– Правда, я тоже не верю.
Бен направился в кухню, а меня охватило беспокойство, оказалось, что я тоже не верю в безгрешность.
– Но ты можешь назвать мне имя? – спросил я.
Бен снова появился с двумя полными рюмками.
– Хотел бы. Если бы я раскопал его, никакого секрета не было бы.
– Ты сказал, возможно, Элиот знал об этом. Но некоторые из пропавших дел могли затеряться на пути в прокуратуру. Где, например?
Бен сказал:
– Я поясню, что я думаю на этот счет. Это человек с большим влиянием на нескольких уровнях. Когда он чувствует, что к нему подбираются, член муниципального совета или его помощник встречается с шефом полиции. Шеф пляшет под дудку члена совета, так как ему нужна поддержка, чтобы удержаться в кресле.
– Член совета приказывает ему прекратить расследования?
Бен покачал головой.
– Не так грубо, Марк. Член муниципального совета только намекает, что до него дошли сведения, что его хороший друг подвергается преследованиям, а он добропорядочный гражданин, так что лучше полиции его не трогать без веских оснований. А шеф полиции указывает детективу, что, прежде чем он надумает кого-то арестовать, он должен на двести процентов быть уверен в уликах. – Бен пожал плечами. – А когда свидетелем является ребенок, то никогда не можешь быть уверен на двести процентов. Такое дело не удостоилось бы контроля сверху. Все это делается очень осторожно и предупредительно, закончил Бен.
– Но преступление должно быть слишком серьезным.
– Так-то оно так.
Бен Доулинг постучал пальцами по столу, затем один уставил в меня.
– Я скажу тебе, с кем ты должен поговорить. Мак-Клоски. Ты знал Пэта Мак-Клоски?
– Конечно. Детектив Мак-Клоски. Он еще здравствует? – Вопрос вылетел прежде, чем я понял, что обидел своего семидесятилетнего приятеля, но Бен, казалось, ничего не заметил.
– О да. Пэт моложе меня. Но ты знаешь, полицейские рано уходят на пенсию, успевают еще двадцать лет посвятить чему-то другому. Не знаю ни одного пожилого полицейского, который не получал бы две пенсии. Хотя, если подумать, я знаю не так уж много стражей порядка в возрасте.
На это нечего было возразить.
– Но Пэт, – продолжал старый репортер, – ушел только семь или восемь лет назад. Он, должно быть, еще не все навыки растерял. Однажды я разговаривал с ним, не помню, сколько лет назад, когда занялся этими слухами. Он возненавидел меня на первом слове, но я подумал… Знаешь, мне надо было вернуться к этому, когда он ушел на пенсию. А я все ждал, что его повысят в должности и никого над ним больше не будет, тогда он сможет мне что-нибудь рассказать. Но потом я забыл об этом. – Он пожал плечами, извиняясь. – В любом случае к тому времени эта история уже не представляла интереса.
– Может, и нет, – сказал я. Эта история могла разбудить угаснувший интерес. Бен знал, что я имел в виду.
– Тогда разыщи Мак-Клоски. Что-то ему в этом не нравилось, но пришлось отступить. Может, он просто был в ярости на своего босса, кто знает? Ты дашь мне знать, а, Марк? Мне будет очень любопытно.
– Хорошо, – солгал я. Ну, возможно, не солгал, все будет зависеть от обстоятельств. Я от души поблагодарил Бена и в течение часа цедил еще одну рюмку вишневого ликера, чтобы старик мог выговориться. Он меня развлек. Рассказал множество интересных историй, о которых я никогда не слышал.
Пэт Мак-Клоски, бывший детектив, двадцать лет отслуживший в Сан-Антонио, а теперь пенсионер, занимался деятельностью, которая никак не была связана с законом. Он был менеджером кафетерия.
– Это прибыльная профессия, – пояснил я.
Мы с ним пили кофе в одиночестве среди пустых столиков в три часа дня. Кафетерий был закрыт между ленчем и обедом, но Пэт был на работе, наблюдал за уборкой.
Пэту было чуть больше пятидесяти, но он уже был на пенсии десять лет. Он выглядел как человек, не отказывающий себе в еде, но и не забывающий заглянуть в тренажерный зал. Его мускулистые руки еле помещались в рукавах рубашки, то же самое можно было сказать о груди и животе. Волосы поредели на макушке. Нос упирался в густые каштановые усы.
– Тот самый парень, – рассмеялся он, тряхнув головой. Он говорил о Бене Доулинге. – Все еще пытается достать меня. Давно уже никто не задавал мне вопросов, относящихся к работе.
– Это не для газеты. – Я плохо знал Мак-Клоски и не мог предположить, как он отреагирует на мои вопросы. Поэтому я сразу перешел к делу. – Бен был прав? Вы что-то знали?
Мак-Клоски налил себе кофе, размешал его, попытался выловить крупинку ложкой. Он напрягся, раздумывая, стоит ли послать меня к черту. Через минуту он понял, что слишком долго молчал, чтобы отмахнуться. Он скривил губы, демонстрируя, что выдал себя, но не заговорил. Если его подкупили, подумал я, то это было много лет назад. Разве срок его молчания еще не истек? Но если его удерживало что-то другое, как предположил Бен, то давление сейчас уже не имело смысла. Никто не мог понизить его в должности.
– Преступления возобновились, – подтолкнул я его. – Возможно, эта история тянулась до сих пор. Этот парень не просто вступает с детьми в половую связь, он разрушает их психику.
– Я читал про эти новые дела, – спокойно начал Мак-Клоски, – и меня это заинтересовало. Но теперь так много изменилось, нет причин думать, что это тот самый подозреваемый.
– У меня есть причины так думать, – напомнил я ему.
Он кивнул.
– Я не уверен, что до чего-то докопался, – сказал он, решив все рассказать. – Я расследовал одно дело. Это было десять-одиннадцать лет назад. Ребенок жил в многоквартирном доме. Ему было восемь лет. Он начал вести себя довольно странно, выделывал такое со своими игрушечными солдатиками, что мать испугалась. Она отвела малыша к врачу, и тот решил, что его изнасиловали. Мать сообщила нам. Она обвинила мужчину из того же дома, который был дружен с мальчиком. Иногда даже оставался с ребенком вместо нее. Она была рада его помощи. Одинокая женщина, она старалась работать и учиться одновременно, лишних денег у нее не было. – Мак-Клоски пожал плечами. – Она назвала мне имя парня, но оно мне ничего не говорило. Я даже не мог доказать, что он существует. И похоже, он почуял недоброе, потому что исчез. Она больше его не видела. Она, конечно, знала, где он жил, так как раньше приводила сына к нему на квартиру. – Бывший детектив некоторое время помолчал, прежде чем продолжать. – Но когда я получил ордер на обыск, квартира оказалась пустой. С мебелью, но пустой. Привратник уверял меня, что она пустовала месяцами. Это было непонятно. Я спросил, у кого еще мог быть ключ, и он ответил, что ни у кого. Я проверил менеджера, его друзей, никто не совпадал с описанием. Затем я сделал полную глупость, решив разузнать, кому принадлежал этот дом. Вы когда-нибудь пытались делать что-то подобное? Меня, наверное, действительно задело за живое.
Я сомневался в этом. Интересно, что стало с восьмилетним мальчиком за последние десять-одиннадцать лет? Были ли у Мак-Клоски собственные дети?
– Очень скоро я озверел от служащих в синих костюмах, вы столько за всю жизнь не видели. Я пытался выяснить, кто имел доступ к ключу. Поиски сузились немного, но на этом уровне ни у кого не могло быть ключей к частным квартирам. На всякий случай они хотели осмотреть одну из квартир, чтобы выяснить, пропустит ли их привратник. Я спросил, не пытался ли это сделать кто-нибудь несколькими месяцами раньше, примерно в то время, когда появился этот чадолюбивый сосед. Люди, занятые важными делами, не помнят таких мелочей, но я знал, кого спросить. Секретарша помнила, как однажды давала ключ. Она не могла сказать когда. Не для босса, а для какого-то консультанта, которого наняла компания, к которому на пару недель должен был приехать эксперт, не желавший останавливаться в гостинице. Так, по крайней мере, сказал ей босс. Я проверил босса, и консультанта – некоего юриста, которого фирма наняла, чтобы уладить кое-какие трудности, возможно, всучить кому-то взятку, – и эксперта из Далласа. Дело уже слишком затянулось к тому времени, понимаете? Я чувствовал, что теряю время. Но мне удалось достать фотографии этих трех мужчин без их ведома. Их снимков не было в газетах. Я нашел фотографии в журнале для бизнесменов, который выпускала эта компания для узкого круга.
Он говорил скороговоркой, видимо полагая, что я догадываюсь, чем все кончилось.
– Я перемешал фотографии с другими и показал их мальчику, – сказал он. – И он сразу же указал на юриста. То же самое подтвердила его мать.
У меня волосы встали дыбом при слове "юрист". Но юристов много, и они работают на разных людей.
– И что вы предприняли? – спросил я.
Мак-Клоски взглянул на меня и рассмеялся.
– Я окончил свою карьеру в отделе по внутренним делам.
– Что?
Мак-Клоски не изменил интонации, но я угадал, что это однажды ему стоило.
– Я представил доказательства своему шефу, – ответил он. – Я знал, что для того, что я собирался сделать, мне нужно было больше полномочий. Мне надо было провести очную ставку, а для этого арестовать подозреваемого. Я пошел к шефу и рассказал, кого подозреваю и что хочу предпринять. Он выслушал меня и пообещал все обдумать, а на следующей неделе меня понизили в должности. Перевели во внутренний отдел.
Он посмотрел на меня, чтобы удостовериться, что я понял смысл сказанного, затем добавил:
– Внутренний отдел – это место, где люди оканчивают свое продвижение по служебной лестнице. По крайней мере я. Там нет друзей. Не многие из других отделов хотят после этого с тобой работать. Я дождался, когда отслужу двадцать лет, и вышел в отставку.
– А как же ребенок?
Мак-Клоски наблюдал за мной.
– Дело кануло в Лету, конечно. Кто-то другой заступил в мою должность, но оставил все как есть. Я расплатился сполна.
Мы молча сидели с минуту. Мне стало неудобно в пластмассовом кресле. Кафетерий хорошо кормил за хорошие деньги, но не располагал к неторопливой еде. Мак-Клоски оглядел свое царство столов и стульев, задаваясь вопросом, как мне показалось, не угрожает ли ему опасность, могут ли до него добраться. Он сжал правую руку в кулак.
– Остается только одно, – сказал я. – Имя.
Он бросил на меня пристальный взгляд, стараясь понять мой интерес. Так же меня рассматривал детектив Падилла. Этот взгляд был результатом долгого пребывания в казенном учреждении.
– Я его знаю? – спросил я, стараясь вытянуть из него сведения.
– Я уверен, что вы часто с ним видитесь, – ответил Мак-Клоски.
Падилла был так "рад"-меня видеть, что не смог сдержать эмоций. Не успел я переступить порог его кабинета, как он встал и повернулся ко мне спиной.
– Я кое-что раскопал, – сказал я.
Я ожидал саркастического ответа, но он промолчал. Он снял пиджак с вешалки, как будто собирался уходить в более приятное место, где не будет меня.
– Я должен извиниться перед тобой за то, что плохо о тебе подумал, сказал я. – И желаю услышать твои извинения.
Он долго смотрел на меня через плечо, давая понять, что не находит это смешным.
– Сядь и выслушай меня, – сказал я, – потому что, если ты собираешься уходить, я пойду с тобой. Не думаю, что тебе удастся убежать от меня, продолжил я, не обращая внимания на его реакцию. Я извиняюсь, потому что подозревал тебя в укрывательстве преступника. Я думал, что тебя подкупили. Но ведь это не так, правда, Падилла? Ты не хотел говорить мне, кого подозреваешь, так как видел, что происходит с полицейскими, которые замахиваются на этого парня.
Он не обернулся, но перестал притворяться, что собирается уходить. Я видел лишь его напряженную спину.
– Ты думал, я пришел к тебе, чтобы узнать, прикрываешь ли ты его? Вот почему ты должен передо мной извиниться. Ты думал, меня не интересует имя, так как я знал его. Ты думал, что я участвую в укрывательстве, когда твой шеф сообщил тебе, что дело закрыто по моему распоряжению, и когда выяснилось, что я обвиняю парня, который, как ты знал, не был преступником.
Детектив Падилла обернулся. Он сгорбился, руки его опустились. Он выглядел настороженным. Я не обезоружил его своей честностью.
– Я этого не знал, – тихо сказал он.
– Хорошо, зато я знал. Все это было подстроено, и я попался на удочку. Этого бы не случилось, если бы кто-нибудь, будучи в курсе дела, сообщил мне, что я совершаю ошибку, и мне не пришлось бы самому докапываться до правды. Но я не участвовал в режиссуре этого спектакля, детектив. Я обвинитель. Это значит, что мы с тобой заодно.
Он хмыкнул.
– Вы юрист, – ответил он. – Юристы сами за себя. Я и раньше это видел.
Падилла не мог удержаться, чтобы не уколоть. А надо бы, если он собирался до конца притворяться, что не знал о подмене. Он безотчетно признал, что был в курсе.
– Его ведь не просто юристы защищают, правда? Ты бы не беспокоился насчет юристов.
Он не ответил. Я почувствовал, как во мне закипает злость.
– Хватит притворяться, хорошо? Меня не интересуют причины твоего прежнего поведения. Просто назови имя.
– Я еще не закончил следствие, – ответил он. Ему нужно было время, для того, возможно, чтобы проверить мою искренность. Но я и так все слишком затянул.
– Ты наткнулся на стену, не так ли? – настаивал я. – Тебе случалось и раньше биться о нее лбом, и ты боишься повторения?
– Нет, сэр. На этот раз – нет.
Его лицо было непроницаемым, но что-то ему мешало открыться мне.
– Пока ты препятствуешь мне, он остается на свободе, – сказал я.
По лицу Падиллы было видно, что он это понимает. Он возможно, даже знал, что следует предпринять, но я не этого от него требовал.
– Просто назови имя, – взмолился я. – Я ухвачусь за нитку и начну раскручивать клубок. Я уничтожу любого, кто встанет на пути расследования. Никто не узнает, что я получил сведения от тебя. Мне просто нужно знать, на правильном ли я пути.
Я заметил, что он колеблется и снова уходит в себя. У него не было причины доверять мне, и я ничего не мог с этим поделать.
– Хорошо, – сказал я, – тогда я назову имя.
Он пожал плечами. Ему было все равно. Я встал перед ним.
– Остин Пейли, – наобум произнес я.
Лицо детектива изменилось, лед был сломан. Но он не испытал облегчения.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51