Он устыдился своих мыслей.
По натуре Гвен была очень ранима. Наиболее бурно она реагировала на все неожиданное – на то, к чему не имела времени себя подготовить. Это был далеко не худший вариант. Когда ничто не омрачало горизонта, Гвен легко проявляла великодушие и по большей части была мила с людьми. Именно мила. Сэму никогда не приходилось встречать такой приятной женщины. Возможно, она держалась так потому, что по собственному опыту знала, как легко задеть, ранить человека. Она все время боялась огорчить других, причинить кому-нибудь боль. К чести ее будет сказано, понадобилось две неявки на свадьбу, чтобы она наконец всерьез рассердилась на Сэма, но уж когда это случилось, буря вышла нешуточная и никаки: оправданий принято не было. В этом была вся Гвен.
– А что именно она сказала? – спросила Лидди. – Ну, по поводу твоего опоздания и прочего? Она же не просто выбросила кольцо.
– Что сказала? Да разное. Что обычно говорят в таки: случаях?
– А что обычно говорят?
Сэм напряг память, вспоминая.
– Что я негодяй, подлец, трус и боюсь брака, как черт ладана. Что я никогда никого не любил и любить не способен, что я ничем не лучше своего отца. Да, и что у меня мозги набекрень. – Он вздохнул. – Боюсь, все это недалеко от истины.
Еще бы! Не явиться на собственную свадьбу – распоследнее дело, но в жизни всякое случается. Один раз это может случиться с каждым. Не явиться вторично, но уже к другой женщине – это все еще в рамках возможного, хотя и с меньшей вероятностью. Но уж если венчание перенесено, если ты прощен, пройди огонь и воду, но явись! Три раза – это закономерность, порочная закономерность.
Сэм сидел, уставившись на свое колено, и занимался самобичеванием, а когда наконец искоса бросил взгляд на Лидди, та смотрела на него с мягкой укоризной, слегка покачивая головой и как бы говоря: бедный ты, бедный! Лидди не осуждала его, принимая таким, каков он есть.
Сэм сразу почувствовал себя лучше.
Лидди знала, что мозги у него набекрень, что чувства его перекорежены, как тело моллюска в спиральной раковине, но ее это не отталкивало. Такая терпимость производила на Сэма странный эффект: мало – помалу он становился и сам терпимее к себе.
Ну допустим, он похож на своего отца! Уж такой уродился. Если он примет это как данность, жить станет легче.
Что это такое, приятие себя самого? Любовь к себе самому в той разумной дозе, без которой человек не может быть в ладу с самим собой? Если Лидди на это способна, значит, это… правильно?
Сэму пришло в голову, до чего же они, в сущности, похожи. Как и он, Лидди любила спорить и препираться по пустякам, любила доказывать свое. Порой было так же трудно понять мотивы ее поступков. Самым существенным их различием было то, что она любила Лидди Браун или как ее там звали, любила и принимала собственную личность со всеми ее достоинствами и недостатками. Для Сэма с его тридцатилетним опытом общения с людьми и миром это было сродни чуду. Лидди не приукрашивала в своих глазах свой собственный образ, но и не открещивалась от него за то, что он не совершенен. Она умела жить с тем, что собой представляла. Она была в ладу с собой.
Лидди – чудесная девушка. Она открывает лучшие стороны его натуры. Он и она – вместе это они. Причастность, принадлежность друг другу – это значит быть понятым и принятым.
Когда чуть позже Сэм прикасался к Лидди, наблюдал за ее реакцией, когда он проник в нее и ощутил, как она обвивается вокруг него и сжимает в объятиях, он ощутил, как что-то в них обоих размыкается, некие внутренние путы. Это было большее, чем простая физическая разрядка во время близости. Потом, прижимая к себе задремавшую Лидди и сам начиная задремывать, Сэм уловил, как на него нисходит покой, как в душе воцаряется мир, которого он не знал лет с шестнадцати, когда оставил родной дом и пустился в странствия. Он был тогда преисполнен надежды найти свое место в жизни и готов был это место заслужить.
Птицы знают, что солнце готово взойти, и рады оповестить об этом весь мир. Лидию разбудило оживленное щебетание, в которое то и дело вплеталась более причудливая трель. Тяжелая во сне рука Сэма обнимала ее за талию. Перед самым пробуждением ей что-то снилось. Что-то приятное.
Лидия позволила себе расслабиться, вернуться на грань между сном и явью – и вспомнила. Пудинг! Она не удержалась от смеха. Сэм шевельнулся, глаза его приоткрылись.
– Вообрази, мне приснился пудинг!
Лидия закинула руки за голову, чтобы как следует потянуться. Теплая ладонь погладила ее по внутренней стороне правой руки от запястья до подмышки, по боку до талии, по бедру и наконец легла на ягодицу. Сэм прижался лицом к ее груди, и его дыхание согрело кожу там, где были расстегнуты верхние пуговки.
– Пудинг… – повторила Лидия, задумчиво улыбаясь. – Мне снилась столовая, целая процессия слуг с серебряными подносами, и на каждом – что-нибудь вкусное. Омар под датским соусом, салат по-гречески, меренги. Настоящий пир! – Подумав, она добавила деталь, которой не было в этом сне во имя чревоугодия: – Ну и, конечно, кролик. Я была за столом не одна, а с моим братом Кливом. Как странно! Он почти никогда мне не снится, а тут взял и приснился. Когда перед ним поставили желе из малины в красном вине, он вывалил его из формочки на ладонь, слегка потряс,
чтобы заставить дрожать, и сказал: «Смотри, сердце на ладони». А еще говорят, что сны не отражают действительность! Однажды он так и сделал за столом, и я помню свое отвращение и восторг.
– Ты скучаешь по всему этому, – сказал Сэм, целуя ее шею.
Разве? Лидия изогнулась навстречу кончику языка, чертившему на ее коже влажную спираль. В самом деле, она немного скучала по прежней жизни, по всему тому, что там было хорошего, но то, что происходило с ней в эти минуты, вознаграждало за утрату.
Они начали день с того же, чем занимались почти всю ночь напролет, – с любовных игр. Все остальные занятия казались им пока что пустой тратой времени. На сон было отведено ровно столько, чтобы восстановить силы для новой близости. В конце концов они довели себя до болезненных ощущений, но все равно, едва проснувшись, занялись все тем же, хотя и с большей осторожностью. Это вполне укладывалось в картину безумия, которым страдают молодожены во время медового месяца.
Наконец Лидия и Сэм покинули ложе, предоставленное им самой природой, и принялись за повседневные дела.
Утро выдалось ничуть не хуже, чем накануне – такое же теплое и сияющее, – и это позволяло надеяться на лучшее. Цветущая вересковая поросль гудела от пчел, солнце заливало ее потоками света, ручей весело искрился среди травянистых берегов. Все это, вместе взятое, выглядело как рай земной, так что невольно хотелось задаться вопросом: не лучше ли махнуть на все рукой и остаться здесь навсегда?
Лидия выбранила себя за глупость и отказалась всерьез размышлять над ситуацией, тем более что отвлечься было проще простого, Присутствие Сэма путало мысли и будоражило чувства. В его лице Лидия нашла великолепный образчик мужской красоты и силы. Сам он, при всей своей врожденной скромности в самооценке, все-таки сознавал, что внешне весьма привлекателен. Казалось, его это забавляло. Он не задирал носа, да и вообще не придавал этому никакого
значения, однако был доволен тем, как выглядит, и не боялся выставлять себя на обозрение.
Итак, первым делом Лидия и Сэм отправились к реке, чтобы смыть следы бурной ночи. На берегу Сэм без колебания разделся донага. Он не только не предупредил Лидию, что собирается это сделать, но и не бросил на нее ни одного смущенного взгляда – очевидно, он находил свою наготу совершенно естественной. На Лидию это зрелище произвело настолько сильное впечатление, что она застыла с приоткрытым и пересохшим ртом.
Природа наделила Сэма отличным телосложением, как будто нарочно для того, чтобы он мог вот так его демонстрировать. Всем своим видом он словно говорил: посмотри на меня, разве я не хорош? И Лидия сполна насладилась зрелищем. Пока Сэм плавал, она стояла на берегу и любовалась им без тени смущения, предписанного хорошо воспитанной юной леди. Когда еще доведется встретить подобное чудо?
Сэм плавал, как рыба – гибкая, проворная рыба с широкими плечами и спиной, бугрившейся мышцами и сужавшейся к крепким бедрам. Вода, похоже, была его родной стихией.
Вот он изогнулся, блеснув белизной ягодиц, и ушел на глубину. Вот он вынырнул и отряхнулся, послав во все стороны фонтан брызг. Но всего прекраснее было то, как Сэм выбирался на берег. Вода струилась с его плеч, стекала по мускулистым рукам. Длинные сильные ноги легко вынесли его на луговую траву. Мышцы бедер и икр при этом так и играли под кожей. Грудь и живот у него были могучие, скульптурно рельефные, в нем не было ничего недоразвитого, ничего укороченного, некстати спрямленного или неуместно округлого.
Любуясь Сэмом, Лидия сожалела о том, что не он позировал Микеланджело для его Давида. Хотя тот и был в своем роде совершенством, до Сэма ему было далеко, и не только по части телосложения. То, что находилось у Сэма внизу живота и легонько покачивалось при ходьбе, было не в пример внушительнее, чем у Давида. Ей пришло в голову, что скульпторы намеренно преуменьшают интимные части тела своих творений. Хотя Лидия и видела множество скульптур, она не была готова к тому, с чем ее столкнула судьба. Или это было так же индивидуально, как и все остальное? В таком случае природа щедро одарила Сэма.
На завтрак они ели очередного кролика и форель, что нельзя было.назвать скудной пищей. Обилие проточной воды тоже было истинным благословением. Вместо того чтобы искать подступы к ручью в зарослях осоки, они вернулись к реке и на совесть вымыли руки. Сэм даже потер их песком. Лидия опустилась на низком берегу на колени и, как могла, пригладила мокрыми пальцами своенравную шевелюру.
– Знаешь, – сказала она, отодвигаясь от воды, – это несправедливо, что личная жизнь должна строиться в угоду предложенному месту. Если она рушится, теряешь все. Твой начальник не прав. Что ты теперь будешь делать, куда пойдешь? И кстати, что ты имел тогда в виду под «привести в чувство, а то и припугнуть малость, чтобы взялись за ум»? Что это за работа такая?
– Скажем так, я улаживаю чужие дела, – ответил Сэм с усмешкой. – Вернее, должен был уладить одно дело. Это не совсем то, чем я обычно занимаюсь, тут случай особый. К тому же у меня не один начальник, а много. Речь идет о политике. Признаюсь, я бы не отказался получить этот пост.
Лидия подняла голову и бросила на него испытующий взгляд. Уж не ослышалась ли она?
– Пост? Звучит солидно. Я думала, речь идет о работе по найму.
– Всякая работа – работа по найму, кроме той, что передается по наследству, как у монархов. – Сэм хотел еще что-то добавить, но прикусил язык. – К чему рассуждать о том, чего все равно не случилось и уже не случится? Я даже не прошел собеседования.
Он умолк с таким видом, словно не желал бередить прошлое. Его уклончивость только раззадорила Лидию, и она уже приготовилась забросать Сэма вопросами, когда он ни с того ни с сего преподнес ей очередную порцию сведений о себе.
– Отцу не нравилось ничего из того, что я делал. То я уж очень медленно соображал на его вкус, а то корчил из себя умника. Я всегда был для него «слишком»: слишком молод, слишком стар, слишком изнежен, слишком упрям – в зависимости от того, о чем шла речь. Как я ни бился, я всегда в чем-то недотягивал. Но он бы пришел в восторг от того, в какую передрягу я попал на этот раз. Он бы выразил это грубо, но точно: парень не получил работу, которую хотел, потому что дал под зад коленом девице, которую не хотел, а ту девицу, которую он хочет, он не получит, потому что слишком силен в искусстве выживания. – Сэм расхохотался, но не слишком весело. – Там, в сне про пудинг, я не сидел за столом рядом с тобой и твоим братом?
– Нет, – смущенно ответила Лидия.
– А знаешь, если бы ты оказалась на пустошах с принцем Уэльским, вы оба уже отдали бы Богу души.
Лидия засмеялась, но ее смущение усугубилось. В словах Сэма была изрядная доля истины. Хотя принц Уэльский и был в хорошей форме для своего уже немолодого возраста, на пустошах у них было не больше десяти шансов из ста, причем на двоих.
– Вопрос вот в чем, Лидди: если я еще некоторое время поболтаюсь в Лондоне – так, между делом, – могу я как-нибудь навестить тебя?
, Встретив взгляд Сэма, Лидия опешила. Он говорил серьезно!
– То есть как это? – спросила она с запинкой. – Ты… меня?!
Нет, ему не следовало навещать ее в Лондоне, и это было ясно, как Божий день. Как ни хотелось Лидии быть великодушной к человеку, который спас ей жизнь, берег от опасности и вскружил голову, нельзя, невозможно было даже помыслить о том, чтобы американский ковбой и впредь занимал место в ее жизни. Его визиты только поставили бы их обоих в неловкое положение.
Сэм прочел ответ у нее на лице и снова мрачно расхохотался. Смех оборвался, когда он неожиданно
сунул голову в воду. Пробыв в этой странной позе пару секунд, он выпрямился, отер лицо и заговорил на другую тему:
– Думаю, уже сегодня вечером ты сможешь принять настоящую ванну.
– Ванну?
– Ну да.
Сегодня, подумала Лидия, как и вчера, она будет вечером лежать в уютном кольце его рук, головой в удобной выемке плеча, словно предназначенной для этой цели. Что еще за ванна?
– Ты о чем?
– О Лондоне. Ну, или о другом городе. Это зависит от того, куда будет следовать поезд.
Ах да, поезд! Сэм полагал, что и на пустошах поезда проходят по крайней мере раз в сутки. Самое главное, что это было вполне возможно.
– А ты? Что будешь делать ты, Сэм?
Он скорчил неопределенную гримасу, старательно зачесывая волосы назад пальцами. По мере выздоровления его небритое лицо становилось все красивее.
– Вернусь в Техас, что же еще? Сентябрь там безумно жаркий, но в октябре наступает прохладная и ясная погода. Я давно уже там не был.
Он умолк и потряс склоненной головой, чтобы вылить попавшую в ухо воду. Рукава его были засучены до локтей, и можно было видеть темные волоски на коже.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50