Элита не прибегает к насилию, чтобы ввести кого-то в свои ряды! Ей достаточно широко распахнуть двери. Самое большее – объяснить непонимающим, закосневшим в грехе, что именно у них поставлено на карту, что именно они приобретут и чего лишатся в зависимости от своего решения. Элите всегда свойственно некоторое высокомерие. Для полноты самоощущения ей необходимо сознавать, что есть кто-то, к ней не причастный – как возвыситься, если возвышаться не над кем? Скопцам, судя по их высказываниям, этого высокомерия вполне хватало.
Из этого вовсе не следует, что все обвинения в насилии были сфальсифицированы. Скорее всего, в протоколы заносились истинные показания. Но вот что бросается в глаза: если дело возбуждено по свежим следам события, сигнал о нем поступает откуда-то со стороны. Отец жалуется на погубителей сына. Крестьянка заходит в чужую избу, видит там окровавленного человека – приемного сына хозяев, догадывается, в чем дело, спешит поделиться своим открытием со священником, тот немедленно пишет донос церковному начальству (так начинались эпические события в тамбовском селе Сосновка). Или враждуют родственники, соседи, ищут способа друг другу насолить, занимаются слежкой – а тут такой подворачивается случай… Чтобы сам оскопленный прибежал искать защиты у закона – такие случаи мне не встречались. Обычно все происходит так. Дознание ведется спустя какое-то время. Человек арестован, с ним обращаются грубо, часто бьют, пытают. «Как посмел?» За исключением необычайно сильных натур, в подобной ситуации все ведут себя одинаково – стараются свалить на кого-то другого инкриминируемую им вину…
Операция продолжается считанные мгновения. Допустим, совершить этот шаг можно в ослеплении – поддавшись чужой воле, уверовав в сильную идею, проникшись отвращением к самому себе. Все эти мотивы способны полностью поработить человека, его разум и его эмоции. Это психически уравнивает скопцов с раскольниками-самосожженцами и со всеми другими фанатиками, совершающими ритуальные самоубийства. Но сходство на этом же и кончается. Суицид не знает фазы отрезвления и разочарования. Оскопление тоже необратимо, но в узком смысле: человек продолжает жить. Кастрация изменяет его духовный мир, но не так радикально и не так стремительно, чтобы превратить его в какого-то непонятного античеловека, сродни инопланетянам, с особым устройством восприятия и мышления. В самом главном он остается самим собой, каким он был раньше и какими продолжают оставаться окружающие. Даже сексуальный инстинкт не покидает его целиком, вместе с отсеченной частицей плоти, поскольку материальная, биологическая база этого инстинкта сосредоточена не только в гениталиях, несмотря на то, что именно это место иногда называют «причинным»…
Скопец, таким образом, оставался членом того самого социума, который смотрел на подобных ему как на уродов, калек, людей неполноценных по самому большому счету, непоправимо и безысходно несчастных, заслуживающих если и не презрения, то безусловного сострадания или, положа руку на сердце, того и другого вместе. И он, по всем законам психологии, должен был точно так же относиться к себе. Защищаясь от этих горьких переживаний или отдаваясь им на съедение – это, как мы уже видели на примере евнухоидов, допускало множество разных вариантов, но главным, определяющим цветом его жизни мог быть только черный – цвет горя и безнадежности.
Так бывало и со всеми людьми третьего пола в истории – как ни приблизительно известна нам их жизнь, но эти-то штрихи хорошо сохранились, потому что они казались окружающим главными в их портрете. Третий пол мог стать надежным залогом для достижения богатства, власти, славы – в самых высоких степенях и в самых убедительных выражениях. Но ничто не могло заглушить нескончаемой обиды, прорывавшейся наружу в их чертах, вошедших в легенду: злобности, мстительности, коварстве. Блеск и величие не компенсировали этого несчастья, а только подчеркивали его глубину.
Наверное, такие страдальцы встречались и среди скопцов. Но – лишь как исключение. Типичным же было противоположное состояние – покоя и довольства, которое так поразило меня когда-то при встрече с Калистратом. В их палитре доминировал белый цвет. Себя они называли «белыми голубями» (других Детей Божьих – «серыми»), «бельцами», «белоризцами». Ритуал оскопления именовали «убелением» или усаживанием на «белого коня» подразумевая под этим, вероятно, не только достижение чистоты, но одновременно и положенную за нее награду. Они стремились к блаженству – и достигали его. Они были счастливы! В их положении это было так же противоестественно, так же немыслимо, как если бы они отменили в местах своего обитания закон всемирного тяготения. И тем не менее так было. И это больше, чем все остальное, делает скопчество феноменом, не имевшим аналогов никогда и нигде.
Почему я так уверен в этом, почему так смело берусь судить после единственной встречи с живым скопцом, да и то мимолетной? Доказательство – сам долгий срок существования скопчества. При всей их изощренной конспиративности, жизнь скопцов все равно была на виду. На первых порах еще можно было опираться в агитации на одну лишь риторику. Но дальше неотвратимо вступала в действие логика живого примера, который не только воздействует на рассудок, но и на бессознательном уровне вызывает либо притяжение, либо отталкивание. Как бы глубоко ни прятались разочарование, гнев на самого себя, бессильный протест – они бы угадывались и настораживали всех «новиков», как называли в секте новообращенных.
Переход от самоуничижения к горделивому самоупоению требовал особых психических средств. Скопцы, сколько бы их ни было, всегда оставались меньшинством в мире, состоящем из двух полов и не допускающем мысли о существовании третьего. Мы уже видели, к каким сильным средствам прибегали «белые голуби», чтобы обособиться, отмежеваться от этой негостеприимной реальности. Первое место среди них, бесспорно, принадлежит мифу, позволявшему скопцам видеть себя «истыми, непорочными, праведными, святыми, избранными, полными и совершенными сынами Божьими». Видимо, колоссальное значение имел и своеобразный язык скопцов, в котором общеупотребительные слова русского языка наделялись особым значением, понятийным и символическим. Мужские половые железы они называли «удесными близнятами» или «ключом ада», член – «врагом», «ключом бездны», понимая под бездной женские гениталии. Свой язык не только усиливал секретность. Он разрушал всю систему бессознательных ассоциаций, сложившуюся у человека до соприкосновения с сектой, и создавал на ее месте новую.
В самоутверждении мужского и женского пола всегда участвуют эстетические переживания. Если вычесть из идеала привнесенное в него искусством, останется пустота. Третий пол не имел физической возможности восславить себя в живописи, в скульптуре, в музыке. Но те скромные ресурсы, которые были у него в распоряжении, он использовал сполна.
Не могу не сослаться еще раз на Александра Эткинда, давшего, на мой взгляд, блистательный анализ скопческой эстетики.
«Идея всадника, связанная с Апокалипсисом, с древними индоевропейскими символами власти и еще с центральными образами барочной культуры, имела важное значение для скопческой символизации тела… Главное, что мы знаем о Селиванове, – это то, чего у него нет и как прекрасно это отсутствие. Для метафоризации отсутствия молчаливые скопцы не жалели слов:
Под ним белый храбрый конь,
Хорошо его конь убран,
Золотыми подковами подкован,
Уж и этот конь не прост,
У добра коня жемчужный хвост,
А гривушка позолоченная,
Крупным жемчугом унизанная,
В очах его камень маргарит,
Из уст его огонь-пламень горит.
Уж на том ли на храбром на коне
Искупитель наш покатывает.
В этом скопческом гимне легко увидеть барочную конную статую. Самозванный Петр III, Селиванов обозревается на своем храбром коне, как зритель смотрит на Медного всадника: от хвоста и подков коня к голове и глазам. Как мощь царя передается барочным скульптурам через тело его невероятного коня – так же, в красочном великолепии его тела, метафоризируется богоподобие скопца. Но «белый конь» означает полное удаление мужских органов. Скопцы описывают здесь могущественную и прекрасную сущность не самого царя, а его отсутствующего члена. Все сказанное здесь говорит о пустом месте. Воображение пустоты снабжается все новыми метафорами, которые заполняют небытие, наделяют отсутствие позитивными, избыточно-яркими признаками».
Что такое идеологический прессинг и какие сверхестественные эффекты внушения и самовнушения он способен создавать, нам долго объяснять не надо. Но мы на собственной шкуре испытали и другое – когда идеология вступает в противоречие с человеческими инстинктами, ее победа может быть лишь временной. Сколько образов, не менее монументальных, чем Селиванов на своем белом коне, силились увековечить идею «нового человека», лишенного инстинкта собственности! Какими эпитетами и славословиями награждалась такая, в определенном смысле тоже стерилизованная личность! И как, в сущности, быстро стали появляться первые симптомы, свидетельствующие, что этот конь, возможно, и прекрасен, но он отказывается подчиняться надетой на него узде.
Едва ли не всех наблюдателей, получивших какой-то доступ к тайной жизни скопцов, томило любопытство, не всегда даже маскировавшееся под холодный научный интерес: полностью исчезает у них сексуальное влечение или все же частично сохраняется? А если сохраняется, то подавляют они его или находят доступные им формы удовлетворений? Соловецкий архимандрит Досифей обвинял узников, содержавшихся в монастыре, в гомосексуальных связях. Специалистов, работавших в комиссии Липранди, занимала проблема женского оскопления. Почему у скопчих так сильно меняется внешность, почему они увядают, усыхают раньше времени? Наложенная на них печать лишь уродует их организм, но не делает его бесполым. Сохраняется способность к зачатию, к рождению ребенка – такие случаи бывали, хоть большинство скопчих жили и умирали девственницами. Бесцветность, вялость, безжизненность во цвете лет закономерны в тех случаях, когда грудь удаляется «до кости», полностью: «опытные и сведущие врачи полагают, что если у женщины вырезаны обе груди, то это едва ли не должно считать близким к действительному оскоплению, ибо груди находятся в тесном сочувствии с маткою». Но преждевременная старость наступает и у женщин, подвергающихся лишь частичным повреждениям, не позволяющим достичь поставленной при них цели. Почему? «Если можно тут предполагать что-либо, так разве одно влияние воображения на подвергающихся операции изуверок… Они имеют дело со скопцами, у которых нет „царской печати“, и от такого противоестественного разврата, сопровождаемого продолжительным раздражением без удовлетворения, получают этот изнуренно-болезненный вид».
Подозрения в склонности к «противоестественному разврату» так и не были ни подтверждены, ни опровергнуты. Но одно бесспорно: никаких предпосылок для душевного комфорта жизнь этим людям не давала. И если они его все-таки достигали, значит, примешивались еще какие-то обстоятельства, пока нам неизвестные.

Параллельная реальность

В следственных материалах по делу Василия Будылина есть описания ритуалов-радений. Первый скопческий собор, на который он попал, происходил в селе Левые Ламки Моршанского уезда Тамбовской губернии, в доме крестьянина Дробышева – его наставника и учителя, местного пророка.
Учитель открыл собор молитвой. «Дай нам, Господи, к нам Иисуса Христа. Дай нам, сын Божий, свет, помилуй нас…» После молитвы все скопцы встали на колени. Учитель вышел на середину комнаты и начал громко говорить: «Ого, ого, ого, ого! Благослови, батюшка сударь, милосердный глава Искупитель из рая недостойного раба на твоем кругу святом пойтить и всем праведным рабам про твои дела возвестить, как страдал ты в Туле и Суздале граде, и подаешь всем отрады!» Затем пророк стал пророчествовать, обращаясь то ко всему собранию, то к кому-то одному. Называлось это общим судом. Пророк очень точно разоблачал различные прегрешения – то ли и вправду обладал даром видеть сквозь стены, то ли пользовался услугами тайных информаторов. Все крестились, кланялись пророку, пророчице, молились на портрет батюшки-Искупителя Петра III (к слову сказать, за неимением настоящих портретов скопцы часто использовали монеты с профилем этого монарха, отчеканенные в недолгий период его царствования).
Будылин называет имя пророчицы, выдававшей себя, по обстоятельствам, то за Богородицу, то за супругу Великого князя Константина Павловича: Елена Павлова, Лебедянская мещанка. Не исключено, что это была та самая «девица небывалой красоты», которую видели дома у Селиванова.
Когда суд завершился, все расселись по лавкам и начали петь. Пение, с нарастающим подъемом, продолжалось несколько часов и на пике возбуждения перешло в собственно радение. Мужчины в раздельных рубахах и штанах, женщины в причудливых колпаках, сверху подвязанных платками, принялись кружиться, помахивая при этом платками, бывшими в руках у каждого скопца. Накружившись до изнеможения, стали причащаться баранками и сухарями, которые Будылин привез от Селиванова.
Следствие было сосредоточено на двух моментах: на физическом изуверстве и на еретическом характере вероучения скопцов. Будылина подробно выспрашивали о проводимых на его глазах операциях, записывали с его слов молитвы и тексты песен. Как именно радели, то есть кружились присутствовавшие на соборе – с этим к допрашиваемому не приставали. Рядом с другими преступлениями это, вероятно, выглядело безобидным чудачеством, напоминая танцы, праздничные хороводы, детские игры или что-нибудь еще, такое же невинное.
А между тем именно это кружение открывает, на мой взгляд, главную тайну скопцов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78