— После того, как ты избил Ясмин, я больше знаться с тобой не желаю. — Она вплотную приблизилась к нему. На ее лице появилось такое свирепое выражение, что Алекс подошел к ним, опасаясь, что придется защищать ее от Джорджа или возможно от самой себя. — Ты поступил недостойно. Ты просто ребенок, ищущий маму, которая позаботилась бы о тебе. Ты хочешь, чтобы кто-то водил тебя за ручку, кормил, одевал, возил в путешествия, укладывал спать и утешал, говоря, что все в порядке. Как, по-твоему, зачем ты ездишь домой каждый год? Ведь ты сам говорил мне это, не так ли? Брожу, мол, по городу, ищу чего-то. Так вот, я сказала тебе, что именно ты ищешь. — Ее глаза сверкали; Алекс уже стоял всего в полушаге от них, сдерживая натиск толпы любопытных и зевак.
— Могу дать тебе один совет. Он может пригодиться, потому что в твоей жизни совсем не все в порядке. Если ты сможешь хоть ненадолго оторваться от бутылки с виски, к которой ты присосался, как пиявка к ране, то поймешь, что единственный человек на всем свете, способный помочь тебе — ты сам. — Они стояли так близко друг от друга, что их лица едва не соприкасались, и Дайна пыталась уловить запах виски в его движениях и не могла. — Господи, ты — слабак, Джордж. Иначе ты никогда бы пальцем не тронул Ясмин.
— Она спровоцировала меня, черт побери! Она не должна была...
— Избить ее? Спровоцировала избить ее? — изумленно переспросила Дайна. — Боже, Джордж, тебе следовало бы придумать что-нибудь поудачней.
— Я вовсе не обязан отчитываться перед тобой! — взорвался он. — Уж во всяком случае после того, как ты поступила со мной так нечестно. Мое имя должно было стоять над твоим. Да, должно было, ты сама знаешь! — Его голос звучал вызывающе.
— Это картина о Хэтер, — парировала она. — Ты просто устроил демонстрацию силы. Ты рискнул и проиграл. Почему бы тебе не признать это, по-мужски?
— Это мое право, — возразил он. — Я тоже играю главную роль в этом фильме. Дайна покачала головой.
— Ты должен заслужить это право, Джордж. Ты слишком сильно поглощен собой; своими белокурыми рыцарями на конях и заблуждениями относительно терроризма. Я вижу все это так, словно я — это ты.
— Не забывайся, — угрожающим тоном произнес он. Его лицо потемнело. — Я знаю, что делаю. Ты не представляешь, насколько я могу быть опасен. Я нашел себе новых друзей, отдал часть своих денег... — Он вдруг остановился, словно осознав, что сказал слишком много.
— Кому?
— Никому, — отрезал он. — Забудь про это.
— Ну, конечно забуду. — Она вложила в эту фразу ровно столько издевки, сколько было необходимо. — Еще одна твоя фантазия. — Теперь она подобрала ключ к нему.
Он рассмеялся, уже определенно успев взять себя в руки. Однако Дайна знала, что теперь он расскажет ей все.
— Твои слова означают лишь, что ты многого не знаешь, Дайна. О, да. У меня заготовлено немало сюрпризов, — его глаза сузились. — Я знаю, что ты считаешь меня тупым актером, всю жизнь играющим одинаковые роли в одинаковых фильмах, и я должен признать, что раньше это так и было. Раньше, но не теперь. — Дайна видела, что Джордж абсолютно серьезен. Соответствовали его слова действительности или нет она не знала, но не сомневалась, что он сам искренне верит в то, что говорит.
— Кино — это твой мир, — продолжал он. — Ты герметически упакована в него и никогда не выйдешь наружу до тех пор, пока кто-то моложе, симпатичней и талантливей тебя не объявится на авансцене и не произведет достаточное впечатление, чтобы отпихнуть тебя в сторону. Вот тогда ты проснешься и увидишь реальный мир, бурлящий вокруг. Однако тогда уже будет слишком поздно. Жизнь пройдет мимо тебя; ты превратишься в окаменелость, мешок с костями, выброшенный штормом на незнакомый берег. Но я, — он ткнул себя в грудь указательным пальцем, — я уже знаю обо всем этом больше, чем ты, Марион или «Хэтер Дуэлл».
— Видишь ли, это правильная лента. Просто неверен сам подход, выбранная точка зрения на тему. В действительности, Эль-Калаам — герой фильма. Или точнее, он должен был бы им быть. Он не стал таковым, но, — он пожал плечами, — какая разница? Это всего лишь фильм. — Он поднял палец вверх. — Иное дело реальная действительность, там это имеет значение. Там я и работаю всерьез.
Состояние Джорджа казалось Дайне все более опасным, и она уже испугалась не на шутку.
— Что ты имеешь в виду? — осведомилась она. Он улыбнулся ей с таким видом, словно она угодила в западню, к которой он ее подводил все это время.
— Я начал помогать деньгами ООП.
— Ты рехнулся?
— Напротив. — Он улыбнулся ей шире. — Я образумился, как только что сообщил тебе. Подобная перспектива стала реальной для меня благодаря фильму. Я был прав, утверждая, что Эль-Калаам и я — одно и то же лицо. — Он поднял вверх сжатый кулак. — Я чувствую это теперь. У меня есть цель, к которой я стремлюсь.
— Джордж, мне кажется, что ты путаешь фантазию и реальность. Твоя роль не имеет никакого отношения к нормальной жизни.
— О нет. Вот тут ты как раз заблуждаешься... так же, как заблуждается Марион, утверждая, что это благодаря его указаниям я вложил столько сил в работу над картиной. Фильм был важен для меня лишь в том, что он открыл мне глаза. Актерство — занятие для подлецов и шлюх. — Он криво усмехнулся, и Дайна заметила, что он стал вынимать золотые коронки, которые были частью его грима во время съемок. Ей вновь стало не по себе. — Для тебя борьба за свободу — просто абстрактное понятие, знакомое тебе разве что по книжкам. По утрам, помешивая ложечкой кофе, берешь в руки газету и сразу открываешь раздел моды. Что для тебя значат кровь и оружие?
— То же самое, что и для тебя, Джордж.
— О, нет. Ты опять заблуждаешься. Как и во всем, что касается предмета нашей беседы. — Он так широко развел руками, что столпившиеся вокруг покупатели испуганно шарахнулись назад. — Я знаю, что такое кровь и оружие в реальной жизни. Они представляют собой нечто подлинное, в отличие от всего того дерьма, которым ты занимаешься.
Дайна молча смотрела на него, чувствуя легкую дрожь во всем теле. Алекс, прикоснувшись к ее плечу, сказал ей на ухо: «Мне кажется, мадам, нам лучше уйти отсюда».
Однако отнюдь не Джордж внушал ей постоянный страх. Нет, Рубенс. Или скорее, ее любовь к нему. Как она могла любить человека, столь хладнокровно отдавшему приказ убить себе подобного? Рубенс утверждал, что Эшли сам сделал подобную развязку неизбежной. А Мейер? Что сказал бы он?
Глядя на проносящийся за застекленными стеклами лимузина Лос-Анджелес, Дайна была уверена, что она знает ответ на этот вопрос. В прежние времена он согласился бы с решением Рубенса, и возможно ему даже случилось объяснять подобным образом собственные действия. Однако теперь, Дайна не сомневалась, он нашел бы иной способ уладить ситуацию.
«Возможно, — рассуждала она про себя, — Мейер даже знал о намечающемся убийстве Эшли. Может быть именно поэтому он выбрал соответствующий момент для встречи с ней. У нее похолодело на сердце от этой мысли. Давал ли он ей шанс разубедить Рубенса? Была ли она так увлечена собой, что не поняла смысла его слов? В отчаянии она вновь и вновь мысленно возвращалась к разговору с Мейером, но так и не могла прийти к какому-нибудь определенному выводу. Она просто не знала истины, и это было даже еще хуже, чем сомнения».
«Только ты можешь спасти его». Разве он не говорил ей этого? «Только ты». Она не могла допустить, чтобы нечто подобное случилось еще раз.
Рубенс сделал то, что он сделал, и она по-прежнему любила его. Было ли это правильно? Не играло ли такое ее поведение на руку злу? Она знала, что должна растопить сердце Рубенса, но так, чтобы при этом ее собственное сердце не превратилось в кусок вулканического стекла.
Вместо того, чтобы вернуться домой, она направилась к дому Криса. Группа вернулась с полей сражения, как говорил Крис: шесть долгих изнурительных недель провели они в дороге. Турне прошло потрясающе успешно: полные залы только со стоячими местами повсюду, где они играли, беспорядки, тонны материалов в прессе и, в довершение ко всему, три дополнительных концерта в Нью-Йорке на «Мэдисон Сквер Гарден», где они и без того, в соответствии с заранее намеченным графиком, выступали целую неделю.
Дайна позвонила в офис «Хартбитс» прямо из лимузина. Чернокожая англичанка по имени Ванетта, координатор группы, сказала, что Крис дома.
— Ты имеешь в виду дом в Малибу? — уточнила Дайна, испытывая облегчение оттого, что он не у Найджела и Тай.
— В общем да, — ответила Ванетта. — Дом, действительно, в Малибу. Я тут по его указанию общалась с агентом по недвижимости. Новый дом примерно на полторы мили дальше, чем старый. — Она сообщила Дайне адрес. — У нас было достаточно времени решить все вопросы, пока группа была на гастролях. Там у него собственная студия позади дома и, вообще, все, чего только душа пожелает.
Новый дом Криса был выкрашен в темно-багровый и серый тона и казался не больше и не меньше того, в котором он жил с Мэгги. Он стоял на самом берегу, и небольшой деревянный настил соединял его с пляжем.
Нажав на кнопку звонка, Дайна долго ждала, пока дверь откроют и уже совсем было собиралась уходить, решив, что Ванетта ошиблась, или, что Крис успел уехать прямо перед ее появлением. Однако затем она заметила его «Роллс-Ройс», стоящий у дальнего угла дома, и надавила на кнопку еще раз. Над пляжем издалека разносилось томное щебетание Линды Ронстадт, накладывавшееся на хриплый шум и свист прибоя.
Дверь распахнулась, и Дайна увидела на пороге его неподвижную худую фигуру. Он был одет в черную футболку с обрезанными рукавами и черные джинсы. Его волосы были длинней и находились в еще большем беспорядке, чем во время его последней встречи с Дайной в Сан-Франциско. Под глазами у него виднелись черные круги — следы «боевых действий». Из-за спины его доносилась музыка, незнакомая Дайне и завлекательная.
Увидев ее, Крис расцвел.
— Дайна! — крикнул он и, поймав ее в свои объятия, прижал к себе.
Она поцеловала его в щеку и потрепала по волосам.
— Как я вижу, ты все-таки добрался домой целым и невредимым после всего.
— О господи, только-только... несмотря на упрямство Найджела. Этот козел хотел, чтоб мы отправились прямо в Европу без перерыва. В конце концов мне все же удалось переубедить его. — Он усмехнулся. — Однако, что же ты? Заходи. Я рад, что ты приехала. Я хочу показать тебе кое-что из музыки.
Они прошли в просторную гостиную. Стены комнаты были выкрашены в бледно-голубой цвет, а пол застлан от стены до стены пушистым серым ковром. Мебель из лакированного ротанга прикрывали куски красивой хлопчатобумажной материи. В одном углу стояла даже настоящая пальма. В комнате царили прохлада и покой.
Дайна уловила слабый аромат духов, показавшийся ей знакомым, однако она все же не могла распознать его. Он пропал, когда она вслед за Крисом вошла в холл, стены которого украшали многочисленные фотографии группы, сделанные на разных концертах. Они миновали одну за другой три спальни; Крис занимал, очевидно, самую большую из них. Там стояла низкая кровать необъятных размеров, изготовленная на заказ. Кроме нее Дайна успела еще разглядеть черную лакированную тумбочку и приоткрытую дверь, ведущую, вероятно, в ванную.
Коридор заканчивался крошечной деревянной лестницей, спустившись по которой, они очутились на пороге студии, состоявшей из основной большой комнаты и контрольной кабины, отделенной от комнаты стеной из двойного стекла, в которой имелась звуконепроницаемая дверь.
Крис выглядел, как малыш, забравшийся тайком в конфетную лавку, сумев каким-то чудом раздобыть ключ. Усевшись в черное кожаное переело с высокой спинкой, он стал возиться с магнитофоном. Вспыхнули розовый и зеленый огоньки, и чудовищная машина стала перематывать пленку назад. Раздался набор беспорядочных звуков, сменившийся затем тишиной. Было слышно лишь очень легкое, почти неразличимое шипение, выходившее из гигантских колонок, подвешенных высоко на стене.
— Послушай вот это, — прошептал Крис и нажал кнопку.
Раздался массированный залп гитар, канонада звуков, поначалу казавшаяся даже смазанной благодаря оглушительной громкости. Однако постепенно сквозь череду меняющихся аккордов и доминирующую партию соло-гитары стал проступать скелет изящной и нежной мелодии.
Крис мурлыкал ее себе под нос, время от времени подхватывая обрывки слов и фраз, а в одном месте, где повторявшийся припев прозвучал с особенной силой, спел даже целую строчку, как решила Дайна, заглавную в песне: «Имя миру — рок-н-ролл».
Дайна была потрясена. То, что она услышала, можно было определить как музыку «Хартбитс» лишь при самом поверхностном взгляде. В творчестве группы (по крайней мере, после смерти Иона и, соответственно, конца их совместной работы с Крисом) присутствовала сырая, грубая сила, принесенная с улиц больших городов. Она проглядывала даже в балладах, исполняя которые, группа представала настолько утонченной и рафинированной, насколько это вообще было возможно. Однако они не были «чистюлями». Прежде всего из-за Найджела, как подозревала Дайна; он никогда не допустил бы этого.
Музыка же, которую Крис поставил ей сейчас, была иной. В гармониях чувствовался почерк «Хартбитс», то есть — по крайней мере, для Дайны это было именно так — Криса. Однако наряду с ними присутствовала изощренность, совершенно немыслимая в рамках группы.
Песня закончилась, и вновь наступила тишина. Крис сидел неподвижно, уронив голову на руки, словно пребывая в трансе. Дайне не было видно выражение его лица.
— Это прекрасная музыка, — сказала она наконец.
— Да, но можно ли ее продать?
Она пристально посмотрела на него. Дайна явственно ощущала, что с ним произошли перемены. Раздражение и усталость по-прежнему не оставляли его, но теперь — и это было видно невооруженным глазом — к ним примешивалось жгучее желание творить, создавать музыку. Она все еще не могла сказать наверняка, какие факторы сдерживают Криса, мешают ему открыться перед ней, но внезапно поняла, что этот момент чрезвычайно важен для жизни каждого из них.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93