Всю жизнь я растратил впустую в Каси, Но перед смертью я встал И отправился в Магахар.
По дороге в Магахар доктор Чэттерджи цитировал исполненные иронии стихи поэта Кабира.
– Добро пожаловать на берег задницы, – сказал он, когда мы переехали мост Мальвия, – в лепрозорий маханта.
Невысокая глиняная стена и заросли фикуса скрывали со стороны дороги колонию прокаженных Рамджи Бабы. На ее территории стояла дюжина зданий. В тусклом свете газовых фонарей я увидел, что они сложены из шлакобетонных блоков. Под крышами из рифленой жести сидели голуби. Ни один из обитателей колонии не был похож на больного проказой.
– Для их лечения махант использует методы традиционной индийской медицины Аюрведы, – сообщил доктор Чэттерджи. – Сюда часто приезжают медики со всего мира, чтобы узнать, какими лекарствами пользуется махант. Но он держит их в строжайшем секрете.
– Вы хотите сказать, что ему удалось вылечить прокаженных и населяющие колонию люди практически здоровы?
– Только до тех пор, пока они остаются в колонии. Если окажутся за ее пределами, то сразу же снова заболеют.
Очень странно.
По территории колонии свободно бродили дворняги. К сложенному из кирпича зданию с портиком подкатил джип, такой же старый, как и наш седан, и из него вышел чисто выбритый человек неопределенного возраста, одетый в шорты цвета хаки, залатанный джемпер и высокие ботинки. На крыльце, освещенном керосиновой лампой, он обернулся и взглянул на нас.
– Это махант Крин Рамджи Баба, – сказал доктор Чэттерд-жи. – Церемония какра-пуйя сейчас начнется.
Мы вошли в дом маханта. Главное помещение было освещено одной-единственной свешивающейся с потолка электрической лампочкой. До моего слуха доносились звуки работающего дизельного двигателя, вырабатывавшего электричество. Крин Рамджи Баба успел раздеться догола и теперь восседал, как на троне, на кровати, стоявшей на небольшом возвышении. На стене позади маханта мы увидели фреску, выполненную в наивном стиле. На ней был изображен обнаженный махант, сидевший, как и положено агори, в позе лотоса на трупе. В правой руке он держал фигурку распятого Иисуса, а в левой – фигурку Ленина, указывающего путь в светлое будущее.
Дядя доктора Чэттерджи был действительно удивительно красивым мужчиной, хотя ему перевалило за семьдесят. У него был пугающий взгляд сумасшедшего. Как и слоноподобный мнимый агори, которого я видел на веранде почтового отделения, махант самодовольно улыбался. В его улыбке было что-то похотливое, отталкивающее. Я, как и собравшиеся в помещении люди, сидевшие на тростниковых циновках, не мог долго вынести его взгляда и, опустив глаза, стал рассматривать изъеденную термитами деревянную кровать.
Приехавшие на церемонию последователи Крин Рамджи Бабы были представительными людьми, и доктор Чэттерджи стал рассказывать мне о них, почти не понижая голоса. Показав рукой на тучную матрону в пенсне в золотой оправе, он сказал:
– Это директриса школы для девочек в Бомбее. А вон тот джентльмен – инспектор полиции из Дели. Рядом с ним государственный служащий и бухгалтер…
Всего в полутемном помещении я насчитал шесть-семь человек.
Сквозь открытую дверь, ведущую в соседнее помещение, я видел женщину, готовившую пищу на жаровне, и узнал в ней хозяйку борделя в Дал-Манди.
– Мы называем ее Матрика, – сказал доктор Чэттерджи, – в переводе это означает «мать».
Я заметил, что у Матрики расстроенный вид. По ее лицу все еще текли слезы. Рядом с ней на корточках сидела смуглая девушка. По всей видимости, она тоже находилась в подавленном на-строении. Она была одета в праздничное сари, ее украшения поблескивали в отсветах огня. Без сомнения, это менструирующая проститутка, которую отобрали для участия в сексуальном обряде. Казалось, оказанная ей честь пугала ее. Матрика положила из стоявшего на огне горшка в какой-то сосуд немного неаппетитного месива и протянула его девушке.
– Обратите внимание, сэр, – ткнув меня под ребро, сказал доктор Чэттерджи. – Череп, из которого обычно ест агори.
Верхняя часть черепа была очень похожа на желтую фарфоровую миску. Я не понял бы, что это такое на самом деле, если бы мой гид не сказал мне. Я хотел спросить, какую еду подают сейчас агори. Меня интересовало, не приготовила ли Матрика для него мясо трупа. Однако я сдержался и стал внимательно наблюдать за смуглолицей девушкой, подававшей агори обед. Ей было не более шестнадцати лет. Внимательно приглядевшись к девушке, я решил, что ее мрачный угрюмый взгляд свидетельствует не об ужасе, а скорее о нетерпении, с которым она, охваченная сладострастием, ожидала начала церемонии. На лице Крин Рамджи Бабы играла белозубая хищная улыбка.
Агори издал странный низкий звук, и в помещение вбежала собака, похожая на гиену. Она прыгнула на возвышение к хозяину и стала есть вместе с ним из черепа.
Мне было противно смотреть, как агори левой рукой ест тушеное мясо. Доктор Чэттерджи, толкая меня в бок, постоянно комментировал его действия.
– Отшельник демонстрирует свое полное презрение к человеческим потребностям, – сказал он.
Комментарии моего гида начали действовать на нервы. Я огляделся вокруг. Никто не обращал на нас ни малейшего внимания. Похоже, никому не было никакого дела до того, что на церемонии присутствует иностранец. Внезапно в темном углу помещения я рассмотрел еще одну иностранную гостью. Это была чрезвычайно толстая пожилая белая женщина. Она единственная из всех присутствующих сидела на стуле. Показалось, что я уже видел ее прежде, но я не мог вспомнить, где именно.
В этот момент агори рыгнул и с громким звуком выпустил газы. Это свидетельствовало о том, что он насытился. Агори закатил глаза к потолку и натужился, на его шее проступили вены, и вскоре мы увидели, как из-под него на кровать выползло колечко экскрементов. Все, как завороженные, смотрели на них. К счастью, на сей раз доктор Чэттерджи удержался от комментариев. До моего слуха донесся почтительный вздох, вырвавшийся из груди директрисы в пенсне. Она хотела встать и устремиться к агори, но ее опередили. В помещение вошла Матрика с импровизированным совком – осколком глиняного горшка. К ней подбежал человек, все это время находившийся за нашими спинами, и, ловко выхватив совок из рук Матрики, подбежал к агори, чтобы убрать экскременты. Должно быть, это считалось большой честью. Я узнал этого человека. То был бывший бригадир, который, как и я, остановился в гостинице «Кларк». Теперь я вспомнил, где видел тучную, сидевшую на стуле женщину. Это была слепая жена отставного бригадира, посоветовавшего мне несколько дней назад обязательно встретиться с агори.
– Вы знакомы с этим джентльменом? – похлопав меня по плечу, спросил доктор Чэттерджи. – Он тоже остановился в гостинице «Кларк». Это Джеймс Гилхолм Блэр, шотландский лорд, бывший полковник. Его вынудили подать в отставку, так как он не скрывал своих настроений и выступал за независимость Индии.
Возможно, отставной полковник, эта располневшая развалина, когда-то был энергичным молодым человеком, которого лет тридцать назад дядя доктора Чэттерджи завербовал и сделал своим любовником. Его тонкие, бледные, как вылинявшая солома, волосы, наверное, когда-то были льняными. Он был похож на белокурого голубоглазого маркиза де Сада в молодости, до того, как тот попал в тюрьму, превратившую его в беззубого тучного старика. И вот теперь бывший полковник ползал на коленях и убирал экскременты агори, заискивая перед ним и ища его покровительства. Справившись со своей задачей, англичанин кратко изложил просьбу, и агори приказал передать ему трость, на которую опиралась слепая жена полковника. Я понимал без перевода все, что здесь происходило. Толстую уродливую англичанку попросили повернуться, и агори три раза ударил ее тростью по спине так сильно, что она взвыла от боли.
– Теперь у нее будут дети, – объяснил доктор Чэттерджи смысл происходящего.
Это чудо, похоже, ошеломило бывшего полковника Блэра. Он просил агори вылечить его жену от заболевания почек и не рассчитывал на то, что махант сделает из нее вторую ветхозаветную Сару, способную рожать на старости лет. Но махант, сыграв с ними злую шутку, громко рассмеялся и приказал англичанам вернуться на свои места. Когда Блэр проходил мимо меня, я поздоровался с ним и сказал:
– Я последовал вашему совету.
Он бросил па меня невидящий взгляд и ничего не ответил. Я еще раз внимательно посмотрел на собравшихся в помещении последователей агори и понял, что они тоже не видят меня. Очевидно, они находились в состоянии своего рода слепоты. Меня охватила тревога. Может быть, они приняли какие-то наркотические средства или их загипнотизировали? Или я сам сплю и вижу все во сне?
– Никаких наркотиков и никакого гипноза, – заверил меня доктор Чэттерджи и засмеялся.
– Я чувствую, что мне следует немедленно уехать отсюда.
– Вы пожалеете об этом. Наберитесь терпения, сэр. Давайте посмотрим, какое впечатление произведет на маханта ваш подарок.
Я преподнес агори бутылку виски. Тот был явно недоволен тем, что бутылка оказалась начатой. Тем не менее он откупорил ее и стал пить виски из горлышка, а затем, остановившись, крикнул что-то Матрике. И вскоре смуглая девушка принесла мне чашку. Комок подкатил у меня к горлу, я ощутил тошноту, но все же взял зараженную проказой чашку с отбитой ручкой. Она была для меня словно череп Юаня Сяо.
Я понурил голову. Казалось, еще немного, и я упаду в обморок. Пальцы на ногах проститутки показались мне удивительно маленькими, а ногти на них совсем крохотными и как будто обкусанными. Неужели она грызет ногти на ногах? Ее ступни оставляли на влажном полу кровавые следы. Впрочем, нет, то была не кровь, а ярко-красный лак, которым проститутки красят подошвы ног.
– Тебе нравится моя девушка? – донесся как будто откуда-то издалека приглушенный голос.
Агори обращался ко мне.
Девушка тем временем наполнила мою чашку виски. Я надеялся, что алкоголь стерилизует ее.
О чем спрашивает агори? Чего он хочет от меня? Я обернулся к доктору Чэттерджи за разъяснениями, но его не оказалось рядом. От виски туман в голове начал понемногу рассеиваться. Необъяснимое исчезновение гида заставило меня принять твердое решение немедленно уехать отсюда. У меня не было никакого желания присутствовать на церемонии символического соития Шивы и Парвати и наблюдать, как агори вступает в половой акт с менструирующей девушкой.
В тот момент, когда я уже хотел встать и уйти, агори, в руках которого все еще была трость, ударил ею проститутку сзади по ногам, и девушка упала на пол.
– Она должна истекать кровью, – сказал он по-английски. Сверкающие глаза маханта буравили меня и, казалось, читали самые сокровенные мысли.
Внезапно он размахнулся, и трость, словно меч, просвистела в воздухе в миллиметре от моей головы. Мои волосы встали дыбом.
– Урагиримоно! Кутабаре! – воскликнул он по-японски. – Предатель! Иди к черту!
И он стал на моем родном языке довольно красноречиво обвинять Японию в предательстве Индийской национальной армии Чандры Босе, в гибели обманутых патриотов, брошенных на произвол судьбы в Бирме, где их, словно диких зверей, посадили в клетки из колючей проволоки, пытали, а потом повесили.
Я не сводил глаз с трости, которой агори стучал в такт своим словам по спинке кровати.
– Я не виноват в ошибках, которые совершило командование японской армии, – заявил я и встал. – Я был бы вам признателен, если бы вы предоставили мне какой-нибудь транспорт, чтобы вернуться в гостиницу.
– Дас отвезет тебя в гостиницу, – проговорил агори, опершись на трость.
С Ганга дул прохладный ветер. Я слышал крики летучих мышей в темноте и шелест листьев фикусов. Направляясь к седану, мы с майором Дасом прошли мимо одной из хижин. Я взглянул сквозь распахнутые настежь двери и увидел странную картину. В освещенной фонарями комнате перед импровизированным алтарем стоял доктор Чэттерджи, одетый в черную ризу. Подняв руки со сложенными вместе большим и указательным пальцами, он не сводил глаз со стоявшей на алтаре чаши.
– Introibo ad altare Dei, – промолвил он.
– Ad Deum , qui laetificat juventutem m eam , – сказал стоявший за его спиной полковник Блэр, а затем, повернувшись ко мне, спросил: – Хотите присутствовать на церемонии?
В глубине хижины я увидел хозяйку борделя Матрику, сидевшую на полу на корточках возле лежавшего на украшенных цветами носилках трупа, завернутого в белый саван. Заупокойная месса была в самом разгаре.
Несколько минут я молча наблюдал за происходящим. Но тут майор Дас, звякая ключами от машины, бросил на меня сердитый взгляд.
– Вы остаетесь, сэр? – нетерпеливо спросил он.
Эти приметы трезвой действительности – нетерпение и раздражение шофера, звяканье ключей – окончательно привели меня в чувства. Невозмутимость Даса свидетельствовала о том, что вокруг не происходит ничего необычного, ничего странного, что могло бы взволновать или сбить человека с толку.
Юсики, «только сознание», предчувствует мгновенную действительность. Все остальное – иллюзия. Я испытал правду юсики, но это временная правда, как вода, которую выпил Юань Сяо из черепа. Нельзя объяснить то, что происходит лишь один раз и не имеет аналогов, необходим бесконечный ряд повторений, откладывающихся в сознании. Этические нормы неизбежно делают человека, наделенного таким расширенным сознанием, изгоем. Теперь я понимал, что дошедший до крайней степени самоосквернения агори – своего рода святой, даже если он на самом деле мошенник. Его выходивший за духовные пределы племянник тоже обладал расширенным сознанием.
Я видел, что, отправляясь в Магахар, доктор Чэттерджи захватил с собой кожаную сумку. Оказывается, в ней лежало священническое облачение. Борьба за власть над душами, которую вели между собой отец Фернандо Пинто Мендес, член Общества Иисуса, и его дядя Анант Чэттерджи, продолжалась. Чтобы противостоять агори, иезуит, бросая вызов своему римскому начальству, совершал малабарский обряд.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90