Лучше останьтесь здесь, а мы сейчас пойдем ко мне, прихватив с собой кузена Фернандо, – полагаю, вам он не понадобится. Таким образом, вы с Жоанной просто поменяетесь покоями. Рокируетесь, говоря на языке твоей любимой игры.


ГЛАВА LVI. ДОЧЬ КАСТИЛИИ

Первое, что увидела Бланка, проснувшись, было склоненное над ней лицо Филиппа и были слезы, стоявшие в его глазах.
– Почему ты плачешь, милый? – спросила она.
– Это я от счастья, родная... Вправду от счастья.
С его ресниц сорвалась крупная слеза и упала ей на губы.
– Не обманывай меня, Филипп. Взгляд у тебя такой печальный, а слезы так горьки... О чем ты думаешь? Что тебя мучит?
Филипп положил голову на подушку, крепко обнял Бланку и зарылся лицом в ее волосах.
– Я вспомнил нашу первую встречу... Почему мы сразу не поняли, что любим друг друга? Почему мы не поняли это позже? Ведь у нас было столько времени! Целых пять лет мы были слепы. Даже когда я просил твоей руки – даже тогда я не понимал, как сильно люблю тебя. Я не настоял на немедленном браке, я принял условия твоего отца, не заподозрив в них подвоха. Проклятье!..
– Ты очень жалеешь об этом?
– Я проклинаю себя за это. Ведь мы могли пожениться, всегда быть вместе, жить счастливо... Боже, да что и говорить! Упустили, проворонили мы наше счастье, Бланка...
– Однако тогда ты не смог бы жениться на Анне Юлии, и наследством Арманда Готийского, вероятнее всего, завладел бы граф Прованский.
– Ну, и что с того? Ну, пришлось бы мне повоевать с ним за галльский престол – эка беда! В конце-то концов, я бы все равно вышел победителем... Знаю, это нелогично, неразумно, не по государственному, но когда говорит любовь, рассудок молчит.
Бланка вздохнула:
– Любовь... Ты слишком часто употребляешь это слово. Боюсь, оно значит для тебя не больше, чем банальное желание обладать женщиной...
– Но, милочка...
– Молчи, Филипп. Твой язык, пусть и против твоей воли, становится лживым, когда ты разговариваешь с женщинами. Прошу тебя, не надо опошлять словами то единственное прекрасное, что осталось у меня – мою любовь к тебе. На первое время ее хватит на нас обоих, а потом... Потом видно будет, время само расставит все на свои места. У нашей любви нет будущего, зато есть настоящее, и пока я с тобой, я буду жить лишь текущим днем. Со вчерашнего вечера меня больше ничто не связывает с графом Бискайским, и я буду с тобой до тех пор... – Она умолкла, подняла к Филиппу лицо и пристально поглядела ему в глаза. – Имей в виду, дорогой. Вчера, отдавшись тебе, я потеряла от любви голову, но вся моя гордость осталась при мне. Я ни на мгновение не забываю и никогда не забуду о том, что я принцесса Кастилии, дочь и сестра кастильских королей. Разумеется, я не стану требовать от тебя верности – право, это было бы смешно. Ты уже неисправим, ты до такой степени развращен и любвеобилен, что будешь путаться с другими женщинами, даже если действительно любишь меня, любишь так, как люблю тебя я. К тому же вскоре у тебя появится жена...
– Насчет Анны можешь не беспокоиться. Она предпочитает девчонок, и вряд ли ее вкусы изменятся.
– Это несущественно, Филипп. В любом случае, она должна родить тебе сына или дочь. Твое право на галльскую корону станет бесспорным только тогда, когда твои и Анны родовые земли будут объединены общим наследником. Впрочем, речь сейчас не об этом. За прошедшие восемь месяцев я во многом изменилась. Я уже не та маленькая твердолобая святоша, которую ты тщетно пытался совратить с пути истинного. Я поняла, что реальную жизнь никак нельзя втиснуть в прокрустово ложе ханжеской морали, исповедуемой моими воспитательницами-кармелитками. Я приняла, как должное, факт существования внебрачных связей, и даже сама грешила этим. Я отдаю себе отчет в том, что мы с тобой будем любовниками, и я согласна на это, я этого хочу. Однако запомни, хорошенько запомни: мы будем вместе, пока я буду владеть всеми твоими помыслами, как ты владеешь моими. Время от времени мне придется делить тебя с другими женщинами – но сердце твое должно целиком принадлежать мне одной, иначе... Как только я почувствую, что ты охладеваешь ко мне, что у меня появилась соперница, которая, с твоего позволения, покушается на мое единовластие, я не стану бороться с ней – ибо я не жена тебе, а насильно удерживать любовника будет для меня унизительно, – но я первая уйду от тебя. Я уйду прежде, чем ты сам осознаешь, что теряешь ко мне интерес. Ты будешь утверждать, что произошло ужаснейшее недоразумение, будешь клясться, что любишь меня больше всех на свете, и это не будет ложью. Но я все равно брошу тебя. Брошу навсегда.
– Никогда...
– Не зарекайся, Филипп. Если тебе кажется, что ты любишь меня, так люби, пока тебе кажется. Но наперед не загадывай... Лучше поцелуй меня.
Он нежно поцеловал ее, а затем они любили друг друга, пока им хватало сил.

Около часа пополудни Бланка встала с постели и накинула пеньюар, собираясь разыскать горничную, чтобы дать ей распоряжения насчет обеда и воды для купания. Но едва лишь отворив дверь, она тут же остановилась на пороге, как вкопанная. Из ее груди вырвалось изумленное восклицание:
– Брат!
Филипп быстро набросил на себя простынь, в два прыжка очутился рядом с Бланкой и увидел в соседней комнате человека, который сидел в кресле возле распахнутого настежь окна.
– Альфонсо!
Король Кастилии попытался доброжелательно улыбнуться им, но то, что у него получилось, больше походило на отчаянную гримасу боли.
– Сказал бы, что рад снова видеть вас, – произнес он. – Но на душе мне совсем не радостно.
Бланка подошла к брату, поцеловала его в щеку и присела рядом, сжимая его руку в своих руках. Следовавший за ней Филипп пододвинул еще одно кресло и расположился напротив них, кутаясь в простыню, как в широкую тогу.
– Когда вы приехали? – спросил он.
– В начале десятого.
– А? – удивилась Бланка. – Как ты успел?
Король нервно тряхнул головой.
– Скорее, я опоздал. Мне надо было выехать еще вчера вечером, как только я получил письмо от невестки.
– Мария послала к тебе гонца?
– Да. Собственно, потому я и приехал так рано. С господином де Шатофьером мы встретились на полпути.
– Мария что-то знала о планах Фернандо?
– Кое-что, но ничего существенного. Оказывается, Фернандо имеет привычку разговаривать во сне, особенно, когда выпьет. До поры до времени Мария молчала, потому что любит его, но вчера ночью он нес такую жуть, что она, хоть и ничего толком не поняла, не на шутку испугалась и решила немедленно известить меня, что Фернандо влез в какую-то опасную авантюру. Особо Мария упомянула его слова о том, что, дескать, святой хрыч вот-вот издохнет.
– Святой хрыч? – пораженно переспросил Филипп; он знал, что так иезуиты прозывают между собой Павла VII. – Инморте готовит покушение и на папу?
– Боюсь, что уже не готовит, – хмуро ответил Альфонсо. – Как раз вчера вечером пришло сообщение, что святейший отец при смерти.
Бланка перекрестилась:
– Матерь Божья! Да что же это творится такое?!
– Пол ночи я переколотился, не зная, как мне поступить. Лишь перед рассветом я, наконец, принял решение, взял с собой два десятка гвардейцев и отправился к вам. Но, увы, опоздал.
– Ты уже разговаривал с Фернандо?
– Да. Он умолял простить его, клялся, что впредь ничего подобного не повторится. Он утверждает, что это была инициатива Инморте, а сам он ни о чем таком не помышлял. По его словам, Инморте соблазнил его, вскружил ему голову. Теперь он обещает немедленно порвать с иезуитами и вести себя паинькой.
– Он раскрыл тебе детали заговора?
– Фернандо сказал, что на эту тему Инморте с ним не шибко откровенничал. Ему известно лишь то, что меня должны отравить и что покушение намечено на конец ноября. И кстати, Фернандо подтвердил, что болезнь святейшего отца – дело рук иезуитов. Инморте прознал о готовящемся отлучении его ордена от церкви и устроил отравление папы.
Бланка снова перекрестилась.
– Ну, это уже слишком! Они вконец обнаглели, еретики!.. Будем надеяться, что с Божьей помощью святейший отец вскоре поправится.
– Однако, – добавил Филипп, – ему лучше не медлить с изданием буллы об отлучении.
Альфонсо еще больше помрачнел.
– Для этого необходимо собрать заседание священной конгрегации. А это может сделать либо папа, который, судя по сообщению, очень плох, либо кардинал-камерлинг – а его лояльность к иезуитам общеизвестна.
– М-да, дело дрянь, – резюмировал Филипп. – Теперь вам, Альфонсо, надо быть начеку. Коль скоро иезуитам удалось добраться до святейшего отца...
Король кивнул:
– Отныне я буду начеку. Главное, что я предупрежден. А кто предупрежден, тот вооружен. Я незамедлительно издам указ о лишении Фернандо всех прав на престол и буду молить Бога, чтобы Констанца поскорее подарила мне наследника.
Филипп с сомнением хмыкнул.
«В Кастилии королевские указы редко переживают своих королей», – подумал он.
А Бланка сказала:
– Ты знаешь, брат, я не жестокий человек. И не кровожадный. Но на твоем месте...
Альфонсо тяжело вздохнул:
– Пожалуй, ты права, сестренка. Так, бесспорно, поступил бы наш отец. Так, скорее всего, поступила бы ты. Но я... Я же все помню! В детстве мы с Фернандо были очень дружны, вместе воспитывались, вместе играли в разные игры, позже ухаживали за одними и теми же барышнями... Да что и говорить! Боюсь, я никудышный король. Отец не уставал напоминать мне, что в государственных делах нельзя давать волю человеческим слабостям, но я оказался плохим учеником... Эх, Бланка, зря ты не родилась мужчиной и моим старшим братом.
Бланка взглянула на Филиппа и застенчиво улыбнулась, словно говоря: «Женщиной тоже быть неплохо».
– Моего мужа схватили?
– Пока нет. Но даже если ему удастся сбежать, насчет развода не беспокойся – я все улажу. Самое большее, это займет полгода. Как только граф Бискайский будет осужден... Ах да, чуть не забыл. Кузина Маргарита не желает широкой огласки, что вполне понятно, и намерена потребовать от Сената передачи дела на рассмотрение малой коллегии, состоящей из короля, верховного судьи и епископа Памплонского. Думаю, что с этой целью она попросит вас дать показания перед Судебной Палатой, что граф совершил государственное преступление, в результате чего погиб Рикард Иверо.
– Рикард мертв! – воскликнула Бланка. – Они что, избили его до смерти?
– Нет. Просто он выпил яд, находясь в здравом уме и твердой памяти... так, во всяком случае, утверждает Маргарита. А как оно было на самом деле – сам ли он отравился или же она принудила его к этому – ведомо только Богу единому.
– Бедная Елена, – прошептала Бланка. – Бедняжка... Впрочем, для нее это будет лучше, чем публичный суд и наказание Рикарда. Пусть она думает, что он был убит графом Бискайским.
– Маргарита считает так же. Она уже разговаривала с кузинами Жоанной и Аделью и взяла с них слово держать язык за зубами. Вы тоже ничего не знаете, добро?
– Добро... Нет, постой, так не пойдет. Вскоре Елена придет ко мне плакаться – странно, что она еще не явилась...
– Поговорив с Маргаритой, она сразу поехала в усадьбу лесника и до сих пор не вернулась оттуда.
– Вот и хорошо. Пока она там, мне надо потолковать с Маргаритой. Мы должны решить, что говорить Елене и как лгать ей поубедительнее... – Бланка вздохнула. – Не выношу лжи, но порой ложь – большое благо. Так что я постараюсь выглядеть искренней.
Они немного помолчали, обмениваясь быстрыми взглядами, затем король спросил:
– А ты что будешь делать, сестренка? Может, вернешься в Толедо? Мне очень не хватало тебя в последнее время, а с замужеством Норы я и вовсе остался один. Конечно, у меня есть Констанца, но она не сможет заменить мне сестер – особенно тебя. Подумай над моим предложением, Бланка. Ты еще молоденькая, спешить тебе некуда, поживи пару годков в свое удовольствие, потом найдешь себе нового мужа... Между прочим, я окончательно помирился с арагонским королем, все былые раздоры забыты, и я уверен, что он с радостью отдаст за тебя своего сыночка.
Бланка решительно покачала головой:
– Нет, Альфонсо, об этом и речи быть не может. Я больно обожглась на своем замужестве и сейчас даже думать не хочу о каком бы то ни было браке. Кузен Педро, конечно, не подлец и не интриган, он вообще никто и ничто, он и мухи обидеть неспособен, он просто малое дитя, однако... Нет, нет и нет! И слышать не хочу и думать не желаю.
– А я не настаиваю, сестренка. Ты можешь выйти замуж когда угодно и за кого угодно. Я согласен даже на мезальянс, лишь бы твой избранник был дворянин и католик. Для меня твое счастье превыше всего. Кроме того, что я люблю тебя, я считаю аморальным дважды приносить тебя в жертву политическим амбициям. Ведь и в политике должны существовать хоть какие-то нравственные нормы, иначе весь наш мир провалится в тартарары. Я не ставлю тебе никаких условий; просто хочу, чтобы ты вернулась ко мне, в Толедо.
Бланка молча поднялась с кресла и отошла к окну.
– Нет, Альфонсо, – произнесла она, глядя в чистое безоблачное небо. – Я не хочу возвращаться назад, потому что не могу воротиться, потому что детство мое ушло, и его ничем не вернешь. Я уже взрослая, мне скоро семнадцать, и я должна идти вперед, смотреть в будущее, а не цепляться за прошлое. Отец сделал меня графиней Нарбоннской, по галльским законам я совершеннолетняя, я один из пэров Галлии, и мое место в этой стране, которая, надеюсь, станет моей второй родиной. Прости, брат, что я не оправдала твоих надежд.
Король пристально посмотрел на Филиппа, затем снова перевел взгляд на сестру.
– Значит, ты наконец решилась. Только жаль, что так поздно. Я не буду ни отговаривать тебя, ни поощрять – это твой выбор, и ты знаешь, что делаешь. Просто мне досадно... Досадно, что вы столько лет не могли определиться в своих отношениях. А ведь, в сущности, определяться было нечего – вы всегда любили друг друга.
– Это было так заметно? – спросил Филипп.
– Очень заметно, кузен. Вот только вы оба этого не понимали. Вернее, не хотели понять.
Альфонсо встал, подошел к Бланке и обнял ее за плечи.
– Желаю тебе счастья, сестренка, от всей души желаю.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81