокруг пальца. Он прикинется овечкой, пока не наступит решающий момент.
– Куда ты? – спросила она.
– Подальше отсюда. И ты сделай то же самое. Уже ничего не изменишь.
– Отдохни хорошенько в выходные. Не думай о деле. – Она рассмеялась.
– Знаю, – сказал я, слегка касаясь ее руки. – Увидимся в понедельник.
– Марк, ты не хотел бы?..
– Нет, спасибо.
Я обнаружил следователя на кухне, он ел сандвич, ожидая, когда родители Томми придут домой и отпустят его. Я разрешил ему уйти, но заставил взять с собой и сандвич. Томми, казалось, был рад этому обстоятельству.
– Что мы будем делать? – спросил он.
– Давай пойдем на улицу, – ответил я. – У тебя есть футбольный мяч?
Томми покачал головой. Мы вышли во внутренний дворик. Был шестой час, конец октября, полная неопределенность и в отношении дня, и в отношении времени года. Сейчас могло быть летнее утро или зимний полдень. Солнце стояло слишком низко, чтобы греть по-прежнему. От него еще исходило тепло, но холод уже подбирался. Ветерок усиливал его.
– Ты давно видел Стива? – спросил я. Стив был мальчиком, о котором упоминал Томми, но только в прошедшем времени. Я понял, что они когда-то были друзьями.
Мой вопрос удивил его, как я и предполагал.
– Стива? Нет.
– Вы не видитесь в школе?
– Мы учимся в разных классах, – ответил Томми.
– Может, в следующем году?
Томми огляделся, как будто попал в незнакомое ему место. В нашем поле зрения оказались качели, но они предназначались для малышей.
– В следующем году я буду в средней школе.
Мы обсудили среднюю школу, преимущество того, что не надо будет все время сидеть в одном кабинете. Я намекал на возможности, которые открывались. Новые друзья в разных классах, новые знакомства. За пять минут можно поменять прошлое на будущее.
Томми прекрасно справлялся с ролью маленького хозяина дома. Во дворике он стал самим собой, каким я его знал, серьезным мальчиком, который мог говорить о предстоящих в его жизни переменах, как будто уже пережил их. Я поощрял такое поведение. В последнее время мы говорили о разном – о событиях, которые могут произойти в его жизни, не только о прошлом.
Мы не говорили о деле. Я пришел не для того, чтобы натаскивать его, просто хотел подбодрить, укрепить его доверие ко мне. Вот чего я хотел. На это я потратил недели.
Если Томми говорил правду, то он попал под двойной удар. Остин завлек его и бросил, в скором времени так же поступлю я. Я не собирался остаток жизни быть его наставником, другом. Как только суд закончится, он останется один.
Это известный прием: дать жертве понять, что у нее появился друг, покровитель, когда на самом деле потерпевший необходим на суде. Я хотел чувствовать себя виноватым перед Томми. Ему предстояло пережить еще одну трагедию, чтобы больше не было жертв.
На этот раз, после того что произошло с Кевином Поллардом, я нарочно избегал родителей Томми. Я не хотел на время заменить их в жизни мальчика. Я использовал все свои способности: играл с ним в крикет, прогуливался в парке, говорил о жизни, как будто пытался компенсировать за месяц годы, прошедшие без родительской любви, и так преуспел, что был поражен легкостью победы. Некого было замещать. Отец Томми отказался от своего авторитета давным-давно.
Я не испытывал ненависти к Джеймсу Олгрену. У меня не было к нему даже неприязни. Я прекрасно его понимал. Он был преуспевающим человеком, уже достигнувшим успеха и надеявшимся на большее. Мне не надо было напрягать фантазию, чтобы поставить себя на его место. Работа была для него важна, и он хорошо с ней справлялся. Она стоила усилий, стоила того, чтобы пренебречь воспитанием сына. Я понимал, как просто было Остину проникнуть в душу Томми. Я шел по тропинке, которую до меня проторил Остин.
Я не мог позволить Томми ускользнуть за три дня до решающего момента.
– В чем дело? – спросил я, когда мы вернулись в дом.
Томми пожал плечами.
– Нервничаешь? – спросил я.
Он покачал головой.
– Ты будешь нервничать, – сказал я, – когда войдешь в зал суда и увидишь, всех этих людей. Но тебе нужно только одно: смотреть на меня.
Он посмотрел.
– Что? – переспросил он.
– Именно так. Просто смотри на меня. Когда войдешь в зал, я встану. Не обращай внимания на всех остальных. Они никто. Ты их никогда не увидишь. Они тебя не знают и не вспомнят о тебе через два дня. Их присутствие не имеет значения. Просто смотри на меня. Ты пройдешь на свидетельское место, будешь говорить со мной, как всегда. Понимаешь?
– Да. – Он заплакал и повернулся ко мне спиной. – Но я не хочу быть там.
– Все будет хорошо, – торопливо сказал я. – Мы можем попробовать прямо сейчас, если хочешь. Ты всегда сидел на стуле, когда рассказывал. Ты будешь…
– Нет, нет. – Он замотал головой. – Я хочу сказать, что не буду давать показаний против Уолдо. Я не хочу причинять ему беспокойство.
"Сукин сын, – подумал я. – Он все-таки добрался до него". Но как? Мне показалось, что я вижу пресмыкающуюся физиономию Остина в комнате. От него нигде нельзя было укрыться.
– Когда ты говорил с ним? – мягко спросил я.
– Я не разговаривал с ним! – закричал Томми, как будто я обвинял его в чем-то. – Я думал о нем. Он не делал мне ничего плохого. Не только он был виноват в том, что произошло. Я не хочу причинять ему боль.
Дженет Маклэрен предупредила меня о такой реакции. Остин не просто совершил насилие над мальчишкой, он обратил его в свою веру. Томми любил его. И он чувствовал свою вину за то, что произошло.
– Томми. – Я подождал, когда он перестанет всхлипывать.
Он испуганно взглянул на меня, понимая, какому человеку противостоит.
– Ты не сразу поймешь, сколько горя он тебе принес, – сказал я. Думаю, ты уже начинаешь это чувствовать. Не так ли, Томми? Остин не стал сначала твоим другом, а потом понял, как ему хочется до тебя дотронуться. Он обманул тебя. С вашей первой встречи он планировал, как остаться с тобой наедине и снять с тебя одежду. В случившемся не было твоей вины. Совсем не было. Не позволяй ему смутить себя.
– Я знаю. – Томми вытер глаза тыльной стороной ладони. Его лицо припухло. – Я это знаю. Но мне все же не хотелось бы причинять ему боль.
– И он делал то же самое с другими мальчиками, – продолжал я. – И с девочками. И некоторым из них было больно. Дело не только в тебе. Мы должны защитить остальных. Ты можешь думать, что он не навредил тебе, но возможно, сильно пострадал другой ребенок. Мы не можем отступиться от этого, правда?
Он покачал нерешительно головой.
Я продолжал говорить мягко, но все более настойчиво:
– Мне тоже нравится Остин, Том. Он многие годы был моим другом. Я тоже не хочу ему вредить. Но это не от меня зависит. Или от тебя. Нам не дано решать, преступление или нет то, что он совершил. Другие люди уже решили это за нас. У нас есть обязанности, которые мы с тобой должны выполнять. Мы не можем ими пренебрегать, не важно, что мы о них думаем. Есть система, которая принимает решения в таких случаях, и мы должны делать то, что нам говорят, нравится это нам или нет.
Какая чушь. Я и есть система. Я решаю, кого преследовать и до какого предела. Я бы никому не позволил лишить меня права принимать решения. Тем более гну ному извращенцу, которому удалось проложить путь сердцу своей жертвы.
– Ты понимаешь. Том?
– Да. – Он перестал плакать.
Вот где был подкуп. Мне надо было знать точно, проиграл я или нет. Я пытался занять место не только отца Томми.
– Но ты можешь послать систему к черту, – добавил я. – И меня тоже. Тебе лишь придется найти кого-нибудь другого, чтобы он рассказал о том, что ему сделал Остин.
Жаль, что я не видел своего лица. Я утратил строгость. Я старался выглядеть мужественным, но уязвленным, готовым к самому худшему. Томми пристально посмотрел на меня, как будто мог разобраться в тонкостях выражения моего лица и в том, что за этим скрывалось.
– Нет, – наконец сказал он. – Я сделаю это. Можете на меня рассчитывать.
– Молодец, – ответил я и невольно обнял его.
Я не стал задерживать его в своих объятиях, затем мы пошли на кухню и стали готовить сандвичи с сыром. Томми они нравились. Я еще с полчаса побыл с ним после прихода его родителей. Уходя, я пожал ему руку. Он был таким маленьким, что я мог бы поднять его одной рукой. Я мог заставить его делать то, что я хотел, но это бы не сработало. Он должен был любить меня. Я вопросительно взглянул на Томми, и он кивнул.
Я не совсем слепой. Глядя на Томми и его отца, я как будто рассматривал старые семейные фотографии. Томми был моим сыном в миниатюре. Его отношения с отцом были похожи на мои с Дэвидом. Его отец был слишком занят, чтобы заниматься им, исключая редкие моменты, когда он все же вспоминал о сыне, что только пугало мальчика, а не успокаивало его. Тот месяц, что я провел с Томми, прогуливаясь с ним, играя в мяч, примерно равнялся тому времени, которое я провел с Дэвидом, когда он был еще ребенком.
Я не знал, застану ли сына дома в пятницу вечером, но он оказался там, и не один. Викки открыла дверь.
– А, здравствуйте, – сказала она, не в пример прежнему, теплее.
Она выглядела сногсшибательно в длинном белом платье, которое оттеняло загар ее мягкой кожи. Светлые волосы были распущены и укрывали плечи. Нос был усыпан веснушками, чего я раньше не замечал. Серьги свисали до середины шеи.
– Тихий вечер в домашней обстановке? – спросил я.
Она засмеялась.
– Мы собираемся на бал.
По ее виду можно предположить, что поедет она туда в карете, которая начала карьеру простой тыквой.
– Надеюсь, что ты будешь почетным гостем, потому что затмишь всех остальных.
Она улыбнулась в ответ на комплимент.
– О, я даже наполовину не готова, – сказала она. – Входите.
Я вспомнил, что видел Викки оживленной считанные разы. Обычно она была холодна, как будто с трудом выносила нашу вынужденную встречу. Сегодня же вечером она выглядела такой счастливой, что вселила в меня огромную надежду.
Если бы Дэвид тоже выглядел счастливым, я бы просто немного поболтал и ушел. Он был в своем кабинете, сидел на углу кофейного столика, облокотившись о колени с бокалом в руках. Телевизор работал, и он смотрел в его сторону, но вряд ли понимал, что происходило на экране.
– Посмотри, кто пришел, – объявила Викки таким тоном, который я прекрасно знал после двадцати пяти лет семейной жизни. Он означал: "Встрепенись, Дэв, мы не одни".
– Привет, папа, – сказал Дэвид скорее озадаченно, чем обрадованно.
Никогда не видел его в смокинге.
– Ты выглядишь почти так же привлекательно, как Виктория, чтобы удостоиться чести сопровождать ее, – сказал я, подавив желание поправить ему галстук и лацканы. Мне следовало что-то добавить, чтобы не молчать. Собираешься на бал?
Дэвид смущенно улыбнулся.
– Акт благотворительности, в которую нас втянули.
– Он имеет в виду, что я его втянула, – вставила Викки. – Извините, мне надо закончить макияж, иначе мы никогда не выйдем из дому. Простите, Марк.
Я вовремя повернулся, поймав взгляд, который она метнула в сторону Дэвида. Она улыбнулась мне.
– Ничего, я зашел на минутку.
– Предложи отцу выпить, – на прощание бросила Викки.
Дэвид улыбнулся, как маленький мальчик, и протянул мне бокал.
– Вот, осталось чуть-чуть, – сказал он. – Это мой бокал.
Я отказался.
– Спасибо, я только что обедал. Так вы собираетесь куда-то вместе? сказал я так, будто обращался к знакомым, которых встретил в фойе театра.
– Такое иногда случается, – ответил Дэвид.
От него ничего нельзя было утаить, он был очень сообразителен.
– Рад это слышать. – Я обвел глазами комнату в поисках темы для разговора. Я чувствовал себя неловко. – Может, сыграем как-нибудь в гольф? внезапно спросил я.
– Не в эти выходные, но возможно, на следующей неделе.
Я кашлянул.
– Ну, это несколько проблематично, у меня на понедельник назначено первое заседание суда. Но так только все завершится, посмотрим…
– И выборы, – добавил Дэвид. У него на лице отразилось удивление с долей высокомерия: мое появление хоть и было полной неожиданностью, но я оправдывал его ожидания.
– О, черт с ними, с выборами, – сказал я. – Возможно, они уже ничего не решат. Но этот суд важен для меня.
Дэвид и не пытался вникнуть в мои опасения. Он кивнул, как будто уже обо всем знал.
Я начал отступать к двери.
– У тебя все в порядке, кроме того, что тебе не хочется ехать на бал?
– Мне все равно, – сказал он.
– Правда? Ты выглядишь очень расстроенным.
– Ты бы с большим удовольствием обнаружил меня в одиночестве? – спросил он.
Я уже подобрался к двери, ведущей в коридор.
– Я просто так зашел, без тайной мысли. Я хотел тебя увидеть. – Как обычно, я ретировался, отражая атаки на бегу. Что бы я ни планировал, мои планы проваливались. Я остановился.
Дэвид насторожился.
– Зачем? – спросил он, невольно выдавая надежду и свою уязвимость.
– Потому что я люблю тебя, Дэвид. Я тревожусь о тебе. Я не испытываю неприязни к Викки. Но она не мой ребенок. Я забочусь о тебе. Если бы ты был счастлив, я бы успокоился. Но при каждой встрече ты либо один, либо кажешься несчастным.
– У меня все хорошо, – настаивал он.
Я смотрел на него. Он не переносил моего пристального взгляда. Он махнул рукой, расплескав содержимое бокала.
– Ты заботишься о том, чего я хочу, – спросил он, – или о своих представлениях о моем счастье?
Я не ответил.
– Я в порядке, – упорствовал он.
Он читал по моему лицу.
– Послушай, – сказал он, взял меня за руку и провел через кухню и заднюю дверь во дворик.
Там росли два ореховых дерева, тень от которых заглушала растительность. Опавшие листья лежали на голой земле.
– Я не должен ничего тебе объяснять, – сказал Дэвид.
– А мне и не нужно объяснений.
– Папа, я счастлив. Я живу той жизнью, которая мне нравится. Может, мы с Викки не любим друг друга, но нам удобно. Мы не цепляемся друг к другу, мы занимаемся своими делами.
Я был в шоке. Не любят? Они были слишком молоды, чтобы разлюбить.
– Но это не брак, – сказал я.
Дэвид вздохнул.
– Нет, это брак. Наш брак.
Я продолжил, подбирая слова:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51