Но машина как-то сама собой выбралась из крена и вот опять катилась с бешеной скоростью по Венис, но теперь — в обратную сторону. Если б только удалось дотянуться до револьвера, подумал Гус, если б я только осмелился ослабить хватку и высвободить одну-единственную руку, я бы отправил ее вместе с собой в преисподнюю; тут до него дошло, что он оставил оружие в своем автомобиле, и тогда он подумал: если б только я сумел сейчас вывернуть баранку, когда на спидометре восемьдесят миль в час, я бы превратил ее «кадиллак» в гармошку; это ничуть не хуже револьвера. Он так и хотел поступить, но тело отказывалось повиноваться, упрямо вцепившись — будто бы вросши — руками в спинку сиденья. Вертя рулем то влево, то вправо, проститутка принялась толкать дверцу наружу, и его ступни немедленно запрокинуло назад, и тут Гус наконец обрел свой голос, да только то был всего лишь шепот, встреченный диким визгом, сплошь состоящим из брани; каким-то образом магнитофон в салоне тряхнуло на полную громкость, так что теперь от всего вместе — стереомузыки из автомобиля, шума ветра и воплей проститутки — лопались перепонки, и Гус закричал ей в ухо:
— Пожалуйста, ну пожалуйста, выпусти меня! Дай мне уйти, и я не стану тебя арестовывать. Не так быстро, дай мне хоть спрыгнуть!
В отчаянии и полном безрассудстве заломив руль вправо, она ответила:
— Подыхай! Сморчок вонючий, мать твою!..
Гус увидел, как на них надвигается Ла-Бреа. Поток движения здесь был умеренным, но тут на скорости в девяносто миль она рванула на красный свет, и Гус услыхал характерный скрип и треск и понял, что еще кто-то разбился на перекрестке, только это были не они: их «кадиллак» по-прежнему продолжал свой бешеный полет; но уже на следующем перекрестке все полосы движения оказались перекрыты с обеих сторон, в том числе и к западу от Ла-Бреа: тяжело громыхая, на север шла вереница пожарных машин. Проститутка ударила по тормозам и свернула влево на темную улицу, но только сделала это слишком резко, и «кадиллак» словно бы поскользнулся, потом опять выпрямился, потом накренился вправо и заскочил на газон, выдернув из земли футов двадцать штакетника. Тот с треском обрушился на капот, разнеся в мелкие осколки ветровое стекло, и, пока проститутка, сжигая тормозные колодки, мчалась в своем «кадиллаке» дальше, обломки сеялись острым дождем по газонам, лужайкам и живым изгородям. Но гонка — гонка по лужайкам — все больше и больше замедляла свой бег, и, когда Гус прикинул про себя, что скорость упала до тридцати, он выпустил спинку из рук. Удар о траву оказался сокрушительным, и тело его сгруппировалось и покатилось без всякой команды, само по себе, и кувыркалось до тех пор, пока не врезалось в стоявшую на обочине чью-то машину. Он сел, выжидая долгую томительную минуту, когда земля перед глазами перестанет раскачиваться — вверх-вниз, вверх-вниз. Потом поднялся на ноги. Во всем квартале зажигались огни, местные собаки, казалось, просто сбесились, «кадиллак» таял вдали и был уже почти неразличим.
На улицу начали высыпать люди, и тогда Гус побежал. Уже где-то в районе Ла-Бреа он ощутил боль в бедре и предплечье, болели еще несколько ушибов, и он подивился тому, что бежит: зачем? Но сейчас лишь в беге он находил хоть какой-то смысл. И он бежал, быстрее и быстрее, а потом, сидя в своей машине, пытался вести ее, однако ноги, вполне готовые бежать, все еще слишком дрожали, чтобы он мог спокойно управлять автомобилем, и потому, прежде чем добраться до участка, ему пришлось дважды останавливаться и растирать их.
Машину он подал с тылу, вошел в заднюю дверь и заспешил в умывальню. Там он внимательно изучил свое бледное серое лицо. Оно все было в царапинах и синяках. Смыв кровь, он убедился, что вид у него не такой уж страшный, но вот левое колено походило на горячую жидковатую кашицу. Студеный пот холодил грудь и спину. Он почувствовал ужасный запах, и, когда понял, что это, его затошнило, и он бросился к шкафу, благодарный судьбе за то, что держит там спортивную куртку и широкие брюки на случай, если порвет свои вещи на «охоте» или если задание потребует от него заняться маскарадом. Неуклюже семеня, он вернулся в уборную и начисто вытер ноги и ягодицы, рыдая от стыда, страха и облегчения.
Помывшись, он надел чистые штаны. Старые же вместе с испачканным нижним бельем скатал шаром и кинул вонючий сверток в мусорный ящик в дальнем конце участкового двора. Потом сел в машину и поехал к ресторану для автомобилистов, где, как он знал наверняка, безумствует Бонелли из-за того, что Гуса нет уже битый час. Подрулив туда, Гус все еще не был уверен, что сумеет до конца выдержать собственную ложь. Неподалеку от Бонелли стояли две дежурные полицейские машины, начавшие поиски его напарника. Гус рассказал историю, которую сочинил по дороге, задыхаясь от слез. Врать он был вынужден: стоит им узнать, что плечом к плечу с ними служит полицейский, настолько тупой и безмозглый, что может себе позволить запрыгнуть на борт машины, — ничто им не помешает вытолкать его из отдела пинками под зад, и поделом ему! Такого полицейского еще учить и учить, а может, еще и лечить — в психиатрии. Так что он их попичкал тщательно продуманной чепухой насчет какой-то проститутки, угодившей ему каблуком по физиономии и выскочившей из машины, и насчет того, как он с полчаса преследовал ее на своих двоих, пока не потерял из виду. Бонелли на это проворчал, что он поступил опрометчиво, покинув автомобиль и подвергая себя опасности, но сам был настолько рад увидеть перед собой Гуса, живого, здорового, что не стал больше распространяться на данную тему, даже не заметив, что напарник переоделся. Ну а затем они отправились в Центральную тюрьму. Несколько раз Гусу казалось, что он вот-вот сломается и разрыдается, ему и впрямь пришлось дважды давить в глотке всхлип. Но он сдержался, а еще через час прекратили дрожать ноги и руки. Есть, однако, он не мог, и когда чуть позже они остановились, чтобы проглотить по гамбургеру, от одного взгляда на пищу ему сделалось дурно.
— Выглядишь ты отвратительно, — сказал Бонелли, плотно закусив и теперь ведя машину по Уилширскому бульвару. Гус наблюдал в окно за улицей, автомобилями, прохожими. Он не ощущал никакой душевной приподнятости оттого, что остался жив. Наоборот, чувствовал жуткую подавленность. На мгновенье он пожалел, что тогда, в тот момент, когда на скорости девяносто миль в час «кадиллак» пошел юзом и от жути свело кишки, машина не перевернулась.
— По-моему, та стычка со шлюхой немного выбила меня из колеи, — сказал Гус.
— Так сколько, говоришь, ты за ней гнался? — спросил Бонелли, взглянув на него с недоверием.
— Думаю, несколько кварталов. А что?
— По счастью, мне известно, что бегаешь ты не хуже пумы. Как же тебе удалось ее не поймать?
— Ну… По правде, Сэл, она пнула меня прямо по яйцам. Стеснялся тебе сказать. Я провалялся на аллее двадцать минут.
— Так какого хрена, скажи мне Бога ради, ты не сознался, что тебе там кололи орехи? Неудивительно, что ты весь вечер как отравленный. Отвезу-ка я тебя домой.
— Нет, не хочу домой, — сказал Гус и подумал, что позже когда-нибудь пораскинет мозгами над тем, почему предпочитает даже сейчас, когда ему весь свет не мил, остаться на работе.
— Тогда возьми себя в руки. Завтра же ты пролистаешь от корки до корки всю книжку со шлюхиными рожами и будешь любоваться ими до тех пор, пока не найдешь среди них эту сучку. Постараемся добиться ордера на ее арест за оскорбление действием полицейского, находящегося при исполнении…
— Я же говорил тебе, Сэл, это новенькая. Никогда ее раньше не видел.
— Все равно мы найдем эту лоханку, — сказал Бонелли, удовлетворенный, казалось, Гусовым объяснением. Гусу немного полегчало. Живот (уже почти не беспокоил. Откинувшись назад, он гадал, откуда взять ему деньги для матери, если после этой получки нужно непременно внести плату за купленную в рассрочку мебель. И решил не ломать сейчас над этим голову, мысли о матери и Джоне всегда отзывались судорогой в желудке, на сегодня подобных ощущений он и без того испытал предостаточно.
Ровно в одиннадцать Сэл произнес:
— По-моему, самое время повидать нашего юного вожака, а?
— О'кей, — пробормотал Гус. Он и не подозревал, что дремал.
— Уверен, что не хочешь домой?
— Я в полном порядке.
Андерсон, которого они встретили в ресторане, вид имел угрюмый и выказывал все признаки нетерпения, отхлебывая из чашки кофе со сливками и барабаня по столу чайной ложечкой.
— Опаздываете, — буркнул он, когда они уселись.
— Да вот… — сказал Бонелли.
— Чтобы нас никто не подслушал, я снял кабинет, — сказал тот, теребя черенком ложки тонкие усики.
— Понятно, когда идешь на дело, лишняя осторожность не повредит, — сказал Бонелли, и Андерсон внимательно посмотрел в его холодные, словно галька, глаза, пытаясь обнаружить в них следы иронии.
— Больше никто не придет. Хантер со своим напарником подцепил пару шлюх, остальные повязали игроков.
— В кости?
— В карты, — ответил Андерсон.
Гус начинал раздражаться. С ним всегда так бывало, когда Андерсон упоминал Хантера с его напарником или остальных . Пора бы уже запомнить имена этих остальных да напарников , их всего-то восемь человек.
— В баре работаем втроем? — спросил Бонелли.
— Без тебя. Тебя там знают, так что останешься снаружи. Я подобрал отличное местечко для наблюдения — через дорогу на автостоянке у жилого дома. Будь там, когда мы выведем арестованного. Ну а если после положенного часа нас пригласят в квартирку отведать по рюмочке — а я на это, признаться, очень рассчитываю, — может, мы только промочим горло, а потом уйдем и вызовем подкрепление.
— Не забывайте разливать выпивку по резинкам, — сказал Сэл.
— Ну разумеется, — сказал Андерсон.
— Только не лейте слишком много. Эти резинки не выдержат, если вы вольете в них слишком много градусов.
— Я справлюсь, — сказал Андерсон.
— Особливо та самая резинка . Не лей в нее слишком много.
— Это почему же?
— Мы с моей подружкой Бертой немного попользовались ею прошлой ночкой. Нельзя сказать, чтобы теперь она была новенькой.
Секунду Андерсон глядел на Бонелли, затем застенчиво хихикнул.
— Думает, я шучу, — повернулся Бонелли к Гусу.
— Великие насмешники, — сказал Андерсон. — Давайте-ка двигаться. Мне не терпится заняться полицейскими обязанностями.
Бонелли пожал плечами и подмигнул Гусу. Они проводили Андерсона до его машины и отправились следом за ней. Не доезжая примерно квартала до «Погребка», они остановились и решили, что Гус и шеф войдут туда поодиночке с интервалом в пять минут. При желании, конечно, можно было найти предлог и войти туда разом, но по плану они должны были действовать как незнакомцы.
Едва очутившись внутри, Гус потерял всякий интерес к арестам, полицейской работе и чему бы то ни было еще. Более его не интересовало ничего, кроме стоявшей перед ним на обитой кожей стойке выпивки. Проглотив два виски с содовой, он заказал третью порцию, но благодатное тепло начало бродить в нем прежде, чем он разделался со второй. Неужто я отношусь к категории людей, предрасположенных к алкоголизму? — подумал он. Пожалуй, так оно и есть, и это одна из причин, почему он пьет столь редко. Но главная причина в том, что он терпеть не может вкуса спиртного, за исключением разве что виски с содовой, эта смесь — еще куда ни шло. А сегодня — так вообще приятна. Он начал постукивать рукой в такт орущему музыкальному автомату и впервые оглядел бар. Для буднего вечера здесь было всего полно — и народу, и шума. Почти все кабины и столики были заняты, тесно было и у стойки. Отхлебнув из третьего бокала, он заметил одиноко сидящего за маленьким круглым столиком сержанта Андерсона. Тот потягивал коктейль и сурово сверлил Гуса глазами. Потом поднялся и подошел к автомату.
Гус решил не отставать и, нащупав в кармане монету в двадцать пять центов, приблизился к сверкающей машине, отбрасывавшей на напряженное лицо Андерсона зелено-голубые блики.
— Ну и толпа, — сказал Гус, делая вид, что выбирает мелодию. Он обратил внимание, что губы его немеют, голова кружится, как в легком бреду, а музыка заставляет быстро биться сердце. Потом опустошил бокал, который держал в руке.
— Не очень-то налегай на выпивку, — зашептал Андерсон. — Если мы намерены здесь делать дело, ты обязан быть трезв.
Он выбрал мелодию, ударил по кнопке и притворился, что выбирает еще одну.
— Когда выглядишь так же, как эти пьянчужки, лучше работается, — сказал Гус и подивился сам себе: никогда прежде он сержантам не перечил, меньше всех — Андерсону, того он просто побаивался.
— Кончай пить, — сказал Андерсон. — Смотри не переусердствуй, иначе начнут на тебя коситься.
— Ладно, — сказал Гус. — Вместе сядем?
— Пока что нет, — ответил тот. — Прямо передо мной за столиком сидят две дамочки. Шлюхи, по-моему, но не уверен. Получить предложение от проститутки делу не помешает. Если и с этим сладим, они нам пригодятся, чтобы представить нас по высшему разряду на попойке там, наверху. А как возьмем то местечко, и их повяжем.
— Отличный план, — сказал Гус и глупо икнул.
— Чтобы не объявлять об этом во всеуслышание, достаточно потише говорить.
— Прости, — сказал Гус и снова икнул.
— Иди к стойке и следи за мной. Если у меня с теми бабами не выгорит, прогуляешься до их столика и постараешься приколоть. А будешь иметь успех, я и сам себя туда еще разок приглашу.
— Ладно, — сказал Гус, и Андерсон запустил свою последнюю мелодию. Гул голосов в баре грозил заглушить автомат, грозил до того мгновения, пока Гусу не заложило уши и он не понял, что гул большей частью сидит у него в голове; он вспомнил о летящем «кадиллаке» и снова ужаснулся, силясь выбросить его из головы заодно с гулом.
— Сейчас же возвращайся к своему столу, — зашипел Андерсон. — Мы и так уже торчим здесь слишком долго.
— А разве мне не нужно проиграть какую-нибудь запись? Я вроде для того сюда и пришел, — сказал Гус, тыча пальцем в сверкающую машину.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58