Маргарита удрученно покачала головой:
– Ну, и дура ты, Матильда, в самом деле! Ты ровным счетом ничего не поняла. Дитя малое! Неужели ты не видишь, как Бланка страдает? Неужели тебе невдомек, что главная причина ее страданий – неурядицы в личной жизни?
– Я вижу, сударыня, я понимаю, но...
– Ты предлагаешь ей быть верной женой и снова пустить к себе в постель мужа?
При одной мысли об этом Бланка содрогнулась.
– Ну... – Матильда в растерянности захлопала ресницами. Прежде все в жизни представлялось ей простым и однозначным. Было добро и зло, белое и черное, праведное и грешное, истинное и ложное – но теперь...
– Кузина, – сказала Бланка, выручая Матильду из затруднения. – Если ты думаешь, что это решит все мои проблемы, то ошибаешься.
– Я так не думаю. Я знаю, что тебя тяготит твое положение при моем дворе. Он, конечно, не столь блестящ, как кастильский...
– Не преуменьшай, кузина, твой двор великолепен. Однако...
– Однако хозяйка в нем я. А при кастильском дворе ты привыкла повелевать, привыкла быть в центре внимания, привыкла к всеобщему поклонению. В Кастилии тебя любили и почитали больше, чем твоего отца, Альфонсо и Нору, не говоря уж о Фернандо, Констанце Орсини или Марии Арагонской. Но тут ничего не попишешь. Это мой двор и моя страна, и даже при всей моей любви к тебе я не потерплю твоих попыток играть здесь первую скрипку. Ты уж прости за прямоту, Бланка...
– Все в порядке, я не в обиде. Ты совершенно права: это твой двор, и с моей стороны было бы свинством претендовать на роль хозяйки в нем.
– А между тем, – заметила Маргарита. – Женясь на тебе, кузен Бискайский рассчитывал, что с твоей помощью он станет королем, и наверняка пообещал твоему отцу сделать тебя хозяйкой всей Наварры.
Тут Бланка гордо вскинула голову.
– Ты же знаешь, кузина, я никогда не позарюсь на то, что не принадлежит мне по праву. Могу заверить тебя, что в своих притязаниях на наваррский престол мой муж не получит никакой поддержки ни от меня, ни от Альфонсо, ни от Кастилии вообще. Более того, при необходимости я сама воспрепятствую свершению его планов. Больно мне нужна твоя маленькая Наварра – после всего, что я упустила в своей жизни.
Последние слова кастильская принцесса произнесла с откровенной пренебрежительностью, но горечь, прозвучавшая в ее голосе, помешала Маргарите обидеться.
– Да уж, – согласилась она, – ты многое упустила. Однако я склонна считать, что в случае с кузеном Бискайским ты сама сглупила. Ведь ты у нас такая властная и решительная – что помешало тебе воспротивиться этому браку? К тому времени тебе уже исполнилось шестнадцать, ты стала полноправной графиней Нарбоннской, и даже отец не смог бы лишить тебя этого титула без согласия галльского короля и Сената. В крайнем случае, ты могла бы бежать в Галлию и попросить покровительства у кузена Робера Третьего. Я уверена, что он не отказал бы в помощи невесте своего племянника.
– Да, ты права, – печально ответила Бланка. – Я сглупила, вернее, смалодушничала. Я проклинаю себя за ту минутную слабость, которая обернулась такой катастрофой. Да простит меня Бог, порой я проклинаю отца за то, что он сделал со мной. Я потеряла все... даже дружбу Филиппа.
Маргарита хотела спросить почему, но потом сама догадалась.
– Ага! – сказала она. – Красавчик предлагал тебе бежать с ним в Галлию?
– Ну... вроде того. Был один план, но я, дура, отказалась... Боже, какая же я дура!
Маргарита внимательно посмотрела ей в глаза.
– Все-таки ты влюблена в него, правда?
Бланка горько усмехнулась:
– Какое теперь это имеет значение? Если я и любила Филиппа, то недостаточно сильно, чтобы пойти против воли отца.
Но Маргарита покачала головой:
– Твои рассуждения слишком наивны, кузина. Это в поэмах моего незадачливого поклонника, графа Шампанского, любовь придает людям силы, подвигает на героические поступки, а в реальной жизни сплошь и рядом происходит обратное. Не исключено, что твои нежные чувства к Филиппу Аквитанскому сыграли с тобой злую шутку, и ты...
– Не надо, Маргарита, – перебила ее Бланка, чувствуя, что вот-вот заплачет. – Довольно. К чему эти разговоры? Все равно прошлого не вернешь. Теперь я замужем, а Филипп... Он просит твоей руки.
– И, небось, ты назвешь меня дурой, если я отвергну его предложение?
– Не назву, – ответила Бланка и улыбнулась уже не так горько, как прежде. – Но не могу гарантировать, что я этого не подумаю.
Маргарита зашлась звонким смехом. Вслед за ней позволила себе засмеяться и Матильда.
– Кстати, сударыни, – сказала она, решив, что до сих пор ее участие в разговоре было недостаточно активным. – Вы знаете, что семь лет назад мой братик служил пажом у дона Филиппа-младшего?
– Знаю, – ответила Маргарита. – Кажется, я знаю про твоего брата все, что знаешь ты.
– Ан нет, сударыня, вы еще не все знаете.
– Неужели? – шутливо изумилась наваррская принцесса. – Это непорядок. Так что же я о нем не знаю?
– Что он сегодня приехал.
– В Памплону?
– Да, сударыня. Легок на помине. Вы даже не представляете, как я рада! Братик вырос, еще похорошел...
– И где он?
– Совсем недавно был здесь, вернее, там. – Матильда указала на чуть приоткрытую дверь, ведущую в комнату дежурной фрейлины. – Мы с ним так мило беседовали, но затем поднялся весь этот гвалт, пришли вы...
– Постой-ка! – настороженно перебила ее Маргарита. – Значит, он был здесь?
– Да.
– А сейчас где?
– Не знаю, сударыня. Он ушел.
– Когда?
– Когда вы вернулись от государя и велели всем уходить.
– А ты видела, как он уходил?
– Нет, не видела. Но ведь вы велели...
– Да, я велела. Но, как и ты, я не видела, чтобы отсюда уходил парень. Я вообще не видела здесь никаких парней. – Маргарита перевела свой взгляд на указанную Матильдой дверь и, как бы обращаясь к ней, заговорила: – Вот интересный вопрос: мне придется встать и самой открыть ее, или же достаточно будет просто приказать: «Откройся»?


ГЛАВА XVIII. В КОТОРОЙ ПОЯВЛЯЕТСЯ ЕЩЕ ОДИН ГЕРОЙ НАШЕЙ ПОВЕСТИ

Не успела Маргарита договорить последнее слово, как дверь распахнулась настежь, и красивый черноволосый юноша шестнадцати лет, едва переступив порог, бухнулся перед принцессами на колени. Был он среднего роста, стройный, черноглазый, а его правильные черты лица выказывали несомненное родственное сходство с Матильдой.
– А вот и он, – прошептала пораженная Матильда.
– Что вы здесь делаете, милостивый государь? – грозно спросила Маргарита, смерив его оценивающим взглядом.
«Какой красавчик! – с умилением подумала она, невольно облизывая губы. – Парень, а еще посмазливее своей сестры... Боюсь, Рикарду снова придется ждать».
– Ну, так что вы здесь делаете? – повторила Маргарита уже не так грозно.
– Смиренно прошу у ваших высочеств прощения, – ответил юноша, доверчиво глядя ей в глаза.
Принцесса усмехнулась:
«Ага! Так он еще и нахал!»
– А что вы, сударь, делали до того, как отважились просить у нас прощения?
– Смилуйтесь, сударыня! Я здесь человек новый и не знал, как вы обычно выпроваживаете своих придворных. Поначалу я не мог понять, что здесь происходит, и очень боялся некстати явиться пред ваши светлые очи и подвернуться вам под горячую руку, ведь вы, сударыня, опять же прошу прощения, разошлись не на шутку. Так что я решил обождать, пока буря утихнет...
– А потом?
– Потом вы разговорились...
– А вы подслушивали. И не предупредили нас о своем присутствии. Разве это порядочно с вашей стороны?
– Но вы должны понять меня, сударыня, – оправдывался парень. – Вы говорили о таких вещах... э-э, не предназначенных для чужих ушей, что я счел лучшим не смущать вас своим появлением.
– Какая деликатность! – саркастически произнесла Маргарита, бросив быстрый взгляд на обескураженную Бланку. – Стало быть, вы все слышали... господин де Монтини, я полагаю?
– Да, сударыня. И я, право, не знаю, что мне делать.
– Прежде всего, подняться с колен, – посоветовала Маргарита, смягчая тон.
Монтини без проволочек выполнил этот приказ, все так же доверчиво глядя на наваррскую принцессу. А та между тем продолжала:
– И хотя ваше поведение, сударь, было небезупречно, я все же прощаю вас. Надеюсь, моя кастильская кузина присоединится ко мне – при условии, конечно, что вы тотчас забудете все случайно услышанное вами.
Бланка утвердительно кивнула, украдкой разглядывая Монтини. В ответ юноша бросил на нее восхищенный взгляд и почтительно поклонился.
– Милостивые государыни, я не могу ручаться, что позабуду о вашем разговоре. Но вместе с тем осмелюсь заверить вас, что никто, кроме ваших высочеств, не заставит меня вспомнить хотя бы слово из услышанного.
Это следовало понимать так: «Рассказать, я никому не расскажу, однако никто не запретит мне использовать полученные сведения в своих личных целях».
– Хорошо, – сказала Маргарита, приняв к сведению хитрость Монтини. – Вы можете садиться, сударь.
Юноша устроился на указанном наваррской принцессой невысоком табурете в двух шагах от дивана, но при этом, как бы невзначай, сел с таким разворотом, чтобы смотреть в упор на принцессу кастильскую. Это обстоятельство не ускользнуло от внимания Маргариты, и она исподтишка ухмыльнулась.
– Если память не изменяет мне, – отозвалась Бланка, нарушая неловкое молчание, – вас зовут Этьен.
– Да, сударыня, Этьен. Правда, с тех пор как наша семья, получив наследство переехала из Блуа в Русильон, мое имя зачастую переиначивают на галльский лад – Стефано. – Он ослепительно улыбнулся. – Так что я сам толком не знаю, как же меня зовут на самом деле.
– С собственными именами порой возникает настоящая неразбериха, – живо подхватила Бланка. – К примеру, кастильское Хайме по-французски произносится Жак, по-галльски и по-итальянски Жакомо, а в библейском варианте – Иаков. Мой духовник, кстати, ваш тезка, падре Эстебан, как-то рассказывал мне, что Иисуса Христа по-еврейски звали Йешуа...
Маргарита слушала кузину, с трудом скрывая свое удивление. Собственно, было бы неверно утверждать, что Бланка избегала мужского общества. Она была девушка общительная и любила поговорить с интересными людьми, независимо от их возраста и пола, а беседы о вещах серьезных и вовсе предпочитала вести с мужчинами, которые были ближе ей по складу ума, чем большинство женщин. Однако сейчас в ее поведении чувствовалось нечто такое, что заставило Маргариту насторожиться. Это «нечто» было на первый взгляд незначительное, почти незаметное и, тем не менее, чрезвычайно важное.
«Определенно, этот парень приглянулся Бланке, – решила Маргарита. – Он застал ее врасплох, когда она не в меру разоткровенничалась, вроде как встретил голую на реке. И если он не дурак... А он точно не дурак. Вон как строит ей глазки, кует железо, пока горячо. Что ж, недаром говорят, что нет худа без добра. – Про себя принцесса вздохнула. – Похоже, мне придется уступить его Бланке. Жаль, конечно, он милый парень, и мы с ним приятно провели бы время. Но чего не сделаешь для лучшей подруги... А Рикарду, считай, повезло».
Между тем разговор от Иисуса Христа, которого на самом деле звали Йешуа, перешел на гонения первых христиан. При случае был упомянут император Нерон, который в поисках вдохновения велел поджечь Рим, дабы, глядя на охваченный огнем город, воспеть падение древней Трои. За сим естественным образом всплыла сама Троя с прекрасной Еленой, авантюристом Парисом и печально известным яблоком раздора. Тут Маргарита испугалась, что Бланка, того и гляди, примется цитировать Овидия или Вергилия, и торопливо вмешалась – тяжелый и высокопарный слог древнеримской поэзии наводил на нее тоску.
– Господин де Монтини, – сказала она. – У меня создается впечатление, что мы с вами уже где-то встречались. Может быть, это потому, что вы очень похожи на Матильду?
– Не только поэтому, сударыня. Вы могли видеть меня, когда шли к государю отцу вашему.
– Да, да, вспомнила. Дело было в галерее. Вы еще стояли, как вкопанный, и даже не поклонились мне.
– Ах, сударыня! – виновато произнес Монтини. – Прошу великодушно простить меня за столь вопиющую неучтивость. Но будьте снисходительны ко мне. Я был так потрясен вашей красотой, что меня буквально парализовало. Я увидел самую прекрасную на всем белом свете женщину после... – Он демонстративно запнулся с таким видом, будто нечаянно выдал свои самые сокровенные мысли.
Маргарита была девушкой сообразительной и тотчас догадалась, что значит это «после» и к кому оно относится.
«Чертенок! Он уже заигрывает с Бланкой».
– Ну да, конечно, – сказала она, выстрелив в кастильскую принцессу насмешливым взглядом. – Для любящего брата во всем мире не сыщешь женщины краше его сестры.
Щеки Бланки вспыхнули алым румянцем. Монтини лицемерно потупился, мастерски изображая смущение. И только Матильда приняла все за чистую монету.
– Я тоже люблю братика, – с очаровательной наивностью ответила она. – Очень люблю.
Маргарита зашлась нервным кашлем, чтобы не расхохотаться.
– Знаю... знаю... Ты рада, что он приехал?
– Ах, сударыня, я так счастлива! – Матильда вскочила с подушки и поцеловала Этьена в щеку. – Я безумно счастлива снова видеть его.
– Ваша сестра, господин де Монтини, настоящее чудо, – сказала наваррская принцесса. – Я ее очень люблю.
– Я тоже, – с неожиданным пылом отозвалась Бланка.
Маргарита и вовсе обалдела.
«Однако же! – подумала она. – У парня железная хватка. И как ловко он это провернул! У него точно есть опыт обольщения девиц, причем немалый... Ай да Бланка! Так вот какие мужчины привлекают нашу скромницу – ловеласы, распутники, соблазнители...»
– И что же привело вас в Памплону? – спросила она у Этьена.
– Главным образом, желание повидаться с Матильдой, – ответил он. – А тут еще представился удобный случай: господин герцог направил к государю отцу вашему посла, господина де Канильо, для ведения каких-то переговоров. Я вызвался сопровождать его, поскольку это совпадало с моими давними планами навестить сестру.
– А что мешало вам самому приехать, и то значительно раньше? Больше года Матильда ждала вас, а вместо этого получала письма, в которых вы сообщали, что задерживаетесь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81