– Я не кичусь этим, но это придавало мне уверенности, понимаешь?
– Наверное. Так как мне поступить с ним?
– Можно пригрозить ему сильным другом. Если же будет совсем туго, скажи ему, что его навестит твой друг, окружной прокурор.
По выражению его лица я понял, что Томми так не поступит. Это его еще больше отдалит от всех остальных.
– Сначала мне придется объяснить ему, кто такой прокурор, – угрюмо ответил он.
Я рассмеялся. Сначала мой смех вызвал у него удивление, но я продолжал смеяться, пока Томми не последовал моему примеру. Мы все еще смеялись, когда подъехали к его дому, кирпичному строению в небогатом районе, где лужайка была подстрижена, а ограда приведена в порядок. Я с первого взгляда понял, что в доме никого не было.
– Ничего страшного, – сказал Томми. – Они скоро придут.
– Я зайду и подожду, если ты не против. Я бы воспользовался твоим телефоном.
– Конечно.
Когда мы шли по дорожке к двери, моя рука привычно потянулась к его плечу, но я отдернул ее. Томми вытащил из кармана ключ, и мы вошли в огромный пустой дом.
– Не бойтесь касаться его, – сказала Дженет Маклэрен. – Он ведь знает, что люди дотрагиваются друг до друга в знак дружбы, это не обязательно имеет сексуальные последствия.
– Пусть кто-нибудь другой пробует, – ответил я. – Мне не хотелось бы пугать его. Я не пытаюсь излечить его, доктор, я просто хочу быть уверен в его показаниях.
– Вы почему-то боитесь общаться с ним?
– Да. Я действую наугад. Я не хочу копаться в его душе, словно психиатр, рискуя напугать его за две недели до суда.
– Вы слишком много смотрите телевизор. Томми не напугается, если кто-нибудь положит ему руку на плечо. Как психиатр, я уверяю вас в этом.
Доктор Маклэрен была в бежевых брюках и коротком пиджаке поверх полосатой блузки, которая обнажала больше, чем было позволительно при деловой встрече. Когда мы пожали друг другу руки, я заметил, что лак у нее на ногтях был неяркий и что ее голубые, почти синие глаза каким-то образом были выразительнее, чем а первый раз. Я отметил про себя, что она подготовилась к нашей сегодняшней встрече. Я ждал этого разговора. Но как только мы начали говорить о Томми, то сразу же возникли разногласия.
Я взял бутылку кока-колы, вылил остатки в бокал Дженет и улыбнулся, пытаясь растопить лед официальности. Она кивнула в знак благодарности.
– Я пытался перевести разговор в нужное русло, даже не упоминая Остина, – тихо сказал я.
По выражению лица Дженет было видно, что она пытается уловить в моем голосе огорчение.
– Мне нужно знать подробности, но я боюсь напоминать ему об этом. Я также… Нет, я боюсь, что это правда, боюсь его чувств к Остину.
Она кивнула.
– Да. Вы придаете этому слишком большое значение. Дети ненавидят то, что с ними произошло, но продолжают любить своего бывшего приятеля. Если вы думаете, что он чувствует себя ущербно из-за Остина Пейли, то вы ужасно упрощаете реакцию Томми.
– Я знаю. Но… любовь? Это не слишком сильно сказано?
– Нет. – Доктор Маклэрен по привычке сосредоточила все внимание на мне. Она понизила голос, как будто мы обсуждали секрет, мне пришлось податься вперед. Ее глаза удерживали мой взгляд, как хороший учитель удерживает внимание ученика. – Кого еще любит Томми? – спросила она. – У него нет друзей, вы правы. Они у него были, но теперь их нет. Нет братьев или сестер. Пока он не встретил своего насильника, он был один во всем мире.
Она помолчала, продолжая изучать меня.
– Вы ждете, когда я произнесу: "Доктор, а как же его родители?"
Она горько улыбнулась. Мы снова были товарищами, единственными, кто понимал, что творится в мире.
– Если бы Томми был уверен в любви родителей, он никогда бы не попался в сети этого человека, – сказала она.
– Он рассказывал вам, как они познакомились? Ну вот видите. Там были другие дети, но только Томми приходил день за днем. Остин Пейли знал, что ему нужен именно Томми, который ищет друга. Олгрены не считают себя плохими родителями, – продолжала она. – Они не плохие родители. Они устроили Томми в хорошую школу, дали ему прекрасный дом, покупали все, что он хотел. Они водят его в зоопарк или музей, когда могут себе это позволить. По крайней мере раз в неделю они покупают ему книгу или компьютерную игру. Они помнят о своих родительских обязанностях.
– Как о деловой встрече.
– Это не их вина, что у них нет на него времени. Может, они могли бы прожить на одно жалованье, может, смогли бы оба работать не так много. Но даже если бы они решились на это, то сделали бы это по необходимости, а не по желанию. Они посвятили себя работе, это самое важное в их жизни, и Томми это знает.
– И он встретил Остина Пейли, у которого всегда было для него время.
Дженет кивнула. Она положила руку мне на колено, что меня заинтриговало, но я не мог отделаться от чувства, что она лишь демонстрирует мне позволительность прикосновения.
– Ему не просто не хватало любви, – сказала она. – Он был лишен общения. Томми слишком мало видит отца. Томми вырастает из детского возраста, ему нужно знать, как поступают мужчины.
– Остин стал для него примером.
Она кивнула.
– Это ужасно, – добавил я.
Я понимал, что она права. Именно это поначалу отвратило меня от Томми, не только его хладнокровный рассказ о происшедшем, но то, что он был похож на Остина – очаровательный, невозмутимый. Взрослый в облике ребенка. Я сидел и думал о будущем Томми. Но через минуту я прогнал эти мысли. Он не был моим ребенком, он был моим свидетелем.
– Меня еще кое-что беспокоит. Мы здесь сидим и разговариваем, как будто уверены в истинности фактов, но это не так. Томми пугает меня. Он не сразу сообщил о похищении, Томми опознал преступника, когда мы арестовали подозреваемого. Он увидел Остина по телевизору и рассказал родителям, что с ним произошло.
Дженет поняла.
– Это похоже на попытку привлечь к себе внимание.
– Даже его родители не сразу ему поверили. Почему я должен верить?
– Я не всегда верю детям, которые приходят ко мне, – сказала она. – Я больше верю мальчикам, потому что – и это также объяснит, почему Томми никому не сказал, что его изнасиловали, – мальчики больше девочек боятся об этом рассказывать. Они боятся, что их посчитают гомосексуалистами.
– Десятилетние? Девятилетние?
Она подняла удивленно бровь.
– Неужели вы уже все забыли? Попытки быть похожим на мужчину в десять лет, игры с мальчишками в салки вместо игр с девочками в дочки-матери?
– Конечно, но не думаю, что я хотя бы слышал про "голубых". Мы не были такими опытными…
– Вы наверняка знали, что ненормально трогать пенис мужчины. Вы бы стали дружить с мальчиком, о котором такое говорят?
Она сидела на небольшом диване в моем кабинете, я – в кресле перед ней. Я старался быть здравомыслящим, когда мы все это обсуждали, но, будучи психиатром, она, видимо, могла читать мои мысли.
– Я вас понимаю, – сказал я. – Но и вы меня поймите. У меня скоро суд. Я должен заставить людей поверить Томми вопреки убедительным возражениям взрослого человека. Нет физических подтверждений, слишком давно это случилось. Если бы я пропустил его через детектор лжи, то результат получил бы только после суда. Есть ли объективное подтверждение слов Томми? Не то, что это был Остин, а что это вообще произошло?
– У меня есть собственный маленький тест, – сказала Дженет. – Я прошу их описать сперму. Дети могут узнать о деталях сексуального контакта по телевизору или из других источников, но о сперме они знать не могут, если с ними ничего не случалось. Я их не подталкиваю к ответу, я прошу рассказать, что случилось, и, если они наконец говорят, что из пениса мужчины что-то выделилось, я спрашиваю их, как это выглядело, как пахло. Каким это было на вкус, если можно задать такой вопрос.
Я сидел очень тихо. Дженет не теряла присутствия духа. Она стала подходить к вопросу более профессионально.
– Томми описывал это? – спросил я.
– Да.
Я неуверенно кивнул, как будто этого было мало. Я не хотел, чтобы она заметила, как меня обрадовала эта новость. Это было ужасно для Томми, но хорошо для меня. Дженет продолжала смотреть на меня. Она знала, о чем я думал. Она спасала детей, я же использовал их.
Она не собиралась так оставлять это, даже если мои мысли были тайными. Дженет накрыла мою руку своей и посмотрела мне в глаза.
– Вы знаете, что ваш контакт с Томми очень опасен, – сказала она. – Вы можете навредить ему так же, как Пейли.
– Понимаю, – ответил я, но не стал давать обещаний.
Она все еще смотрела на меня.
– Думаю, мне придется с вами еще поработать.
– Профессионально?
Она кивнула.
– Но так незаметно, что вы даже не поймете, что происходит. Лучше всего начать в спокойной обстановке, например, за ленчем. Или уже обеденное время?
– Обеденное время дня или наших отношений? – спросил я.
Она сощурила глаза, но трудно было определить, улыбнулась она или продолжала меня изучать.
– Видите? – сказала она. – Я уже сотворила чудеса с вашим самолюбием.
– Остин – агент по продаже недвижимости, ты это знал?
Я кивнул не потому, что знал, а потому, что в этом был смысл.
– Он очень умен, Марк, – продолжала Бекки. – Он, похоже, никогда ничего не делал необдуманно. У него целая система. Его соседи шокированы арестом. Прихожане в церкви возмущены. Он был учителем в воскресной школе, Марк. И всегда был абсолютно безупречен в обращении с детьми.
– С теми детьми, о контактах с которыми все знали, Остин не удивил меня тем, что жил по принципу: "Где едят, там не гадят".
– Точно, – ответила Бекки.
Мы сидели в ее офисе, и она, похоже, чувствовала себя здесь уверенней. Она перегнулась ко мне через стол, как будто я был упрямым свидетелем, которого надо было наставить на путь истинный.
– Но тем временем он вел двойную жизнь. Мы никогда не обнаружим все его пристанища. Он владеет только несколькими домами, но профессия агента по недвижимости дает ему доступ в пустые квартиры по всему городу. Он может появиться там и вести себя как новый сосед. Но никто не знает его имени или где он в действительности живет. Он, должно быть, одновременно проворачивал не одно дело, соблазняя нескольких детей.
На шкафу у Бекки стояло бедное одинокое растение. Это был плющ, который спустился по шкафу и повис в воздухе, ища опоры. Всего несколько листьев на тощем стебле, но растение было зеленым и придавало кабинету Бекки домашний вид.
– Довольно таинственно, не правда ли? – сказала она. – Мы можем предъявить факты его основательных приготовлений к сближению с детьми. Конспирацию.
Я поднялся.
– Ты неплохо работаешь, Бекки. Жаль, что тебе приходится делать всю грязную работу, но так уж получается. Я тем временем поеду поговорю с Томми.
Бекки поднялась, накидывая ремень сумки на плечо.
– Хорошо, – сказала она.
Я покачал головой.
– Я поеду один.
Бекки выглядела озабоченной.
– Марк, ты не думаешь, что мне тоже надо с ним познакомиться? Даже если ты будешь задавать ему вопросы на суде, мы вдвоем вытянем из него больше. Может, с мужчинами он осторожен.
– Мне так нужно, – сказал я. – Я хочу, чтобы он доверился мне. Пока эта связь не такая прочная, чтобы я мог ослабить ее твоим появлением. В следующий раз, обещаю.
Когда я повернулся в дверях, чтобы помахать ей на прощание, Бекки все еще стояла и обеспокоенно на меня смотрела. Никто мне больше не доверял.
Пока я ехал к Томми домой в тот вечер, я думал над тем, что мне сказала Дженет Маклэрен насчет искренности мальчика.
– Если он так боится последствий своего признания, – спросил я, – то почему он вообще решился на это?
– Может, чтобы привлечь к себе внимание, – ответила она. – Я не исключаю этот вариант. Но, видимо, тут дело в ревности. – Она заметила мое изумление. – Уверена, что Остин не хвалился Томми своими победами над другими детьми, – резонно объяснила она. – Томми думал, что для них обоих это было очень важно. Он думал, что Остин относится к нему по-особенному. Потом он увидел его по телевизору, где он участвовал в деле, связанном с несколькими детьми, и он сразу же догадался, что Остин стоял за всем этим. Он почувствовал себя обманутым. Вот что, видимо, подорвало его привязанность к Остину настолько, что он решился рассказать обо всем родителям.
Это не поддавалось обычной логике. Мне случалось привлекать в свидетели обвинения ревнивого любовника. Но мне хотелось, чтобы у Томми была более веская причина для показаний.
На этот раз его родители были дома. Миссис Олгрен открыла дверь, одетая как деловая женщина в телесериалах, в костюме, украшениях и чулках даже после работы. Когда она провела меня в гостиную, я ожидал увидеть ее мужа при полном параде, но он был в футболке и спортивных штанах.
– Извините, – сказал он, имея в виду потную ладонь, когда пожимал мне руку. – Я занимался на велотренажере.
Гостиная была просторной, с высоким потолком. Арка соединяла ее со столовой, из-за чего комната казалась еще больше. Ковер был белым, чистым. Камин обложен светлым кирпичом. Над ним на полках за стеклом стояли различные безделушки и большая семейная фотография в серебряной оправе.
– Мне надо поговорить с вами, – сказал я. Мистер и миссис Олгрен выглядели смущенными и не сразу расслабились. Он немного склонил голову, глядя мне в глаза и кивая в такт моим словам. Редеющие волосы придавали ему солидность. Он был очень подтянут, но не мускулист, ему явно не хватало времени на физические упражнения. Мистер Олгрен был в расцвете лет, по-моему, не старше тридцати пяти, но выглядел как человек, который преуспел в бизнесе.
Миссис Олгрен тоже могла бы с пользой проводить время, крутя педали. Она выглядела старше мужа. Ей недоставало его энергии. У нее был вид женщины, которая все время пытается вникнуть в разговор, но отвлекается на происходящее в соседней комнате.
– Вы знаете, что я не планировал так быстро выступать в суде по делу Томми. Я был вынужден изменить свои планы, так как потерял свидетеля в первом деле. Думаю, обвиняемый дал взятку родителям мальчика.
– Взятку? – переспросил мистер Олгрен.
Я кивнул. Олгрены с сочувствием покачали головами, потрясенные тем, что родители за деньги могли отказаться от защиты интересов своего ребенка.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51