По словам Фрейда, «все болезненные нарушения половой жизни можно рассматривать как задержки в развитии».
Есть и еще один важнейший компонент в процессе полового созревания. Влечение должно найти объект. И вновь перед нами продолжительный, извилистый путь от инфантильной любви к близким, прежде всего к матери, – к влюбленности, к первым юношеским романам. Сила детского чувства огромна, поэтому если бы не существовало серьезных помех, вряд ли кому-то из людей, встреченных в последующей жизни, удалось бы соперничать с родителями или с любимой няней. Но отсрочка в сексуальном созревании дает достаточно времени, чтобы табуировать инцест. Примечательно, что в объяснение мотивов строжайшего запрета на кровосмесительные связи Фрейд выдвигает не опасность физического вырождения, а нечто для него еще более важное – культурное требование общества, противодействующего поглощению всех интересов семьей во имя создания более высоких социальных единиц. Но прообразы детской любви никогда целиком не размываются, и даже психоанализ порой не нужен, чтобы угадать их в любовных отношениях давно уже выросших людей, далеко оторвавшихся от своих ранних переживаний.
«Возникающая при выборе объекта задача состоит в том, чтобы не упустить противоположный пол». Другими словами, гетеросексуальная направленность влечения ничем изначально не обеспечена: это задача, которую нужно решить (а можно, следовательно, и не решить). Необычайно выразительно в этой формулировке Фрейда и слово «упустить», оно еще сильнее подчеркивает неопределенность, вариативность окончательного исхода. Характер влечения формируется не сразу, этому моменту предшествует период, для которого вербальная интуиция подсказала создателю психоанализа выражение, обладающее большой экспрессией – «нащупывание». Наощупь различают предметы слепцы, в темноте приходится полагаться на осязание – так именно и ведет себя подросток на этапе «мечтательной дружбы» со сверстниками собственного пола, в которой нередко получает первые и чрезвычайно сильные уроки преданности и коварства, верности и ревности, умения подчинять и подчиняться… И вот здесь мы, наконец, попадаем на ту главную развилку, от которой дороги идут в разные стороны, чтобы затем соединяться лишь на время или не пересекаться вообще никогда.
Фрейд не отрицал, что противоположные половые признаки обладают силой взаимного притяжения, хоть и не знал, что лежит в ее основе. Но всемогущей эту силу он не считал. Чтобы она возобладала, к ней должны присоединиться и другие влияния – а конкурирующие с ней силы, напротив, должны быть исключены. Решающее значение имеет сдерживающий авторитет общества: там, где оно не видит в однополой любви большого греха, она входит в обычный репертуар утонченных удовольствий и даже поддерживается особыми социальными институтами.
Семейное воспитание, отношения с родителями могут сыграть двоякую роль. Воспоминания о матери и других женщинах, к которым мальчик был сильно привязан в детстве, энергично содействуют тому, чтобы выбор оказался направлен на женщину, и это подкрепляется сложными отношениями с отцом, способными породить у ребенка настоящую враждебность к собственному полу. Однако, немногочисленные примеры, получившие в этой книге последовательно психоаналитическое истолкование, говорят и о том, что любовь к матери может сыграть роковую роль. Под действием поглощающего чувства к матери мальчик может отождествить себя с нею, превращаясь в собственный сексуальный объект: встречаясь в дальнейшем с молодыми мужчинами, он видит в них себя и хочет любить их так, как любит его мать. Если горячо любимая мать внушает страх, это может породить феномен бегства от женщины. За кажущимся отвращением к прекрасному полу стоит сложное душевное движение: мужчина остро реагирует на женские прелести, но вызываемое ими возбуждение переносит на «безопасный» для себя объект. Так всю жизнь навязчиво воспроизводится механизм, благодаря которому появилась инверсия.
Если ребенка воспитывают оба родителя, риск уменьшается: сохраняется возможность компенсации. В случае отсутствия одного из родителей вероятность инверсии повышается. Схожие условия могут быть созданы и традициями, существующими в обществе. В древнем мире воспитание мальчиков препоручалось мужчинам – рабам. В позднейшие времена маленьких аристократов окружал многочисленный штат мужской прислуги, а матери ими почти не занимались. Этим можно объяснить несомненный «крен» в сторону гомосексуальности.
Читатель, надеявшийся найти у Фрейда развернутое и обстоятельное описание причин этого явления (хотя бы на том же уровне, как представлены в этой же работе причины неврозов), будет, возможно, разочарован. Вспоминая, как тщательно, по пунктам систематизирован исходный материал, я могу предположить, что первоначально такое намерение у автора было: зачем так старательно развешивать в первом акте ружья, если не предполагаешь из них стрелять? Но этот замысел отступил перед не поддающимся учету многообразием поведенческих форм и психосексуальной первоосновы. Жесткость и прямолинейность, подразумеваемые самим нашим привычным представлением о причинно-следственных связях, вступают в непримиримое противоречие с этой ошеломляющей пестротой. Если же искать что-то общее, способное свести все вариации к единому знаменателю, то мы упремся в одну из самых специфических черт человеческой природы. У всех живых существ инстинкт продолжения рода включает в себя и устремленность полового влечения к одному строго определенному объекту. Право выбора существует лишь в узких границах, заданных принципом противоположности полов. В психосексуальном развитии человека такой беспрекословной заданности нет.
В годы моей молодости был популярен анекдот, тянувший лет на десять лагерей по статье об антисоветской агитации. Бог подводит Адама к Еве и говорит: «Выбирай себе жену». В политическом смысле эта злая метафора была точна на все сто процентов, но в биологическом – неправомерна. Модель безальтернативных выборов допускает параллель с библейским мифом, но природе человека она не соответствует.
В первом издании «Трех статей по теории сексуальности» этот вывод можно было прочесть только между строк. Подробно разворачивая агрументацию, Фрейд словно бы не решался сделать последний логический шаг. Но в дальнейшем он воспользовался возможностью дополнить текст ясным и недвусмысленным заключением.
«Психоаналитическое исследование самым решительным образом противится попыткам отделить гомосексуальных лиц от других людей как особого рода группы. Изучая и другие сексуальные возбуждения, а не только открыто проявляющие себя, оно узнает, что все люди способны на выбор объекта одинакового с собой пола и проделывают этот выбор в своем бессознательном. Более того, привязанности либидозных чувств к лицам своего пола играют, как факторы нормальной душевной жизни, неменьшую, а как методы заболевания большую роль, чем относящиеся к противоположному полу. Психоанализу кажется первичной независимость выбора объекта от его пола, одинаково свободная возможность располагать как мужскими, так и женским объектами, как это наблюдается в детском возрасте, в примитивных состояниях и в эпохе древней истории; и из этого первичного состояние путем ограничения в ту или другую сторону развивается нормальный или инвертированный тип».
Как бы ни относиться к Фрейду, но сама длительность разделяющего нас исторического промежутка настоятельно требует своего рода ревизии его взглядов с позиций нынешней, далеко ушедшей вперед науки. После долгих размышлений о том, чей авторитет привлечь для такой экспертизы, я остановился на работах Станислава Грофа. Два соображения оказались тут решающими. От множества строгих, а порой и куда более азартных критиков великого учителя Гроф отличается тем, что у него и у самого есть что сказать. Как я уже упоминал, Гроф открыл новое направление и в психологической теории, и в практической психотерапии. Второй же мотив чисто личного свойства. О многих нашумевших открытиях последних лет я могу судить в основном по публикациям и отзывам уважаемых мною коллег. По методике же Грофа я давно и достаточно успешно работаю. За всеми высказываниями этого талантливого ученого стоит мой собственный врачебный опыт – так же, как для самого Грофа каждый постулат классического психоанализа стал в конце концов неотделим от впечатлений, получаемых в ходе повседневной работы.

Бегство от женщины

Рассказывая о скопцах, я уже говорил о пионерских работах Грофа. Если психоанализ открывает окно в потаенный мир человеческой души, то о Грофе правомерно сказать, что он его прорубает, используя в качестве инструментов либо особые химические препараты, типа ЛСД, либо немедикаментозную технику (дыхание плюс музыка плюс работа с телом). В отличие от алкоголя или наркотиков, вызывающих «токсический психоз», такое воздействие не разрушает ход ментальных процессов, но ускоряет и катализирует их. Человек совершает фантастическое внутреннее путешествие в собственное бессознательное. Мало того: это путешествие не ограничивается рамками собственного «Я». Богатейший спектр свойственных этому состоянию переживаний в точности соответствует образу души, вырвавшейся на время из телесного плена, из скучных рамок реальности и без малейших усилий преодолевающей любые пространственно-временные ограничения (такие переживания Гроф называет сверхсознательными, или трансперсональными).
В сеансах погружения человек становится и зрителем, и активным действующим лицом бесчисленного множества эпизодов, причем, эффект присутствия достигает абсолютной силы – живость, реальность и интенсивность восприятия порой даже превосходят все нам знакомое по обыденной жизни. Ни один из существующих экранов не дает таких ярких зрительных образов, но к ним присоединяются и звуки, и запахи, и полный спектр телесных ощущений – от жгучей боли до блаженного комфорта. Мощно работает интеллект, позволяя осмысливать и интерпретировать происходящее точнее и глубже, чем это обычно свойственно данному человеку. Для многих людей с пониженной эмоциональностью открытием становится непривычная для них пронзительность чувств. Как сказал один из моих пациентов, «как будто грязное окно протерли мокрой тряпкой».
Окружающий мир при погружении может представать в полном диапазоне, в том числе и такие его части, которые не доступны обычному восприятию без специальной аппаратуры – от атома и клетки до галактики. Так же легко могут совмещаться разные исторические эпохи, связываясь в необычные, захватывающие картины. Одна моя пациентка прожила длинную жизнь, полную опасностей и приключений, среди архаического племени амазонок. Она была дочерью предводительницы этих воинственных женщин. Мать погибла в битве, и к девочке перешла власть над племенем. Старый жрец – единственный мужчина, которого эти мужененавистницы окружали почетом, учил ее скакать верхом, стрелять из лука, вести войну, справедливо разрешать конфликты. За считанные минуты сеанса девочка успела вырасти, возглавить несколько отчаянных по смелости походов, пережить любовь, узнать боль от впивающегося в тело копья… Моя ассистентка, которая должна была прослушать тоны сердца у этой пациентки, рассказала мне потом, что на боку у нее, в том самом месте, куда ударило копье, было странной формы родимое пятно, и в самом деле напоминающее старый шрам.
Время в психоделических состояниях пульсирует. Оно то убыстряется, то замедляет свой бег, может остановиться, может потечь в обратную сторону. Прошлое, настоящее и будущее иногда спрессовываются в переживании единого момента. Так же раскованно ведет себя и пространство. Некоторые пациенты уверяют, что им воочию представились четырехмерные или пятимерные миры, мгновенно узнанные ими и воспринятые с полным доверием. Часто пациенты пользуются словом «кино»: перед ними проходит связное повествование, со своей драматургией. Но бывает и так, что предстающие перед ними образы кажутся символами, требующими распознавания, расшифровки, – и нельзя не поразиться тут точности совпадений со сновидениями, по тем же самым законам препарирующими реальность и передающими ее в тех же самых кодовых системах.
Гроф, внимательно проанализировавший несколько тысяч психоделических «путешествий», разделяет их на четыре основные типа. Первый – это абстрактные или эстетические переживания, не содержащие в себе открытия ни для самого человека, ни для наблюдающего за ним терапевта. Значительно богаче аналитическим материалом переживания, относящиеся к психодинамическому или биографическому типу. Человека, близко знакомого с психоанализом, не может поразить раскрывающееся здесь всесилие памяти, которая не только фиксирует все, включая и то, что не было специально отмечено сознанием, но и ничего никогда не теряет. Но есть всем понятная разница между воспоминанием и переживанием заново, не в воображении, не в интеллектуальной реконструкции, а как бы в воскресшей реальности, и в этом преимущество методики Грофа.
Следы, которые оставляет в психике пребывание ребенка во чреве матери, сейчас всем представляются несомненными. С ними работают, как и со всеми другими пластами памяти, в них ищут корни беспокоящих человека психологических проблем. Но это стало возможно только благодаря работам Грофа. Как может помнить человек то, что предшествовало его рождению? Как могут запечатлеться в его бессознательном сами роды, которые всегда считались тяжелейшим испытанием, но только для матери, не для ребенка? Ведь сам мозг новорожденного, не говоря уже о 7-9-месячном плоде, еще физиологически беспомощен для таких операций!
Гроф потратил много времени специально на поиск доказательств. Он сличал картину родов, всплывшую во время сеанса, с записями акушеров, заведомо неизвестными человеку, и убеждался, что память действительно с поразительной точностью воспроизводит особенности и аномалии утробного положения, всевозможные осложнения, вроде неправильного предлежания или обвитой вокруг горла пуповины, применение различных инструментов, ухищрения акушерки, к которым она прибегает, если первый крик младенца раздается не сразу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78