На мгновение он прикрыл глаза, но понял, что больше не заснет, и потому, собрав подушки возле изголовья, полусидя откинулся на них.
Сновидение родилось из предложения Томаса о мире и размышлений Виктора о том, что он должен предпринять в ответ.
Его отец категорически отверг бы подобное предложение. Предлагая мир, Томас демонстрировал нежелание продолжать борьбу. Но хуже всего было то, что всем своим успехам Томас был обязан лишь тому, что сумел восстановить Катрин против Виктора. Без кораблей, которые Катрин теперь предлагала ему купить, — Хэнс за такие штуки насадил бы голову Тормано на кол! — Виктору было гораздо труднее противостоять Лиге Свободных Миров.
Такое препятствие не остановило бы Хэнса Дэвиона. Он собрал бы все транспортные средства Федеративного Содружества и превратил их в перевозчиков войск. Он собрал бы ровно столько войск, сколько понадобилось бы, чтобы от наемников Томаса и от армии Сун-Цу остались лишь воспоминания. Да разве те же Томас и Сун-Цу смыслом и мощью атак не показали, что и они кое-чему научились у Хэнса Дэвиона? Уж Хэнс им показал бы, что такое настоящие ужасы войны, и заставил бы дорого заплатить за их маленькие игры.
Верховный Правитель Федеративного Содружества понимал, что именно так поступил бы его отец. Ведь Виктор пошел так далеко, что даже полез в старые файлы отца, изучая систему организации транспорта в четвертой войне за Наследие. Хотя с тех пор прошло уже двадцать лет, давняя стратегия выглядела вполне современной, и для ее осуществления оставались вполне надежные ресурсы. Повторение массированного вторжения в пограничную область Сарна, что осуществлял его отец, тяжким бременем легло бы на плечи населения Федеративного Содружества, но лишь с помощью такой жертвы можно было сохранить владения в целости.
Виктор был уже готов пойти на такой шаг, но как только дело доходило до реальных действий, что-то каждый раз заставляло его делать шаг назад. Ему приснилось, что Томас протягивает ему оливковую ветвь мира, а он этой ветвью бьет Томаса по руке. Затем глаза главнокомандующего превратились в зеркала, в которых Виктор увидел отражение отца как свое собственное. А когда он ударил Томаса кулаком в нос, маска Томаса разлетелась вдребезги, обнажая лицо Хэнса.
Затем Хэнс превратился в хрустальную статую, разлетевшуюся на осколки под ударами Виктора, и в каждом осколке продолжала сохраняться статуя Хэнса. Тем не менее надпись на пьедестале гласила: «Виктор».
— Я не мой отец. — Виктор ударил кулаком в ладонь левой руки. — Я никогда не старался войти в его образ. Я никогда не хотел стать таким, как мой отец.
Но использование его методов довело тебя до такого состояния. Откажешься ли ты теперь от них? — спросил тихий голосок откуда-то изнутри.
Виктор содрогнулся. Неужели я действительно, точно обезьяна, собираюсь копировать его действия?
Голос не ответил, да Виктор и не рассчитывал на это. Разум его прояснился, он начал анализировать свои поступки, оценивая их эффективность, отыскивая побудительные мотивы. Я должен знать, что делаю неправильно и почему.
Первая мысль, пришедшая на ум, касалась двойника Джошуа. Ему никогда не нравилось это решение. Он согласился на использование жизнеподдерживающей аппаратуры для Джошуа с одновременной заменой его двойником, и, пока Джошуа еще действительно не умер, он, Виктор, мог изменить принятое решение. Он понимал, что не пошел на попятный, желая выиграть время. Время, чтобы разобраться с Катрин, время для определения позиции Сун-Цу, время, чтобы донести все эти новости до Томаса.
В душе он склонялся к тому, чтобы просто проинформировать Томаса Марика о смерти его сына, но само существование проекта «Джемини» предполагало, что такая прямота в обращении с Томасом — показатель политической наивности. Перед лицом проблем, возникающих как внутри семьи, так и вне ее, он не мог позволить себе проявление даже малейшей слабости.
Проект «Джемини» придумал отец. Он должен был гарантировать сотрудничество Томаса во времена, когда Внутренняя Сфера подвергалась вторжению кланов. Вместе с наступлением перемирия, достигнутого при помощи Ком-Стара, проект потерял свою значимость, но Хэнс Дэвион умер, не успев сделать распоряжений по этому поводу.
А я продолжил его, потому что в проекте оставалась живая частичка души Хэнса.
Виктор мгновенно понял, что эта мысль ошибочна — столь же ошибочна, как и мысль о подмене Джошуа двойником. Он сделал лишь то, что его отец предполагал сделать, и в этом смысле просто выкрал решение проблемы. Если я не отец, то почему же должен поступать так, как он?
Но, даже задавая этот вопрос, он получал на него легион ответов. Конфликт между Катрин и братом Питером заставил Виктора взять под контроль дела семейные, а образцом такого контролера для него оставался только отец. Более того, уважение, которое он испытывал к Хэнсу Дэвиону, и почтение, с которым относились к отцу народы Федеративного Содружества, толкнули Виктора на путь, который больше всего соответствовал образу и душевному состоянию отца. И при этом Виктор понимал, что там, где Хэнса воспринимали бы как хитреца и «Лиса», он выглядит смешно и неуклюже.
Серия таких открытий вернула Виктора к размышлениям об оливковой ветви Томаса. Отец отверг бы ветвь и отбил назад захваченные миры — уж это несомненно. Правда, Хэнс пошел на мир с Синдикатом Драконов перед лицом угрозы со стороны кланов, но это был выбор из двух зол наименьшего. Синдикат Драконов в войне 3039 года не выступал в качестве агрессора и смог организовать надежную оборону против Федеративного Содружества. Теодор Курита сумел завоевать уважение отца, и именно этот факт послужил поводом к длительному миру между двумя государствами, миру, приятному Хэнсу.
Перед лицом наглой агрессии Хэнс не задумываясь давал отпор, но Виктор не видел смысла в отпоре Лиге Свободных Миров или Конфедерации Капеллана. Эта война пока оставалась относительно бескровной. И если любая война, с одной стороны, являлась суровым испытанием, в котором могли проявить себя отдельные личности — как, например, резервисты Вудстока или Танцующий Джокер, кем бы он ни был, — то, с другой стороны, она являлась и огромной, ненасытной пастью, с неимоверной скоростью поглощающей людей и материальные ресурсы.
Да, захваченные Мариком миры уже не приносили дохода в виде налогов, но эти суммы оказывались незначительными по сравнению с выгодами, которые сулил Федеративному Содружеству мирный договор с Томасом. И далее то, что Сарна и Стик образовали свои собственные маленькие независимые государства, похожие на Объединение Святого Ива, ничуть не грозило Виктору потерей ни одного из производств боевых роботов в пограничной области Сарна в силу тесных экономических и финансовых связей этих «независимых» с Федеративным Содружеством.
Проверить, — напомнил он сам себе, — покончили ли резервисты с Бандитами.
Большинство различных наций практически не замечают изменений в администрации. Да, они могут выучить новые слова государственного гимна, но ведь пограничная область Сарна являлась частью Федеративного Содружества лишь на памяти одного поколения. Самое сложное для большинства граждан — подстроить распорядок их жизни к новым государственным праздникам.
Совсем другое дело, если речь идет о резервистах или Танцующем Джокере, людях, которые активно сражаются против вхождения пограничной области Сарна в состав Конфедерации Капеллана. Если резервистам будет сопутствовать успех, то Нанкин останется в составе Федеративного Содружества. Если нет, их репатриируют. Репатриация является жизненно важным моментом для Танцующего Джокера, его людей и всех тех незначительных функционеров и администраторов, чье благосостояние зависело от преданности Федеративному Содружеству. Они могли стать и мишенью репрессий, а Виктор не собирался оставлять их один на один с такой опасностью.
Томас согласился на репатриацию при условии, что программа будет реализована Ком-Старом.
С решением этой проблемы Виктор останавливал свой выбор на пути, который его Отцу показался бы немыслимым.
— Сейчас другие времена, отец, не те, в которых жил ты. Я не могу обескровливать экономику, сражаясь за никчемные миры. В твои дни объединение Внутренней Сферы являлось благородной целью, ради которой стоило сражаться. Но нельзя долго жить с мыслью только об этом. Такие войны разрушают наши экономики и в случае вторжения кланов позволят им сжирать нас целиком. У нас есть еще десять лет до того момента, как испустит дух перемирие, заключенное с помощью Ком-Стара — если есть, — я хотел бы, чтобы мои люди в полной готовности встретили предстоящую войну.
Из глубины памяти Виктора всплыл образ умирающего отца. Вновь увидел он проблеск жизни в пронзительно-голубых глазах. Они остановились на сыне, затем Хэнс вцепился в плечо Виктора, произнес его имя и улыбнулся.
— Похоже, ты умираешь удовлетворенным, отец, зная, что я займу твое место. И ты улыбаешься, веря, что я буду походить на тебя, или веря, что я не дам твое государство в обиду? Я очень надеюсь, что тебя радует именно последнее обстоятельство, поскольку я — это не ты и мне никогда не быть таким, как ты. Пытаясь действовать, как ты, я чуть все не погубил.
— И хватит об этом. — Виктор покачал головой и устремил взгляд через комнату к зеркалу. — Я Виктор Ян Штайнер-Дэвион, первый архонт, Верховный Правитель Федеративного Содружества. И начиная с этой минуты даже ошибки, сделанные мной, будут моими собственными, и опыт, который я приобрету, исправляя их, станет моим проводником в будущее.
LV
И тот, кто носит печать Каина,
будет править землей.
Джордж Бернард Шоу «Назад к Мафусаилу»

Даош, Народная Республика Цюрих
Лига Освобожденной Зоны
27 декабря 3057 г.
Ксю Нинг стукнул по клавише «Перелистывание страниц» компьютера, но сигнал сообщил ему, что он дошел до конца файла. Глянув на цифры в углу экрана, обозначавшие время, он сообразил, что зачитался. Нинг ощутил всю иронию этой забавной ситуации, поскольку в период своего профессорства он бы и пальцем не притронулся к развлекательному триллеру, который Танцующий Джокер пытался выдать за роман. Если бы не было на то других причин, он все равно не стал бы его в те времена читать хотя бы потому, что роман оказался вторым в серии. А вот теперь какая-то деталь в этом романе, которую он хотел обдумать позже, затронула его так, что он засиделся за ним дольше, чем даже мог себе представить.
Не то чтобы перед ним представала грандиозная фантазия, не говоря уж просто о литературе. Проза изобиловала штампами, хотя сюжет раскручивался неплохо. А главный герой, Чарли Мур, даже обладал некой глубиной характера. Ксю понял, что его привлекло. Роман выглядел явно автобиографичным, и Чарли Мур был не кто иной, как сам Ноубл Тэйер.
Желание проникнуть в мышление Чарли Мура — а следовательно, познать мышление Ноубла Тэйера — подвигло Ксю на прочтение всей книги. Допрос Кэти Ханни дал достаточно информации, чтобы провести налет на последнее пристанище Танцующего Джокера, но там нашли лишь немного личных вещей, включая и маленький компьютер Комитета безопасности и дискеты, на которых Тэйер записывал свои книги. Хотя штат Комитета безопасности усердно трудился над созданием биографии Тэйера, нигде он так ярко не проявился, как в данном романе.
Одно название — «Шарада охотника» — сказало о Ноубле Тэйере больше, нежели файл, составленный его людьми. Серия акций, приписываемых Танцующему Джокеру, со всей очевидностью высветила тот факт, что он никаким учителем химии не является. Организаторские таланты и искусство заметать следы доказывали, что перед ними тренированный агент Дэвиона, точно так же, как и Чарли Мур. Подобно Тэйеру, Мур прибыл на Цюрих, дабы влиться во вражескую революционную организацию. Как только грянула революция, Мур взялся за организацию движения сопротивления, сражающегося со злодейским правительством Чао Шау — фонетическое смешивание итальянского и фарси, означающее «прощай, король».
Директор данную ему в романе характеристику счел нелестной для себя, но точка зрения, с которой Тэйер критиковал его, позволила ему заглянуть в тайны мыслительного процесса этого человека. Тэйер обрисовал Шау как тщеславного артиста, потерявшего ощущения реальности за десятилетие, проведенное в отдаленных партизанских лагерях. Приписывая Шау различные странные сексуальные выверты, он тем самым в аллегорической форме указывал на внутренние противоречия человека, который счел себя настолько превосходящим других, что задумал создать бесклассовое общество, и этой аллегорией Ксю Нинг ощутил себя особенно уязвленным.
В своем романе Тэйер описывал Кэти Ханни, которая осталась на Цюрихе, под именем доктора Долорес Ларсон. Будучи возлюбленной Мура, она была схвачена Шау и бандой злодеев-наемников «Белые Гадюки» в предпоследней схватке романа. Книга завершалась сценой размышления Мура над широкомасштабным планом, в результате осуществления которого он должен был оказаться лицом к лицу с Шау, чтобы освободить возлюбленную из лап диктатора.
Ксю очистил экран и отодвинул клавиатуру.
Интересно, какой же у тебя задуман конец? Убьет ли Шау мисс Ларсон, как я убил мисс Ханни? Превра тит ли Шау свой лагерь в неприступную крепость в ожидании нападения Мура? И планируешь ли ты, в отличие от романа, изменение направления удара после того, как твоя возлюбленная, сломавшись во время пыток, выдала все твои секреты?
Все эти вопросы так занимали Ксю Нинга, что он понял — быстро ему не заснуть. Он дотронулся до кнопки интеркома на столе.
— Цзин, принесите мне стакан теплого молока и смешайте с унцией бренди «Наполеон».
— Сию минуту, директор.
Снимая халат и готовясь ложиться, Ксю Нинг в минутном раздумье вдруг ощутил, что ему здорово повезло. Роман Тэйера в деталях описывал взрыв арсенала и подготовку нападения на базу Кайшилинг.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53