Это чувство гнетет меня сильнее, чем могло бы мучить раскаяние за преступление, совершенное против трона. – Он положил маску на стол и взглянул на меня. – Вы понимаете, о какой измене я говорю? Остерегайтесь этого. Вы вынуждены будете страдать от страшного одиночества и испытывать поздние сожаления.
Я понял, о чем он говорил. Граф Ито описал своими словами радостное и преступное чувство невесомости. По выражению его лица я догадался, что однажды он покончит жизнь самоубийством.
– Жизнь невыносима, – промолвил я.
– В детстве мне посчастливилось видеть на сцене прославленного актера театра Но Урневаку Минору. В то время он был уже очень стар, ему перевалило за восемьдесят. Урневака почтил своим посещением поместье моих родителей на Кюсю. О том, насколько он стар, свидетельствовала одна история, которую рассказывали о нем. Однажды, когда он давал представление в саду сегуна, пришло известие о прибытии адмирала Перри, и актер вынужден был остановить спектакль. Говорили, что без Урневаки искусство театра Но погибнет. И вот теперь этот великий актер играл в саду нашего имения на специально установленной сцене. Ее отполированные кедровые доски блестели в лучах полуденного солнца. Одной из пьес, которую он показывал в этот день, была пьеса «Сотаба Комачи». В ней рассказывалась история придворной поэтессы, дамы несравнимой роковой красоты. Однако в глубокой старости она превратилась в отвратительное существо, в нищенку, скитавшуюся по свету. Эта нищая старуха была, конечно, всего лишь жалким призраком прежней красавицы, которая давно умерла. Мне было интересно, сможет ли старый актер перевоплотиться в молодую прекрасную даму. Я знаю, что вы написали современную версию пьесы «Сотаба Комачи».
– Да, это так.
– Вот веер Урневаки Минору, который он держал в руках в тот день.
Граф Ито встал и взял со стола веер. Прихрамывая, словно цапля со сломанной лапкой, он стал изображать движения актера Урневаки Минору на сцене. Скрипучим надтреснутым голосом, который даже отдаленно не походил на нежный женский, он произнес жалобные слова призрака прекрасной Оно-но Комачи. И вдруг произошло чудо. Стоявшая посреди кабинета, обставленного мебелью в стиле бидермайер, фигура Ито преобразилась. Жесты рук, державших раскрытый веер, стали походить на изящные движения придворной дамы. От голоса исходил холодок лунной ночи. По телу моему пробежала дрожь, когда я услышал в нем мучительные нотки любви. Казалось, этот голос действительно доносится из царства мертвых.
«В молодости я получала письма от более достойных, чем вы, мужчин. Они падали, словно капли майского дождя. В то время я, возможно, была высокомерной. Я не отвечала на письма. Теперь я одна, и вы, наверное, думаете, что тогда я была влюблена в красивого молодого человека, Coco. Сии-но Coco Фукакуза, Глубокая Трава, приходил ко мне при лунном свете и посреди темной ночи, в дождь, черный ветер и неистовые бураны. Он приходил ко мне в капель, когда на карнизах таял снег. Он приходил ко мне девяносто девять раз. А потом он умер. Его призрак здесь, рядом со мной, это он довел меня до безумия».
Граф Ито закрыл веер.
– Пойдемте посмотрим, чем занимаются наши дамы, – предложил он.
– Хорошо, – согласился я. – Мы совсем забыли о них. Граф Ито снова положил веер Урневаки Минору на письменный стол рядом с маской наки-дзо.
– Меч и кинжал пусть пока останутся здесь, – промолвил он. – Хидеки позже принесет их вам.
Граф Ито провел меня по коридору, и вскоре мы спустились по черной лестнице на первый этаж. Здесь хозяин дома жестом приказал мне не шуметь. Должно быть, он хотел сделать сюрприз баронессе и мадам Нху. Мы снова прошли по коридору и, завернув за угол, очутились перед дверью, которая показалась мне странно знакомой. Переступив порог, мы вошли в полутемную тесную комнату, тускло освещенную висевшей под потолком красной лампочкой. Я заметил стоявшего у стены слугу графа Ито. Увидев нас, он испугался.
– Убери свое копье, идиот, – зашипел на него граф Ито по-французски.
Хидеки тут же спрятал свой член и застегнул брюки. Я сразу же понял, где мы находимся. Красноватое освещение, запах проявителя и камера «Хассельблад» на треноге свидетельствовали о том, что я снова попал в Зазеркалье, в комнату, из которой можно подглядывать за тем, что происходит в спальне.
Я взглянул в овальное окно в стене и понял, что возбудило слугу графа Ито и заставило его мастурбировать. На кровати баронесса Омиёке Кейко и мадам Нху слились в одно целое, словно сиамские близнецы или два склеившихся кальмара. Их лиц не было видно, так как обе дамы припали к промежности друг друга, волосы слегка шевелились, словно черные щупальца. Кейко лежала сверху, ее белое мраморное тело контрастировало со смуглым телом мадам Нху, которая, словно роженица, широко раскинула ноги. Накрашенные красным лаком ногти Кейко глубоко вонзились в ягодицы партнерши. Икры мадам Нху чуть подрагивали от судорог наслаждения, пробегавших по ее телу.
Из висевшего на стене усилителя неслись вздохи, стоны, урчание и хлюпающие звуки сосущих ртов. Все это магнитофон бесстрастно записывал на пленку. Наконец мадам Нху достигла апогея страсти и в экстазе воскликнула:
– Кара небесная!
Кейко подняла голову и улыбнулась нам в зеркало. Ее губы были испачканы кровью. Граф Ито сострил по-французски, намекая на недожаренное мясо с кровью:
– Ах, бедная мадам Нху, она сочится кровью! Наша баронесса похожа на вампира, не правда ли?
Хидеки захихикал, и я понял, что он хорошо владеет французским языком.
Граф Ито бесстрастно наблюдал за тем, как по ту сторону стекла женщины утоляли свою страсть. Он застыл в неподвижной позе, опершись обеими руками на трость. В эту минуту Ито был похож на безучастную ко всему происходящему треногу камеры. За его спиной висели прикрепленные к веревке бельевыми прищепками еще влажные фотографии. В красноватом освещении комнаты они казались мне кусками сырого мяса. Мне вдруг почудилось, что облик графа Ито на моих глазах трансформируется и он превращается в волчицу. Рот с тонкими от бесчисленных поцелуев и непристойных любовных утех губами превратился в пасть, глаза запали, голова с увядшей кожей стала походить на маску мертвеца. Горящие глаза графа напоминали пылающие мукой глаза святого. Мне всегда казалось, что его взгляд вбирал в себя все, на что падал, однако теперь он стал более откровенным, более увертливым. Нос сросся с верхней губой и покрылся волчьей шерстью, то был нос животного, привыкшего потакать своим прихотям. Облик этой страшной волчицы испугал меня самим фактом своего появления, тем, что она возникла здесь, рядом со мной, и от нее не было спасения. Я почти физически ощущал рядом с собой присутствие измены. Ее отвратительный запах свидетельствовал о том, что я должен оставить надежду и пойти по тому пути, который предначертан мне.
В глазах графа Ито, в котором я распознал волчицу, я увидел свое отражение, а также отражение двух сладострастных, ласкающих друг друга женщин. И все это было странным миражом.
– Вы так и не ответили мне, Мисима-сан, – промолвил граф Ито. – Скажите, вы все еще восхищаетесь подвигом мятежников нинироку, несмотря на все, что я сказал вам?
– Да.
– И будете подражать их безрассудным действиям?
– Да, буду.
– Тем хуже для вас, мой друг. Вас ждут в той стране, которая находится за пределами нашего мира. Там нет деления на чистое и нечистое, на идеалистов и коррупционеров, на ультралевых и ультраправых. В то царство не проникают солнечные лучи, а светит лишь безжизненный отраженный свет луны. Вы обречены, Мисима-сан, вас ждет страшный мир призраков. Но хуже всего то, что никто так и не поймет, почему вы отправились туда.
Граф Ито едва заметно кивнул, подзывая к себе Хидеки. Встав на колени, слуга начал расстегивать брюки своего господина. Граф Ито удобнее оперся на свою трость, однако выражение его лица при этом оставалось непроницаемым.
– Смотрите… – сказал он.
Повернувшись к стеклу, я оказался лицом к лицу с Кейко. Нас разделял только стоявший с ее стороны у зеркала туалетный столик. Кейко в упор смотрела на меня, как если бы зеркало было прозрачным. Вспотевшая и растрепанная, она встала с кровати, на которой, словно разрубленный угорь, все еще извивалась мадам Нху. Кейко высыпала содержимое сумочки на туалетный столик и расставила на нем фарфоровые фигурки собаки, кролика, белки, медведя и лисы в один ряд так, что они как будто шествовали к арке ее поросшего темными волосами лобка. Лицо Кейко вплотную приблизилось к зеркалу, и она скорее выдохнула, чем произнесла слово, оставившее запотевший след на стекле. Я не услышал его, но прочел по ее губам: – Вор.

РЕСТАВРИРУЙТЕ ВЛАСТЬ ИМПЕРАТОРА

Посмертная рукопись современной драмы
Но Юкио Мисимы
Действующие лица
Кейко: бывшая баронесса Омиёке Кейко, ныне монахиня секты горы Хагуро, известная паломникам как икигами, Живая Богиня
Юкио Мисима: (Хираока Кимитакэ) писатель
Мать: мать Мисимы
Жена: жена Мисимы
Кавабата Ясунари: писатель, лауреат Нобелевской премии, в прошлом наставник Мисимы
Сенатор Ито Кацусиге: бывший граф, в прошлом покровитель Кейко
Морита Масакуцу: лейтенант молодежной военизированной организации Мисимы «Общество Щита»
Профессор Хирата Ансо: ямабуси, глава секты Горы Хагуро
Огава Сей: ичи, то есть медиум, Хираты
Генерал Масита Канетоси: командующий Восточной Армией, штаб Ичигайя, Токио
Сиката Юики: бывший спарринг-партнер Мисимы в боксерских поединках
Четыре члена молодежного корпуса «Общество Щита»
Указания по оборудованию сцены


Сцена без занавеса, состоит из трех частей. В центре расположена Сцена 1 (Зеркало), похожая на сцену без боковых кулис театра Но или авансцену. Она соединяется со Сценами 2 и 3 мостиками, трапами и лестницами.
Изменение освещения указывает, что началось новое действие или явление. Задниками всех трех сцен являются проекционные экраны.
Явление первое
Темнота. Пьеса начинается в классической французской манере: слышны пять быстрых ударов, за которыми следуют три медленных.
Музыка: Sanctus из Мессы ля бемоль Ф. Шуберта.
Сцена 2: проекция на экране: картина ада «Падающие с неба мечи», миниатюра из средневекового свитка.
Действующее лицо: Ке йко в мужской крестьянской одежде из белой хлопчатобумажной ткани, подвязанных пеньковой веревкой гамашах, сабо, блузе и висящей на спине соломенной шляпе.
Интерьер лесной хижины, ограниченный двумя стенами, полка для фигурок богов – д омашний алтарь, застеленный циновками пол, на решетке очага стоит заварочный чайник, рядом – чашки и горшок с горячей водой. Все предметы белого цвета: стены, одежда действующих лиц, даже заварочный чайник и дерево снаружи…
Кейко рубит мотыгой засохшее дерево – слышатся три удара, после чего…
Сцена 1 : красный свет прожектора падает на огромное круглое зеркало, образующее задник, – это восход солнца.
Красное световое пятно постепенно затухает, и на Сцене 1 появляются четыре молодых человека в белых летних униформах военизированной организации «Общества Щита» Мисимы. Они кланяются зеркалу, в котором отражается восход солнца.
Декорации Сцены 1: гостиная в стиле восемнадцатого века, вся мебель до конца пьесы стоит в белых чехлах, в большие – о т пола до потолка – окна видна мраморная статуя Аполлона, которая находится в небольшом внутреннем дворике. Мебель расставлена так, что позволяет действующим лицам свободно двигаться…
Члены «Общества Щита» снимают фуражки и повязывают голову широкими лентами с лозунгом: «Отдай императору все Семь Жизней». Затем они натягивают – на высоте талии – несколько пеньковых веревок с прикрепленными к ним ритуальными бумажными полосками и тем самым как будто прокладывают дорогу, которая тянется через Сцену 1 и ведет к Сцене 2, туда, где возвышается лесная хижина Кейко.
В то время когда члены «Общества Щита» натягивают веревки, Sanctus Шуберта смолкает и начинает звучать музыка дзен – бамбуковая флейта и барабаны. Прокладывая Священный Путь, молодые люди декламируют синтоистские тексты (которые обычно читают на празднике Первых Плодов после восхождения императора на трон или на придворном празднике урожая)
«… богатый урожай риса, собранный благодаря труду людей, с рук которых капает пот, словно вода морская, на бедра которых налипла грязь…»
Молодые люди заканчивают свою работу, и свет на Сцене 1 гаснет.
Сцена 2: Кейко снова бьет мотыгой по дереву (тук, тук, тук) и…
Сцена 1: неяркий луч прожектора высвечивает Юкио Мисиму, он стоит на коленях на авансцене перед письменным столом и пишет.
Кейко (опершись на мотыгу, смотрит на Мисиму): Клен окрасился в багровые тона в конце лета. Пение сверчка похоже на звук прялки, прядущей сухую мертвую траву, – кири, хатари, чурр, исо…
Мисима (за письменным столом): … кири, хатари, чурр, исо… У меня нет времени. Произведение должно быть прекрасным, совершенным, но у меня нет времени. У меня осталось время лишь на то, чтобы написать фарс. Вот я и пишу фарс. (Пишет.) Эти сливы не цвели…
Кейко (словно эхо повторяет слова Мисимы): Эти сливы не цвели в нынешнем году. Их надо обрезать. Таков мой долг. То, что не цвело, должно снова расцвести…
Мисима: Что это за звук? Джьяри, джьяри, джьяри… С таким звуком шелковичные черви грызут листья тутового дерева. Джьяри, джьяри, джьяри… Нет, это просто шелест бумаги. В комнате холодно. Или мне так кажется? (Снимает рубашку, она, как и его брюки, белая.) На моем теле выступил пот. Меня знобит, как человека, охваченного паникой. (Дотрагивается до своих ладоней, плеч, торса.) Мое тело холодно как лед. Живое тепло покинуло меня (дотрагивается до головы), оно перешло сюда, чтобы питать мозг, стерильный лунный свет которого падает на мой письменный стол. (Пишет.) Остановись! Что ты делаешь? Не безумие ли это?
Кейко (поднимает мотыгу и, когда Мисима снова начинает писать, повторяет): Остановись! Что ты делаешь? Не безумие ли это? Ты срубил человека!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90