Лицо его потемнело, и он слегка покачнулся.
— Нет, детка, — грустно протянул Бэб. — Мы с тобой связаны одной веревочкой... я с одного конца, а ты — с другого. Ты хочешь, чтобы все оставалось по-прежнему, я прав?
Мартинес уже было открыл рот, собираясь ответить, но во время закусил губу и промолчал. С размаху обрушив тяжелый кулак на крышку письменного стола, он развернулся и вышел из комнаты.
Глубоко вздохнув, Бэб откинулся на спинку кресла и скрестил пальцы рук на затылке. Затем, повернувшись к Дайне, он пожал могучими плечами.
— Это не его вина. Белые обращаются с ним, как с помойным ведром. Никогда не позволяй никому вести себя так по отношению к себе, мама. — Повернувшись, он выглянул из зарешеченного окна, за которым виднелись покрытые черными пятнами копоти фасады домов на 42 стрит. — Черт побери, они отобрали последнее, что у него оставалось: его гордость.
* * *
Незадолго до полудня одна из осветительных мачт рухнула едва не убив трех человек. В результате съемки были прерваны до конца дня.
Дайна и Ясмин ушли, вняв словам взбешенного происшествием Мариона: он затратил пять часов, чтобы создать нужное освещение. «Убирайтесь отсюда, все до единого!» — заорал он, впрочем совершенно беззлобно. Он намеревался устроить инженерам-осветителям торжественную порку и хотел, чтобы при этом кто-либо присутствовал. Вся съемочная группа работала, не щадя себя, воплощая в жизнь его идеи, и он, в свою очередь, уже успел искренне привязаться к каждому из его членов.
Густой и влажный воздух на улице в этот день был особенно удушлив из-за смога, и Дайне захотелось очутиться на берегу моря. К тому же город, несмотря на свои гигантские размеры, вызывал у нее приступы клаустрофобии.
Однако небо над пляжем в Малибу было совершенно чистым, и Дайна подумала, что именно к такой погоде она и привыкла, с тех пор, как перебралась в Лос-Анджелес. Когда здесь было пасмурно, солнце вовсю светило над Беверли Хиллз и наоборот. Она припарковала свой «Мерседес» к обочине, и оставшись в одном белье девушки направились вплавь к яхте Рубенса.
— Я завидую тебе, — заметила Ясмин, вытирая волосы полотенцем. Палуба слегка покачивалась у них под ногами. — Честное слово. — Она широко раскинула руки, покрытые оливковым загаром. — Именно столько всего, да еще и Рубенса в придачу. Надеюсь, ты действительно получаешь удовольствие от этого, пока есть возможность. — Ее огромные темные глаза казались почти черными. Большие груди, полуприкрытые полоской телесного цвета, сильно выступали вперед. Глядя на нее, Дайна подумала об университетском общежитии в Карнеги-Меллон и о Люси: ореол рыжих волос, грудь совершенной формы и полную интима атмосферу в комнате, где кроме них двоих никого не было. «Прекрати!» — приказала Дайна себе и отвернулась. Ее щеки горели от смущения, которое она не в силах была объяснить или даже просто понять.
— Послушай меня, — продолжала Ясмин. — Мне следовало бы помнить, что любая слава мимолетна. — Она рассмеялась, и ее смех прозвучал звонче, чем, возможно, ей самой того хотелось.
Дайна, увлеченная собственными раздумьями, ничего не ответила и молча растирала себя полотенцем. Здесь в море ветер дул гораздо сильней, чем на берегу. Наблюдая за солнечными бликами, играющими на верхушках волн, она жалела, что не может с такой же легкостью скользить по водной глади. Вдруг ощутив на плече прикосновение теплой ладони, она вздрогнула от неожиданности. Электрическое возбуждение прошло вдоль ее позвоночника и угасло.
— Дайна, с тобой все в порядке?
Она почувствовала неуловимый аромат, исходивший от тела Ясмин, и на несколько мгновений закрыла глаза, жадно вдыхая его. Когда она обернулась, ее лицо уже вновь успело обрести спокойное выражение.
— Да, — соврала она. — Я просто пыталась разглядеть дом Криса и Мэгги.
Рука Ясмин по-прежнему лежала у нее на плече.
— Ты не должна думать об этом, — сказала Ясмин. — Нельзя копить в себе такие грустные мысли. — Она обеими руками развернула Дайну, так что та очутилась спиной к берегу. Увидев лицо Ясмин, Дайна подумала о том, что оно изысканно нежное, живое и наполнено состраданием, недоступным ни единому мужчине. — Настало время для тебя проявить свою силу. Слабость не приносит утешения. Мы должны жить. И это — самое главное.
Услышав слова Ясмин, Дайна почувствовала особенную слабость в коленях. Она испытывала подобное ощущение однажды ночью во время последней экзаменационной сессии в колледже. У нее было свидание с братом Люси — золотоволосым и мускулистым парнем по имени Джэсон. Они прилагали максимум усилий, чтобы не попадаться друг другу на глаза в течение той бурной недели, но даже предэкзаменационная нервотрепка не могла ослабить их взаимное влечение.
В тот вечер Люси собралась идти заниматься к какой-то подруге, и Джэсон завалился к Дайне. Никогда еще их встречи не бывали такими бурными, и она не чувствовала себя столь всецело поглощенной собственной страстью. Вдруг она услышала звук отворяющей двери и тихое шлепанье босых ног по полу и затем ощутила присутствие на кровати кого-то третьего.
В последствие Дайна убеждала себя, что все это лишь едва коснулось ее сознания, что она была слишком увлечена своими чувствами. Чьи-то мягкие ладони нежно ласкали ее спину, возбуждая ее все больше и больше. Потом они скользнули вниз.
Она застонала, изнемогая от наслаждения, и в тот же миг почувствовала на позвоночнике прикосновение упругих женских грудей.
Оторвав пылающие губы от жадного рта Джэсона, она обернулась и увидела прямо перед собой смеющееся, охваченное вожделением лицо Люси. Оно было так близко, что Люси понадобилось чуть наклонить голову, чтобы поцеловать подругу. Дайна вздрогнула, ощутив прикосновение скользкого, длинного языка и горячее дыхание Люси, и вместе с этой непроизвольной реакцией тела к ней вернулась способность соображать. «Господи! — испуганно подумала она. — Что я делаю?»
С тихим восклицанием она отстранилась от Люси и в следующий миг высвободилась из объятий Джэсона. Он глубоко застонал.
— Нет! — вскричала она. — Нет, нет, нет! — И спрыгнув с развороченных простыней, кинулась бежать из комнаты.
Дайну охватывало чувство стыда всякий раз, когда она вспоминала об этом случае. Не столько из-за того, что это произошло, только из-за мысли о том, что она знала с самого начала, кто забрался в ее постель в ту ночь — знала и хотела, чтобы это было именно так.
Рассердившись на себя, она резко вырвалась из рук Ясмин.
— Правильно! — воскликнула та, ошибочно истолковывая движение Дайны. — Злость намного лучше слез.
— Я уже перестала лить их по кому бы то ни было, — голос Дайны прозвучал странно и неприятно для нее самой.
Ясмин приблизилась к ней и встала рядом. Взгляды их обеих были устремлены в океанскую пучину.
— Да и вообще, что нам оплакивать? Тебе или мне. — Ясмин натянула висевшее у нее на шее полотенце. — Все осталось в прошлом... Все это гнилое дерьмо. И прошлое забыто. — Она вздохнула. — Его вспоминают только у Стены.
Дайна, повернув голову, вопросительно посмотрела на нее.
— Я говорю, — пояснила Ясмин, — о Стене плача. Да-да, не удивляйся. Ведь я наполовину израильтянка... сефарди, точнее говоря. Вот почему у меня такая темная кожа, хотя моя мать француженка, светловолосая и светлокожая. В Иерусалиме, у Стены историю еврейского народа помнят и чтут. — Она положила локти на полированные деревянные перила. Увидев ее свисающие, точно виноградные грозди, груди и плотно облегающие изящные ягодицы трусики. Дайна почувствовала легкое головокружение.
— Я рано узнала, — продолжала Ясмин, — что я хочу, и научилась добиваться своего... всеми правдами и неправдами. Мы, израильтяне, очень упорный народ.
— Тогда, с чего бы тебе испытывать угрызения совести из-за Джорджа? — резко поинтересовалась Дайна. — Ты получали то, чего добивалась. — Говоря это, она сознавала, что злится на саму себя.
Если Ясмин и чувствовала себя задетой, то предпочла не показывать этого.
— В конце концов, я всего лишь человек. — Она улыбнулась. — Мой отец — очень гуманный человек. Он говорил, что стал таким на войне, будучи вынужденным убивать врагов.
— Как по-твоему он стал бы делать это опять? — спросила Дайна. — Я имею в виду убивать.
— Да, — не раздумывая, ответила Ясмин. — Потому что это потребуется для защиты нашей родины. К тому же на поле сражения нет места для гуманности, ибо речь идет о выживании.
Дайна вспомнила Жана-Карлоса и его рассказ о побеге из Марро Кастл. "Мне пришлось задушить охранника, — сказал он без малейшего намека на бахвальство. — Наступил момент, когда передо мной открылась возможность. Всего лишь доля секунды, заметь. У меня не было времени на философские размышления. И вот что я открыл для себя в тот момент: организм человека обладает волей к выживанию. Эта воля сильнее всего остального. Я не говорю о долге или героизме — все это совершенно иные понятия. Я имею в виду состояние за миг до смерти. Твоей, не чьей-то чужой. Организм обладает волей, которая высвобождает все имеющиеся в его распоряжении ресурсы.
«Меня жестоко избивали, и если бы я позволил этому продолжаться, то наверняка умер бы в тот же день. Отказаться от предоставившейся возможности было бы чистым безумием. Это не имело отношения к гуманности. Ни малейшего. Я передал контроль над своим телом животному инстинкту. И он выполнил свою задачу. Ты, Дайна, должна научиться тому же самому. Ты должна не бояться этой части твоего существа».
«Я не знаю, способна ли я на это», — возразила она, вспоминая свою беспомощность много лет назад.
«Посмотрим, — сказал Жан-Карлос, почесывая нос указательным пальцем, на котором виднелись следы шрамов. — Посмотрим».
— Ясмин...
Та обернулась и длинные, иссиня-черные волосы, раздуваемые ветром, задели щеку Дайны.
— Да?
Дайна была на грани того, чтобы спросить ее о том же, о чем когда-то (теперь она не сомневалась в этом) хотела спросить Люси. Однако сейчас, как и тогда, она не могла решиться. Прежний страх приклеил ее язык к небу. Она никак не могла принять эту часть себя; слишком могущественные силы, таившиеся там, только и ждали возможности вырваться на свободу. "Что со мной станет, во что я превращусь, — думала Дайна, — если я спрошу Ясмин: «Ляжешь ли ты со мной в постель?»
Вместо этого она, вытерев лоб кончиком полотенца, поинтересовалась:
— Как насчет ленча? В каюте найдется холодная закуска.
Однако внизу Дайна почувствовала себя еще более неуютно из-за тесноты помещения. Ей с трудом удавалось не смотреть на гибкое тело Ясмин, красивый изгиб ее смуглых плеч, чуть округлый живот и великолепные бедра, казалось излучавшие тепло.
— Я хочу рассказать тебе о странном случае, — сказала Дайна, стараясь отвлечься от мыслей о сексе. — Ты помнишь день, когда Крис приехал за мной на съемочную площадку?
Ясмин, намазывая горчицу на толстый кусок пшеничного хлеба, коротко кивнула. Она положила сверху салат и ломтики помидора.
— Так вот. Во время ленча к нам подошел какой-то тип, которого Крис когда-то знал. Я думала, что это будет счастливая встреча старых приятелей, но получилось все наоборот.
Наклонившись, Ясмин открыла холодильник и, достав оттуда две банки пива, поставила одну из них перед Дайной. Жуя сэндвич, она поинтересовалась:
— Ну и что?
— То, что случившееся сбило меня с толку. Тот парень вел себя нагло и агрессивно, однако мне показалось, что Крис с самого начала не хотел иметь с ним дела.
Ясмин откупорила пиво.
— Возможно, тот ему никогда не нравился.
— Нет, дело совсем не в этом, и кажется теперь я начинаю понимать, в чем. Знакомые из твоего прошлого напоминают тебе о том, кем ты был, и это как бы принимаем значение того, кем ты стал. Люди подобны якорям: ты прибегаешь к их помощи в трудную минуту, но потом они опять начинают тянуть тебя вниз.
— Просто твои вкусы меняются, а вместе с ними и твое окружение.
— Это только часть того, о чем я говорю. — Дайна вдруг стала мысленно сравнивать Ясмин и Мэгги и поразилась, насколько они не похожи друг на друга. Думая о Мэгги сейчас, она вспоминала ее вечные жалобы, слабость и беззащитность. И ледяное дыхание бесконечно несчастного существования, которое она явственно ощущала, стоя над свежей могилой подруги в день похорон.
Ясмин, перестав есть, внимательно посмотрела на Дайну.
— Я знаю, — сказала она. Не сводя глаз с собеседника, она погрузила длинные пальцы в банку с зелеными оливками. Ее ногти звякнули о дно. Через мгновение она извлекла наружу стручок душистого перца и принялась есть его, откусывая по чуть-чуть, точно это было величайшее лакомство.
— Такое происходит, когда становишься звездой, верно? Ты тоже чувствуешь нечто подобное. Это касается нас обеих.
Зажав оливку между двумя пальцами, Ясмин протянула ее Дайне через узкий столик.
— Держи, — сказала она тихо. Дайна положила оливку в рот, а Ясмин продолжала жевать сэндвич. — Нет, моя милая, не обеих. Только тебя. Ведь это на тебя работает Берил. Ты — центральная фигура в картине. Не думай, что люди на студии этого не чувствуют. Они нередко делают глупости, но не становятся от этого круглыми идиотами.
— Я думаю, — продолжала она. — Джордж первым из всех нас понял это. Даже еще прежде Мариона или Рубенса.
«Хэтер Дуэлл» превратилась в мощный локомотив, несущийся на всех парах. Такой мощный, что уже не поддается управлению. Все только и делают, что говорят о нем. Вот почему Берил удалось так развернуться. Ей принадлежала идея поместить в следующем номере «Вэраети» цветной вкладыш. Немного текста... двенадцать страниц фотографий: тебя, меня, Джорджа, даже Мариона. Но твои снимки в начале и в конце. Этот проект — мечта любого рекламного агента.
Дайна, уже несколько месяцев работавшая рука об руку с этой женщиной, впервые увидела в ней не только партнера по съемкам, но и личность.
— Как тебе должно быть обидно.
— Вовсе нет, — Ясмин покачала головой. Черная прядь, упавшая ей на лоб, закрыла один глаз. — Я слишком прагматична для этого.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93