..
Все ласковые слова вдруг застряли у него в горле. Он резко, почти грубо, произнес:
– Ты сама снимешь чулки, или это сделать мне?


ГЛАВА XLII. РЕШИТЕЛЬНЫЙ ШТУРМ

Едва лишь Бланка вышла из покоев новобрачных, тотчас рядом с ней возник Филипп, и его пальцы вновь сомкнулись вокруг ее запястья.
– Дорогой кузен, – раздосадовано сказала она. – Пожалуйста, отпустите меня.
– И не подумаю, моя бесценная кузина, – кротко возразил он. – Почему бы нам не пойти вместе?
– Хотя бы потому, что нам не по пути. Я иду к себе.
– Но зачем?
– Как зачем? Поздно уже.
– Поздно? – удивился Филипп. – Не смешите меня, Бланка. Уж я-то знаю, когда для вас настает «поздно».
– Сегодня я устала, – объяснила она. – К тому же у меня плохое настроение – и вам известно из-за чего... Оставьте меня в покое, прошу вас.
– Ни за что!
– Учтите: по доброй воле я с вами не пойду, – предупредила Бланка. – Конечно, вы можете применить грубую силу, но тогда я буду сопротивляться.
– О нет, солнышко, до этого дело не дойдет. Раз вы устали, я не смею задерживать вас.
– Так отпустите! – Бланка попыталась высвободить руку, но Филипп хватки не ослаблял. – Как же я пойду, скажите на милость?
– Очень просто – мы пойдем вместе.
Бланка тяжело вздохнула:
– Вы несносный, Филипп!
– Вовсе нет, дорогая. Просто я пленен вашими чарами.
Пока они пререкались, не трогаясь с места, остальные дамы и господа уже начали спускаться по лестнице. Оглянувшись, Маргарита окликнула их:
– Кузина, принц! Почему вы отстаете?
– Кузина Бланка устала, – ответил за двоих Филипп. – Она возвращается к себе и попросила меня сопровождать ее. Разумеется, я не могу отказать ей в этой услуге.
В ответ на эту беспардонную ложь Бланка лишь поджала губы и с достоинством промолчала. Она понимала, что любые возражения или опровержения только ухудшат ее положение.
Молодые люди весело рассмеялись, пожелали им обоим доброй ночи и приятных развлечений и пошли своей дорогой. Но прежде, чем их голоса утихли, чуткие уши Бланки все же уловили несколько прозрачных намеков и неприличных острот, уточнявших особо пикантные моменты ее предполагаемого времяпрепровождения с Филиппом.
– А вы ничуть не изменились, кузен, – обиженно сказала она.
– В каком смысле?.. Эй, парень! – поманил он пажа с фонарем, который задержался, чтобы в случае надобности прислужить им. – Посвети нам, будь так любезен.
Паж молча поклонился и прошел вперед. Филипп и Бланка последовали за ним.
– Так в чем же я не изменился? – спросил Филипп.
– Вы остались таким же настойчивым и бесцеремонным нахалом, каким были всегда.
– Что за слова, Бланка? Вы меня обижаете. Какой же я нахал?
– Как это какой? Самый обыкновенный... Впрочем, нет, необыкновенный. Вы нахал, каких мало.
– Ну, если на то пошло, вы тоже не промах.
– Я?!
– А разве нет? Когда некая знатная дама говорит «милый» своему любовнику в присутствии дяди своего мужа – как прикажете это называть? Ярчайшим образцом застенчивости?
Бланка смущенно опустила глаза и ничего не ответила. Остаток пути они прошли молча. Филипп нежно мял ее руку в своей руке, а она уже не пыталась вырваться.
Покои Бланки находились в той же северной башне, только на верхнем уровне, рядом с покоями Маргариты, Елены и Жоанны. У ее двери паж остановился, ожидая дальнейших распоряжений.
– Ступай, – сказал ему Филипп. – Ты свободен.
– Э нет, любезный! – сразу всполошилась Бланка. – Постой. Ты должен проводить господина принца.
– Это излишне, – возразил Филипп. – Я сам найду дорогу. Ступай, парень.
– Нет, постой!
– Можешь идти, я сказал.
– А я говорю: постой!
Паж не двигался с места и лишь одурело таращился на препиравшихся господ.
– Так мне можно идти или еще подождать? – наконец не выдержал он.
– Ступай, – ответил Филипп, а после очередного «Нет, постой!» Бланки, быстро повернулся к ней: – А как же насчет того, чтобы посидеть вместе, поболтать?
– У меня не то настроение, Филипп.
– Так будет то. Я мигом подниму ваше настроение.
Бланка отрицательно покачала головой.
– Об этом и речи быть не может. Пожалуйста, уходите.
Филипп изобразил на своем лице выражение глубочайшего замешательства.
– Ах да, понимаю, понимаю. И прошу простить мою недогадливость.
Бланка недоуменно взглянула на него, подозревая какой-то подвох:
– О чем вы? Я не...
– Ну все, замнем это дело. Ееще раз прошу простить меня. Примите во внимание, что сегодня я перебрал. Я спьяну увязался за вами, не сообразив, что вы всего лишь хотели отлучиться на пару минут. Конечно, я подожду вас здесь.
Щеки Бланки вспыхнули густым румянцем. Она рывком распахнула дверь и гневно выкрикнула:
– Ну, проходите! И будьте вы прокляты...
С самодовольной ухмылкой Филипп отвесил ей шутливый поклон.
– Только после вас, сударыня.
Они пересекли узкую переднюю и вошли в небольшую уютную комнату, обставленную, как будуар. Несмотря на то, что Бланка провела в своих новых покоях всего лишь одну ночь, они чувствовались обжитыми и уже пахли своей хозяйкой – в воздухе витал тонкий аромат жасмина и еще чего-то невыразимо приятного, чем всегда пахло от Бланки и от всех ее личных вещей.
Дверь, ведущая в соседнюю комнату, отворилась и в образовавшуюся щель просунулась голова горничной. Увидев свою госпожу с мужчиной, она мгновенно исчезла.
Бланка расположилась на диванчике в углу комнаты и жестом указала Филиппу на стоявшее рядом кресло. Филипп машинально сел, не сводя с нее восхищенного взгляда. Он любовался ее изящными, грациозными движениями, живой мимикой ее лица, тем, как она усаживается и сидит, – он любовался ею всей. Бланка была одета в изумительное платье из великолепной золотой парчи, которое удачно подчеркивало ее естественную привлекательность, превращая ее из просто хорошенькой в красавицу. Филипп почувствовал, что начинает терять остатки трезвости.
– Здорово я сыграл на вашей деликатности, не правда ли? – лукаво улыбаясь, сказал он. – Между прочим, вы знаете, как называет вас Маргарита? Стыдливой до неприличия, вот как. И она совершенно права. Порой вы со своей неуместной стеснительностью сами ставите себя в неловкое положение. Это ваше уязвимое место, и я буду не я, если не найду здесь какой-нибудь лазейки в вашу спальню. Как раз сейчас я думаю над тем, в чем бы таком ужасающе постыдном мне вас обвинить, чтобы вы могли опровергнуть это только одним способом...
– Прекратите, бесстыжий! – негодующе перебила его Бланка. – Немедленно прекратите!
В это самое мгновение в голове у Филиппа что-то щелкнуло – видимо, начало действовать выпитое в брачных покоях вино, – и она закружилась вдвое быстрее. И, естественно, вдвое быстрее он замолотил языком:
– Но почему «прекратите»? Нельзя ли покороче: «прекрати»? Что ты в самом деле – все выкаешь да выкаешь? Ладно еще когда мы на людях, но с глазу на глаз... Черт возьми! Как-никак, ты моя троюродная сестричка. Даже больше, чем троюродная, почти двоюродная – ведь мой дед и твоя бабка были двойняшки. Близнецы к тому же. Ну, доставь мне удовольствие, милочка, называй меня на ты.
Бланка невольно улыбнулась. Эта песенка была ей хорошо знакома. Всякий раз подвыпивши, Филипп настойчиво начинал выяснять у нее, что же мешает им быть на ты.
– Нет, – решительно покачала она головой. – Ничего у вас не выйдет.
– Ваше высочество считает меня недостойным? – едко осведомился Филипп. – Ну да, как же! Ведь вы, сударыня, дочь и сестра кастильских королей, а я – всего лишь внук короля Галлии. Мой род, конечно, не столь знатен, как ваш, а мой предок Карл Бастард, как это явствует из его прозвища, был незаконнорожденным... Ха! Черти полосатые! Он же и ваш предок! Значит, мы оба принадлежим к одному сонмищу ублюдков...
– Филипп!..
– Мы с тобой одной веревкой связаны, дорогая, – продолжал он, все больше возбуждаясь. – Мы просто обязаны быть на ты. И никаких возражений я не принимаю.
– Ну, а потом вы потребуете, чтобы мы... сблизились, не так ли? Дескать, коль скоро мы с вами на ты, то и наши отношения, как вы поговариваете, должны быть «на надлежащем уровне».
Филипп хлопнул себя по лбу.
– Ага! Так вот что вас волнует! Ну, если на то пошло, мы можем сначала сблизиться.
Он одним прыжком пересел с кресла на диван рядышком с Бланкой, как бы нечаянно обнял ее за талию и привлек к себе.
– Что вы делаете, нахал! – воскликнула она, изворачиваясь. – Что вы...
– Как это что? Иду на сближение, – с невозмутимым видом пояснил Филипп, однако глаза его лихорадочно блестели. Он отбросил с ее лба непокорную прядь волос и запечатлел на нем нежный поцелуй. – Вот мы и сблизились... Гм. По крайней мере, частично.
– Свинья! Наглец!
– А вы невежа.
– Да неужели?!
– А разве нет? За кем, свет души моей, я ухаживаю последние три недели? Ясное дело, за вами. И что в ответ? Меня не замечают! Ради кого я отослал господина де Монтини в Рим – жаль, что не в Пекин? Разумеется, ради вас...
– Ах! – саркастически произнесла Бланка. – Так, значит, это было сделано для моего блага!
– Вот именно. Он чувствительно мешал нашей любви.
– Так, так, так...
– А вы жутко обиделись на меня.
– Ай-ай-ай! Какая черная неблагодарность с моей стороны! – Она предприняла еще одну, впрочем, безуспешную попытку вырваться из его объятий. – Ведь мне следовало сразу же броситься вам на шею.
Филипп важно закивал с умиротворенным видом пастыря, чей беспутный прихожанин наконец решил взяться за ум.
– Итак, ты осознала свою вину. Что ж, отрадно... Но раскаиваешься ли ты?
– Раскаиваюсь? – искренне возмутилась Бланка. – Ну, это уже слишком! Может, мне еще стать на колени и попросить прощения?
– Гм... В общем-то, неплохая идея.
Слово «колени» вызвало у Филиппа цепочку тривиальных ассоциаций, побудивших его к активным действиям. Левой рукой он сделал молниеносный выпад вниз с явным намерением задрать ее юбки, но Бланка ни на мгновение не теряла бдительности. Она тут же лягнула его ногой и закатила ему звонкую пощечину – он почувствовал себя на седьмом небе от блаженства.
– Бесстыжий нахал! Похотливый самец! Гнусный извращенец!
С двумя первыми характеристиками Филипп, по-видимому, был согласен. Во всяком случае, против них он не возражал, чего нельзя было сказать о последней, которая очень огорчила и даже оскорбила его.
– Я извращенец? Да что вы говорите, Бланка?!
– А нет? Как же иначе вас называть после тех ваших советов господину де Шеверни?.. Брр! – Бланку всю передернуло. – Бедная Матильда не знала, где ей деться от стыда.
Филипп оторопел. Он выпустил Бланку из объятий и, широко распахнув глаза, в молчаливой растерянности глядел на нее.
– О Боже!.. – наконец выдавил из себя он. – Бланка! Что ты нашла гнусного, а тем более извращенного, в моих советах Габриелю? Признаю, они были слишком откровенны, довольно нескромны, и мне, пожалуй, не следовало давать их при Матильде и прочих женщинах. Но из-за этого называть меня гнусным извращенцем... Черти полосатые! – Он схватил Бланку за плечи и быстро заговорил, прожигая ее насквозь пламенным взглядом: – Ты меня убиваешь, детка! До сих пор я полагал, что Нора была уникальна в своем невежестве, на тебя я даже подумать не мог – ведь ты у нас такая умница, такая вдумчивая и рассудительная. Я всегда считал тебя донельзя стеснительной, ужасно скрытной и потайной, но мне и в голову не приходило, что ты такая забитая, затурканная... Господи, да что и говорить! Когда мы с Норой... мм... сблизились, ей еще не исполнилось тринадцати лет, она была наивной и невинной девчушкой и понятия не имела, что значит быть женщиной. Тебе же скоро семнадцать, ты замужем, у тебя есть любовник – и ты такое несешь! Такой вздор, такую несусветицу!.. Позор твоему мужу – впрочем, если он вправду не спит с тобой, это отчасти оправдывает его. Но Монтини нет никакого оправдания. Позор ему, позор! Он не достоин быть любовником такой изумительной женщины, как ты. Твой Монтини – мужлан неотесанный.
– Филипп!
Он с вожделением облизнулся и нетерпеливо потер руками, точно в предвкушении некоего редчайшего лакомства.
– Обожаю девственниц, – сообщил он. – А ты настоящая девственница. Ты неиспорченная, целомудренная девчонка, чистая душой и помыслами, достойная воспитанница монахинь-кармелиток. – Его глаза засияли каким-то удивительным сочетанием нежности и похоти. – Я научу тебя любви, Бланка, хочешь? Поверь, нет ничего постыдного в тех ласках, которыми мужчина одаривает женщину и наоборот. Какие бы ни были те ласки, главное, чтобы они доставляли им обоим удовольствие не в ущерб их здоровью, а все остальное неважно... Ну, скажи: «хочу», милочка. Одно-единственное слово или просто кивок головы – и со мной ты испытаешь такое наслаждение, какого еще не знала никогда и ни с кем.
– Вы просто чудовище! – пораженно вскричала Бланка.
– Да, я чудовище, – подтвердил Филипп, притягивая ее к себе. – Я дракон. Грр!
Он попытался ухватить зубами ее носик. Бланка увернулась и наградила его еще одной пощечиной.
– Отпустите меня, вы, пьяная свинья!
– Я не свинья, я дракон. Пьяный дракон. А ты знаешь, милочка, что больше всего любят драконы – и пьяные и трезвые? Они просто обожают кушать невинных девушек – таких, как ты, например. А поскольку я дракон, голодный и пьяный дракон, то сейчас я тебя съе-е-ем! – последнее слово Филипп прорычал.
Одной рукой он прижал Бланку к себе, а другой принялся расстегивать ее корсаж. Она увертывалась, извивалась, брыкалась, лягалась, но вырваться из его объятий ей не удавалось.
– Прекратите немедленно! Я буду вас бить.
– Бей, – равнодушно ответил Филипп. Он как раз сосредоточил свое внимание на застежках, которые почему-то не хотели выполнять своей основной функции – расстегиваться.
– Я буду кусаться, – предупредила Бланка.
– Об этом я только и мечтаю.
– Негодяй ты! – сказала она и вдруг всхлипнула.
Оставив в покое корсаж, Филипп взял Бланку за подбородок и поднял ее лицо к себе. На ее длинных ресницах, словно капли росы, блестели слезы.
– Что с тобой, милая? Почему ты плачешь?
– Вы... ты насилуешь меня. Ты заставляешь... принуждаешь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81