Если это вернется, я не выдержу, я сойду с ума.
– О нет, милый! Я никогда не разлюблю тебя, верь мне.
– И ты согласна освятить нашу любовь перед Богом? Ты станешь моей женой?
Маргарита вздохнула и высвободилась из его объятий.
– Это невозможно, Рикард. Все, что угодно, только не это. Брак всегда был камнем преткновения в наших отношениях, он был причиной всех наших ссор. Пожалуйста, не надо об этом, я не хочу ссориться с тобой. Я очень люблю тебя, ты мне очень нужен.
– И это все, чего стоит твоя любовь? – с горькой улыбкой, больше похожей на гримасу боли, произнес Рикард. – Не сказал бы, что много. Несмотря на все заверения, твоей любви ко мне явно чего-то недостает. А именно, готовности разделить со мной не только постель, но и всю свою жизнь.
– Не говори так, дорогой! – воскликнула Маргарита и тут же в смущении опустила глаза. – Да, это правда, у меня будет муж... Но любить я буду тебя!
– Весьма тронут, сударыня. Ваши слова делают мне честь... А в мужья, стало быть, я вам не гожусь? Недостоин, наверное?
– Ах, Рикард, не в том дело, – почти что простонала она.
– А в чем же тогда? Объясни мне, непонятливому. Нынче ты не на шутку разоткровенничалась, так будь же откровенной до конца. Ну!
Маргарита сплела пальцы рук, положила их себе на колени и сосредоточенно посмотрела на него.
– Беда в том, Рикард, что я очень плохая девочка. Я вконец испорченная. Капризная, самовлюбленная, эгоистичная, развращенная властью, богатством и всеобщим поклонением – и это лишь малая толика моих отрицательных черт; в действительности я еще хуже... Молчи! Я знаю, что ты любишь меня со всеми достоинствами и недостатками, со всем хорошим и плохим, что у меня есть; но речь сейчас о другом. Когда-нибудь я унаследую престол, и я хочу быть настоящей правительницей Наварры, а не женой правителя; королевой, а не женой короля. Как бы я ни любила тебя, как бы ни нуждалась в твоей любви, я не хочу делиться с тобой властью.
– Но ведь я не честолюбив, Маргарита. Я люблю тебя, а не твое наследство, и корона мне ни к чему. Поверь...
– Я верю тебе. Я не сомневаюсь в твоей искренности. Уж я-то знаю, каков ты на самом деле. При других обстоятельствах из тебя вышел бы идеальный супруг для такой честолюбивой женщины, как я. Но, себе на беду, ты происходишь из знатного наваррского рода. Твой отец пользуется большим уважением в Наварре, особенно в ее кастильской части. После моего отца он самый влиятельный человек в стране, и волей-неволей ты унаследуешь от него и это уважение, и это влияние. К сожалению, рассчитывать на то, что со временем ты растеряешь полученный в наследство авторитет, не приходится. Ты слишком честный, порядочный, добродушный и даже простодушный. С такими качествами из тебя вряд ли выйдет хороший правитель, но подданные будут любить тебя, для них ты будешь олицетворением доброго и справедливого короля в противоположность мне – злой и коварной королеве. Сейчас ты далек от государственных дел, политика не твоя стихия, однако, женившись на мне, ты против воли будешь втянут в эту трясину. И когда в один прекрасный день мои подданные скажут: «Королева нам не указ! У нас есть король, потомок Александра Завоевателя по мужской линии, пусть он нами правит», – тогда у тебя не будет даже того слабого оправдания, что ты никогда не занимался делами государства.
Рикард поднялся с колен, глядя на Маргариту с каким-то суеверным ужасом.
– И только поэтому ты отказываешь мне?
– Да, только поэтому. Не будь ты сыном Клавдия Иверийского, внуком Елены де Эбро, я бы с радостью вышла за тебя замуж и была бы счастлива с тобой. Ты прекрасный человек, Рикард, я тебя очень люблю, но, увы, судьба распорядилась иначе. Прости меня, дорогой.
– Боже! – в отчаянии прошептал он. – Кого я полюбил? Я полюбил чудовище!
– Рикард...
– Да, Маргарита, ты чудовище. Жажда власти, неограниченной, неоспоримой власти, так испортила тебя, что в тебе мало что осталось человеческого. Ты ничем не лучше кузена Бискайского! Тот свихнулся на мысли об утраченной короне, а ты заразилась от отца чувством неполноценности, которое преследует его с тех пор, как он взошел на престол, поправ законные права сына своего старшего брата. В тебе также сильно это чувство, порождающее угрызения совести, и ты стремишься самоутвердиться, убедить себя в законности своих прав, подчиняя этой цели все остальное – от личной жизни до государственных интересов. Ты отказываешься от счастья, от любви; мало того, ты упускаешь возможность укрепить королевскую власть, объединив Внутреннюю Наварру, Риоху и Алаву в единый домен. И ради чего все это? Ты пренебрегаешь мной, собой, целостностью страны единственно ради того, чтобы никто не мог подвергнуть сомнению неделимость твоей власти. Ты, повторяю, чудовище. Ты политическая и моральная извращенка.
– Какой ты жестокий, Рикард! – тоном обиженного ребенка произнесла Маргарита. – Жестокий! Жестокий!
– Это ты жестокая, и, прежде всего, по отношению к себе. Ты калечишь свою жизнь и калечишь мою. Но я не позволю тебе и дальше измываться надо мной – лучше смерть, чем такая жизнь.
С этими словами Рикард направился к выходу.
– Нет!!! – закричала ему вслед Маргарита, вскочив с кресла. – Нет! Не надо! Не делай этого!
У двери он остановился.
– Я не собираюсь покончить с собой – если ты это имела в виду. К сожалению, у меня не хватит мужества на вторую попытку самоубийства. Увы!..
– Не покидай меня! – взмолилась Маргарита. – Вернись, ты мне очень нужен. Я люблю тебя.
– Нет, дорогая, тебе не удастся завлечь меня этими словами. Слишком часто ты повторяешь их в последние минуты, чтобы они производили на меня магическое действие. Я уже устал от них и более не хочу слышать никаких признаний – ни в любви, ни в ненависти. Если ты в самом деле любишь меня, если так сильно нуждаешься во мне, скажи только «да», и я буду твоим – но целиком и на всю жизнь. Ни на что меньшее я не согласен, меня не устраивает должность обер-любовника при твоем дворе. И вообще, тебе стоило бы подумать, прежде чем предлагать эту унизительную роль мне – внуку римского императора... Хорошенько поразмысли, Маргарита, и реши наконец, что в тебе сильнее – любовь ко мне, если таковая имеется, или страх потерять власть. Даю тебе неделю сроку, как раз до намеченной тобою поездки в Кастель-Бланко – и ни днем позже. К тому времени ты должна сделать выбор, только смотри не опоздай.
– Но, Рикард...
– Это все. На сегодня все. Следующий наш разговор состоится лишь тогда, когда ты примешь мое предложение... или вовсе не состоится. До свидания, Маргарита. Или прощай – это зависит только от тебя.
Оставшись одна, Маргарита бессильно опустилась на пол возле кресла, уткнулась лицом в его мягкое сидение и вновь зарыдала. Той ночью она впервые в жизни прокляла корону, которая достанется ей от отца. Так это случилось впервые – но далеко не в последний раз...


ГЛАВА XXXIX. ЕЩЕ РАЗ К ВОПРОСУ О БРАТЬЯХ И СЕСТРАХ

– Что ты тут делаешь, Жоанна? Уже третий час ночи.
Граф Бискайский стоял посреди гостиной своих апартаментов и вопросительно глядел на сестру, которая сидела перед ним в кресле, сложив на коленях руки. Как ни старалась она казаться спокойной, но мелкая дрожь ее пальцев, озабоченное выражение лица и лихорадочный блеск в глазах выдавали ее крайнее возбуждение.
– Я ждала тебя, Сандро. Где ты был столько времени?
– Ждала? – Граф проигнорировал ее вопрос; не говорить же ей, в самом деле, что сложись обстоятельства иначе, она бы вряд ли когда-нибудь увидела его, да и наверняка не захотела бы его видеть. – Зачем ты ждала меня?
– Нам надо поговорить.
– Среди ночи? Ты что, не могла дождаться утра?
– Я не могла уснуть, Сандро. Я узнала, что помолвка Маргариты с Филиппом Аквитанским не состоялась, и подумала...
Граф пододвинул стул к ее креслу и сел.
– Ну, и что ты подумала?
– Понимаешь, – сказала Жоанна, нервно перебирая пальцами оборки своего вечернего платья. – Теперь у тебя снова появились шансы на престол, а я... Словом, есть один человек...
Александр широко ухмыльнулся, оскалив зубы.
– Молодой человек, – уточнил он. – Молодой, интересный, привлекательный, сильный, мужественный, большой и добрый. Любовь с первого взгляда, как я понимаю. При наваррском дворе есть такой милый обычай – влюбляться мгновенно и без памяти. И ненадолго.
– Нет, Сандро, это всерьез... Так ты знаешь, кто он?
– О, дьявол! Конечно, знаю.
– И... что ты о нем думаешь?
– Ха! Что я могу думать о нищем варваре? Только то, что он нищий варвар.
– Этого я и боялась, – горько вздохнула Жоанна.
– Чего?.. Ну-ка, ну-ка! – Александр подался вперед и испытующе посмотрел ей в глаза. – Неужели он настолько повредился в уме после падения, что намерен просить твоей руки?
Жоанна молча кивнула.
– Вот оно что! – с расстановкой произнес граф. – Понятно.
Лицо его нахмурилось, лоб и щеки покрылись густой сеткой невесть откуда взявшихся морщин. Какое-то время они оба молчали. Жоанна кусала нижнюю губу и умоляюще глядела на брата, который напряженно о чем-то размышлял. Наконец он спросил:
– Ты уже обращалась по этому поводу к дяде?
– Нет, Сандро, он ничего не знает. Еще никто не знает. Я решила сначала посоветоваться с тобой.
– Вот как! А почему не с Маргаритой?
– Я... Боюсь, она не одобрит мой выбор.
– И правильно боишься... А впрочем, кто знает? Маргарита женщина парадоксальных решений. Не исключено, что она уговорит дядю дать согласие на этот мезальянс – просто так, шутки ради, ведь она у нас известная проказница.
– А ты, Сандро? Ты-то что думаешь?
– Я думаю, что не надо спешить. Обожди чуток. Хотя бы две недели. Ты же совершенно не знаешь его. Присмотрись к нему, убедись, что он вправду любит тебя, а не охотится за богатым приданным.
– Нет, он не такой, он хороший – я знаю.
– Однако нелишне будет удостовериться. Если ты согласишься покамест держать это в тайне, я наведу о нем кое-какие справки и заодно пораскину мозгами, как бы умаслить дядю и Маргариту, чтобы они не противились вашему браку.
– Правда? – не веря своим ушам переспросила Жоанна. – Ты сделаешь это?
– Да, сестренка. Ведь я люблю тебя и хочу, чтобы ты была счастлива. Ну как, согласна?
– О да, конечно! Ты так добр ко мне, Сандро.
Лицо графа нервно передернулось, и лишь усилием воли ему удалось совладать с собой.
– Ладно, договорились. А теперь ступай спать, поздно уже.
– Спокойно ночи, Сандро, – сказала Жоанна, поцеловала брата в щеку и быстро, будто боясь, что он передумает, покинула гостиную.
Александр бухнулся в освободившееся кресло и облегченно вздохнул. Все это время, с момента объявления о помолвке между Филиппом Аквитанским и Анной Юлией Римской, он находился на грани нервного срыва, и только сейчас напряжение стало понемногу спадать. Разумеется, он был бы плохим стратегом, если бы не предвидел возможности примирения Рикарда Иверо с Маргаритой – на этот случай у него был разработан план незамедлительной ликвидации весьма ненадежного сообщника. Но события развивались так стремительно, что не успел он отдать соответствующие распоряжения, как неожиданное вмешательство Елены, явившейся среди ночи к брату, напрочь спутало все его карты.
Когда же ему доложили о ночной встрече Рикарда с принцессой, граф вообще запаниковал и решил было пуститься в бега, даже пробрался по тайному ходу в предместье Памплоны, где держал наготове конную заставу; но в конечном итоге оказалось, что дела обстоят не столь уж плачевно. Судя по всему, Маргарита не собиралась мириться с бывшим любовником, а тот, в свою очередь, предпочел не упускать возможности одним махом поправить свое финансовое положение и отвести от себя угрозу лишения наследства.
Теперь Александр мог спокойно приступить к устранению ставшего опасным сообщника, подстроив ему несчастный случай, однако... Успех его грандиозного замысла во многом зависел от кузена Иверо. Рикарду отводилась ключевая роль в предстоящем фарсе, и просто так, механически заменить его кем-нибудь другим, тем более в последний момент, не представлялось возможным. У Александра был небогатый выбор – или отказаться от всей этой затеи и спрятать концы в воду, или все-таки рискнуть, понадеявшись, что безумие, алчность и ненависть возьмут в Рикарде верх над некстати проснувшейся совестью, а его раздоры с Маргаритой будут продолжаться.
Решение было предопределено – и тем не менее граф долго и мучительно размышлял. Стоило ему вспомнить о совести, и она тут как тут – вернее, то, что осталось от нее после многих лет нравственного выхолащивания. «Ты так добр», – сказала Жоанна. «Добр... добр... добр...» – как удары колокола звучало в его голове. Это и был голос совести. Жоанна заменяла ему утраченную совесть – а теперь он потерял и ее. Она ушла... И хоть он сам решил отказаться от нее – той памятной ночью, две недели назад, – все же она ушла. И сказала на прощание: «Ты так добр... добр... добр...»
– Замолчи, проклятая! – схватившись за голову, простонал Александр. – Замолчи! Замолчи!..
Он потерял свою совесть – даже ту, которая не была его собственной. Впрочем, теперь совесть ему ни к чему – ни своя, ни чужая. Корона лежит за пределами добра и зла, над ней не властны нравственные законы.


ГЛАВА XL. ОБО ВСЕМ ПОНЕМНОГУ

Когда на следующий день утром Филипп явился к Анне, чтобы согласно обычаю сопровождать королеву любви и красоты на ристалище, она приветствовала его такими словами:
– Стало быть, принц, теперь ты мой жених?
– Да, принцесса, – ответил он, вежливо поцеловав ее руку. – Вчера вечером Цезарь, отец твой, дал свое согласие на наш брак.
– В таком случае, почему ты целуешь только мою руку? – с лукавым видом спросила Анна. – Вот уж не думала я, что ты так застенчив!
Филипп слегка опешил. Хотя свидетели этой сцены были все свои – герцог, император и по несколько придворных с обеих сторон, – ему стало неловко. А к его вящему удивлению, Август ХII с довольной ухмылкой посоветовал дочери:
– А ты сама поцелуй жениха, Анна.
Ну что ж, если женщина просит... Под одобрительный шумок присутствующих Филипп легонько обнял Анну за талию и наклонил голову с намерением по-братски чмокнуть ее, но едва их губы соприкоснулись, она тотчас перехватила инициативу и крепко, взасос поцеловала его.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81