Я солгал Сидзуэ, сказав, что провел время за городом на пикнике в компании коллег по службе, и устало опустился на диван.
– Мне кажется, ты извлек мало пользы, так и не отдохнув в течение выходного дня, – заметила Сидзуэ.
– Я неважно себя чувствую, потому что на обратном пути домой стал свидетелем ужасной сцены. На моих глазах в результате несчастного случая погибли двое молодых людей.
Мои слова произвели на Сидзуэ такое сильное впечатление, что она предложила мне выпить стаканчик бренди из запасов отца.
– Я никак не могу успокоиться, – продолжал я. – Мы все стояли, сгрудившись, на платформе железнодорожной станции и ждали поезда, чтобы отправиться домой. Эта парочка молодоженов тоже возвращалась с воскресной загородной прогулки. Судя по виду, им было по двадцать с небольшим лет. Они крепко держались за руки. Внезапно их толкнули, и они упали на рельсы. В это время как раз через станцию следовал токийский экспресс, и колеса паровоза отрезали обоим головы. Поезд начал тормозить слишком поздно, у молодых людей не было шансов спастись. Их головы были отделены от туловища очень ровно и аккуратно и лежали рядышком на гальке между рельсами. Мне на мгновение показалось, что очевидцы этого происшествия сейчас зааплодируют точности и мастерству машиниста.
Потрясенная Сидзуэ с ужасом слушала мой рассказ.
– Бедные молодые люди, – промолвила она.
– Да, ужасно. Но для меня это событие послужило уроком. Я понял, что причиной нелепой смерти двух молодых людей, которые, как и я, несомненно, являлись служащими, был конформизм. Они задыхались от повседневности, но мирились с ней. Я осознал, что моему собственному существованию тоже угрожает опасность. Меня бросает в дрожь при мысли о том, какое наказание мне уготовила жизнь за то, что я мирюсь с ее банальностями.
Я читал сообщение о подобном несчастном случае в одной из газет Осаки. Но подробность об отрезанных колесами головах взял из истории о самоубийстве влюбленных, рассказанной мне в детстве Нацуко.
– Ты придумал этот сюжет для одного из своих произведений? – спросила Сидзуэ.
Я стал настаивать на том, что все это произошло в действительности.
– Посмотрим, что напишут завтра в газетах, – сказала Сидзуэ.
– Руководство железной дороги не допустит, чтобы подобный инцидент предавали гласности, – возразил я. – Это событие является для меня серьезным предупреждением. Оно показывает, что произойдет со мной, если я и дальше буду жить так, как живу сейчас.
– Так я и знала, что ты заговоришь об этом. Ты вырос настоящим эгоистом и думаешь только о себе. Тебя не волнует то, что у меня слабое здоровье. Ты не хочешь исполнить мое желание. Я мечтаю о том, чтобы ты занял достойное место в обществе. Позволь мне умереть со спокойной душой!
Я вновь услышал зубовный скрежет.
Прошло несколько недель. Я не забывал о решении, которое принял в июле, стоя на мосту через Сумидагаву, но пока не предпринимал никаких действий, готовясь к схватке со своими противниками. Мне было необходимо запастись сильными контраргументами.
Однажды утром в сентябре я, как всегда, вышел из дома и направился на работу. На платформе станции Сибуйя я влился в толпу служащих, ожидавших поезд. Людская масса, в которой я оказался, шевелилась, растекалась и передвигалась, словно студень. Когда подошел поезд, я решил, что мое время наступило, и не тронулся с места. Я остался на перроне, наблюдая за тем, как другие служащие садятся в вагоны. Теперь у меня не было пути назад. Стоявший неподалеку блюститель порядка с удивлением смотрел, как я опустился на колени, встал на четвереньки, чтобы запачкать рукава костюма, а затем набрал пригоршню пыли и грязи и измазал ею свою белую рубашку. Почувствовав удовлетворение оттого, что выгляжу достаточно потрепанным, я отправился домой.
Родители были встревожены моим неожиданным возвращением и пришли в ужас, увидев, в каком состоянии одежда.
– Что случилось? Ты заболел?
Бледность и налитые кровью глаза от бессонницы придавали мне нездоровый вид.
– Я упал с платформы станции, – заявил я, – и чуть не попал под пригородный поезд.
Азуса был потрясен моими словами.
– Что значит «упал с платформы»?
– Да, на станции Сибуйя я упал на рельсы, буквально под колеса поезда.
Я смотрел на него в упор, не отводя взгляда, и надеялся на то, что он не забыл инцидент, произошедший примерно двадцать лет назад на железнодорожном переезде. Тогда отец, словно нацист, провел на мне жестокий эксперимент.
– Ему угрожала смерть! – воскликнула Сидзуэ, впившись взглядом в мужа.
«Превосходно, – подумал я. – Она выиграет эту партию. Азуса побежден». Выражение крайней решимости в глазах Сидзуэ свидетельствовало о том, что она готова встать на мою защиту. Но я и для нее припас неприятное известие.
Азуса, не теряя самообладания, окинул нас испытующим взглядом.
– Меня не удивляет то, что с тобой произошло. Ты все ночи проводишь за письменным столом. Разве я виноват, что утром ты, как лунатик, падаешь с платформы? – Он пожал плечами. – Ты должен сделать свой выбор. Или работа в министерстве, или занятия литературным творчеством. Что ты выбираешь?
– Я выбираю литературу.
– Хорошо. Оставайся дома, я позвоню в Управление и принесу свои извинения. Но не думай, что твой спектакль произвел на меня большое впечатление.
– Я должен еще кое-что сообщить вам, – сказал я. – Я собираюсь жениться.
Как я и ожидал, Сидзуэ была недовольна моими словами.
– Что за новости! – сердито воскликнула она. – Ты даже не посоветовался со мной!
– Я думал, это известие обрадует тебя, мама.
– Почему ты скрывал от меня свои планы? – с упреком спросила она и схватилась за живот.
Она считала, что у нее рак желудка. У Сидзуэ была живая мимика, которой я порой завидовал. Мне хотелось когда-нибудь увидеть, как она морщится, испытывая настоящую боль.
– Я не мог поделиться с тобой своими планами, потому что не был уверен, испытывает ли моя избранница ко мне чувство привязанности. Эта женщина родом из знатной семьи. Ее муж, летчик военно-морской авиации, пал смертью героя.
– Так она вдова? – Кровь отхлынула от лица матери, словно она вдруг увидела ужасное привидение. – Что еще ты не договариваешь? – В ее голосе слышались еле сдерживаемые рыдания. – О, я умру, я умру от той боли, которую ты причинил мне.
Лицо Азусы вспыхнуло, но он молчал, ошеломленный тем, что услышал.
– Довольно! – наконец взорвался он, обратив свой гнев против Сидзуэ. – Ты не понимаешь, что он делает!
– Я прекрасно понимаю, что он делает, – плача, проговорила Сидзуэ. – Но не могу поверить в то, что мое дитя, которое я лелеяла и всем сердцем любила, способно на такое! Теперь я все понимаю. Ты скрываешь от меня диагноз, который поставил доктор.
– Да у тебя ничего нет! – прорычал Азуса. – Только повышенная кислотность и слишком живое воображение, такое же, как у твоего сына!
– А разве отец ничего не рассказывал тебе о моей избраннице? – с наигранным удивлением спросил я. – Странно, я думал, что он все обо мне знает. У него ведь есть в министерстве свои глаза и уши, если можно так выразиться, и он в курсе всего, что там происходит.
Сидзуэ, повернувшись, с негодованием посмотрела на мужа.
– Не слушай его. – Азуса стукнул кулаком по столу, и от его удара перевернулась чашка. – Он врет, пытаясь насолить мне и добиться своего!
– Неужели ты думаешь, что я сфабриковал и вот эти бумаги? – спросил я и, достав из портфеля папку с секретными исправленными счетами, которые я передавал Сэму Лазару, протянул ее Азусе. – Представь, что было бы, если бы я действительно погиб сегодня утром и у меня нашли вот эти документы.
Надев очки, Азуса стал листать финансовые бумаги с исправлениями. Очень быстро он понял, что все это означает, и внимательно взглянул на меня. Отец и не подозревал, чем занимается его сын.
– Что это? Что это такое? – заглядывая ему через плечо, спросила Сидзуэ.
Казалось, эти бумаги с загадочными исправлениями расстроили ее больше, чем могло бы расстроить свидетельство о моей смерти.
– Успокойся, женщина, ты жужжишь, как назойливая муха! – воскликнул Азуса и выпустил струйку сигаретного дыма. – Дай мне немного подумать.
– Думай, сколько тебе будет угодно, – великодушно разрешил я.
– Давай перейдем в мой кабинет, – предложил отец и бросил Сидзуэ: – Наберись терпения. Сегодня утром мы решим эту проблему.
Помню, что, переступая порог кабинета Азусы, я думал: «Поскольку император – человек, у нас нет выбора, мы должны лишить себя всего человеческого. Это единственно правильный, исполненный трагического смысла курс развития общества».
– Я знаю, что ты не ладишь с начальником отдела Нисидой Акирой, – начал Азуса. – Еще не поздно исправить положение. Я пользуюсь влиянием в министерстве и мог бы решить твои проблемы, если ты намерен продолжать государственную службу.
– Я уже зашел слишком далеко. Я заявил Нисиде о том, что ухожу.
– И что он тебе сказал?
– Он сказал: «Клерк Хираока, ваше увольнение является при сложившихся обстоятельствах несвоевременным».
– Я отлично понимаю, что он хотел этим сказать. Но несмотря на сложившиеся обстоятельства, ты все же намерен уволиться?
– Да, это мое твердое решение.
– Какое безумие! – Азуса достал виски и впервые в жизни налил не только себе, но и мне.
Я стал его деловым партнером, и он не обращал внимания даже на мою грязную одежду.
– Я могу говорить с тобой искренне? – спросил я.
– Думаю, так будет лучше для нас обоих.
– Что именно ты считаешь безумием? То, что, уходя в отставку, я подвергаюсь риску? Или то, что увольнение является крахом моей блестящей карьеры?
– И то, и другое.
– Но давай предположим, что моя отставка ничем не угрожает мне и что, более того, мое начальство с радостью примет ее. И все это благодаря дневнику, в который я тайно вносил кое-какие бухгалтерские записи.
– Значит, ты позаботился о гарантиях своей безопасности? Хорошо. Но твой дневник, как ты его называешь, ни в коем случае не должен быть опубликован.
– Правильно. Я и не собираюсь публиковать его. Но могу показать эти записи заинтересованным лицам.
– Это твоя подружка посоветовала тебе придерживаться подобной тактики?
– Бывшая баронесса Омиёке? Конечно, нет. Она настроена против моего ухода из министерства.
– И она совершенно права. Но почему я должен помогать тебе и ломать твою карьеру?
– Потому что, как я уже сказал, моя отставка будет принята с радостью.
– Ты слишком полагаешься на важность и силу этих документов. Позволь мне еще раз взглянуть на них.
– Пожалуйста.
Выпив еще виски, Азуса полчаса внимательно читал документы, а потом, повернув голову, взглянул в окно, выходившее в сад.
– Все понятно, – сказал он. – Тебя ввели в заблуждение.
– Ты хочешь сказать, эти документы ничего не стоят?
– Нет, я этого не утверждаю. Но начальник отдела Нисида явно действует в соответствии с особыми инструкциями.
– Не понимаю.
– Что здесь непонятного? – раздраженно спросил Азуса. К нему вновь вернулась его обычная самоуверенность. – Оставь досье у меня.
Я заколебался. Азуса бросил на меня сердитый взгляд:
– Ты что, не доверяешь мне?
– Конечно, доверяю.
– Надеюсь, ты не снял копию? – Азуса слабо улыбнулся. – Думаю, тебе нет никакой необходимости вести со мной нечестную игру, ведь я согласился с твоими намерениями.
– С намерениями стать писателем?
– Да, – со вздохом ответил он.
– Но почему ты изменил свою точку зрения?
– Потому что игра стоит свеч. – Азуса поднес к губам пустой стакан, не заметив, что в нем нет виски. – Обещай, нет, поклянись мне, что ты станешь лучшим писателем в этой стране.
– Я стану им, отец.
Азуса закрыл папку с документами.
– Ты можешь оставить их пока у меня? Я кивнул.
– Ты что-то говорил о баронессе? – вдруг вспомнил он.
– Я не собираюсь жениться, – промолвил я и тут же на всякий случай добавил: – По крайней мере, на ней.
Я увидел Сидзуэ в гостиной. Она зажигала ароматические палочки перед образом Будды, стоявшим на домашнем алтаре. Калана, синтоистская полка с изображениями божеств, в соответствии с директивами оккупационных властей была спрятана от постороннего взгляда.
Расстроенная Сидзуэ бросила на меня тревожный взгляд.
– Отец пошел навстречу моим желаниям, – сообщил я. Мне было интересно, как мать прореагирует на мои слова. – Ты можешь зажечь больше ароматических палочек в знак благодарности богам.
– Каким желаниям? – встревоженно спросила мать.
– Он разрешил мне заниматься литературным творчеством. Разве тебя это не радует?
– Радует, если ты будешь вести себя разумно. Я едва сдержался, чтобы не засмеяться.
– Не беспокойся, я больше никогда не обмолвлюсь о женитьбе, если ты тоже будешь молчать об этом.
Я проработал в Управлении банками всего лишь девять месяцев, с января по сентябрь 1948 года. Мне было двадцать три года, и я твердо решил заняться профессией, которая не гарантировала мне больших доходов. Внезапно меня осенило. «Какой же я дурак!» – подумал я, догадавшись о том, зачем Азусе понадобилось досье. Он хотел заключить со мной сделку! Я собирался обмануть Азусу, но он оказался более проницательным, чем я полагал. Он пошел мне на уступки, чтобы нейтрализовать меня и не дать мне бросить вызов ему или начальству. Он стремился к тому, чтобы я оказался перед ним в вечном неоплатном долгу.
Азуса хорошо изучил мой характер. Он знал, что в глубине души я обязательный человек, как любой японец. Я послушный сын, дисциплинированный и трудолюбивый работник, человек, готовый, жертвуя собой, выполнять взятые на себя обязательства. Когда отец брал с меня обещание стать «лучшим писателем», он имел в виду финансовый успех. Он подходил к моей новой профессии со старыми мерками и требовал, чтобы я сделал карьеру на новом поприще. По существу, 13 сентября 1948 года я согласился писать ради денег. Значит, отныне должны существовать два писателя, носящих имя Юкио Мисимы – сиамские близнецы, литератор и коммерсант. Мои западные читатели вряд ли встретятся со вторым Мисимой, неутомимым халтурщиком, автором легкого чтива и пустых статеек для женских журналов, безвкусным сочинителем, добивающимся коммерческого успеха.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90