Поняв, есть ли в ней то, что есть в Хэтер. В состоянии ли она, подобно той, выдержать страшный удар судьбы и продолжать жить.
И не зная, в какой момент это произошло (Дайна уже успела понять, что так бывает всегда во время действительно удачных актерских перевоплощений), она перешагнула через барьер и стала Хэтер Дуэлл.
Дайна вышла из студии, с трудом переводя дыхание; ее голова кружилась. Ей лишь мельком удалось взглянуть на уже начавшийся процесс монтажа ленты — сращивание кадров, превращающихся в единую живую ткань, наполненную глубоким содержанием. Впрочем, в случае положительного решения вопроса относительно ее участия в картине, Дайне еще предстояло наблюдать его в течение долгих дней. Зато она прикоснулась к самой сердцевине художественного замысла, лежащего в основе фильма, и теперь точно знала, что хочет сыграть эту роль больше всего на свете.
Кровь бешено стучала у нее в висках. Дайна хорошо знала это ощущение, но на сей раз оно оказалось гораздо сильнее обычного. Ей вдруг почудилось будто ни что иное, как ужасное, внушающее страх непреодолимое биение самой жизни, раскалывающее время на бесконечную череду крошечных быстролетных фрагментов, отдельных и многообразных, отличных друг от друга, каждый из которых сам по себе представлял целую жизнь. Только теперь она отдала себе отчет, как много времени прошло после окончания работы над «Риджайной Ред»; как сильно она тосковала по следящему зрачку камеры, запечатлевающим ее в таком маленьком и вместе с тем огромном квадратике кадра цветной пленки. Она думала о том, что появление на экране станет ее новым рождением. Для нее наступило время новой жизни; она чувствовала, как возбуждение волнами прокатывается по ее телу и трепещущие живые струны мышц и сухожилий звоном отзываются в голове. Она знала, что не сомкнет глаз этой ночью, а, возможно, вообще не сможет спать до тех пор, пока не будет знать точно, что роль достанется ей.
Она послушно позволила Мариону увести ее назад мимо пары полупустых контейнеров для мусора, по «эрзац» переулку, где даже «грязь» на земле была искусственной, вдоль «кирпичных» стен из штукатурки и фанеры, с которых свисали аккуратно надорванные выцветшие афиши. Внезапно они вновь очутились в Голливуде.
— Теперь выслушай меня, — он остановился и повернулся к ней. Яркий свет падал на его лицо, слегка расцвечивая и без того розовые щеки — результат частых злоупотреблений алкоголем. — Тебе может показаться, что «Хэтер Дуэлл» — это фильм, где главное само действие. Во всяком случае, так думают люди из «Твентиз Сенчури Фокс». — Марион произносил каждое слово так, словно оно жило своей собственной жизнью и не было никак связано с другими. — Все остальные тоже уверены, что мы не упустим эту сторону дела из виду. — Он слегка улыбнулся тонкими губами и предостерегающе поднял указательный палец. — Но ты не должна заблуждаться на этот счет. Наша картина совершенно иного рода.
— За последнее десятилетие терроризм в мире приобрел характер эпидемии, подобно коммунизму в двадцатые годы. Кстати, их политические идеалы одни и те же. Так вот, суть «Хэтер Дуэлл» не в столкновении между евреями и палестинцами. Мы не собираемся снимать картину о войне, понимаешь? — Марион еще выше поднял палец, дотронувшись им до кончиков седых волос.
— Мы ставим перед собой более обширную задачу и намереваемся рассказать о том, что будет понятно и близко каждому. «Терроризация» ума — вот что является главной опасностью; тот эффект, который террор оказывает на индивидуальную личность, — он задумчиво поджал губы. — В конце концов, Хэтер Дуэлл мало чем отличается от тебя и от миллионов других женщин, которые увидят фильм.
— Вплоть до этого момента, столь круто изменившего ее судьбу, каким боком она соприкасалась с терроризмом, насилием, душевными муками и пытками? Джеймс старательно оберегал ее от ужасов оборотной стороны жизни.
— Но теперь, — он ткнул пальцем в воздух, словно директор, добравшийся в своей речи до наиболее яркого места, — теперь она сталкивается со всем этим лицом к лицу. Как изменит ее противостояние терроризму? Что случится с ней? Эти вопросы и являются ключевыми в нашем фильме. Ты понимаешь?
— В этом — подлинная сила «Хэтер Дуэлл» и причина того, почему я согласился снимать картину, а Рубенс вложил в нее так много своих собственных денег. В этом, а вовсе не в автоматных очередях, масках и запахе крови и трупов — замечательных аксессуарах, которые помогут превратить ленту в дорогостоящий боевик.
— Но это еще не все. По мере развития событий в фильме герой должен совершить осознанный выбор, ты понимаешь? Недостаточно снимать такие картины, которые просто развлекают, Дайна. Мы создаем мечты для людей во всем мире, и поэтому на нас лежит тяжелый груз ответственности за то, чтобы не забивать им постоянно головы песком и мусором. Мы должны приложить все усилия, чтобы стать проводниками идей, предложить зрителям нечто, чего бы они не смогли бы открыть для себя без нас. В этом наша уникальность, — Марион стоял, вытянувшись на кончиках носков; его щеки раскраснелись от возбуждения.
— Наш фильм посвящен ужасной истории ума, поединку воль, набору деликатных моментов страха, усиливающегося с каждой секундой, невзорвавшейся бомбе, угрожающей живой ткани человечества, проникшей в самую его сердцевину. А что же Хэтер Дуэлл? Об этом тебе следует спросить себя, Дайна. Выживет она или умрет?
Таков уж Марион, подумала Дайна, сбавляя скорость на особенно крутом изгибе дороги. Необходимо начать жить своей ролью для него и для себя самой, прежде чем он подаст команду включить камеру.
Она вспомнила последний отснятый эпизод с Эль-Калаамом. Да, говоря словами Мариона, то был поединок воль.
Эти воспоминания вдруг всколыхнули в ее памяти далекие образы Манхэттена: голубые тени на тротуарах; каньоны дымчатого стекла и стали; жаркий августовский ветер, шумящий вдоль Риверсайд-драйв; парк, полный пуэрториканцев, одетых в майки без рукавов, готовящих тропические плоды и черные бобы в самодельных жаровнях на древесном угле. Уличная испанская речь жужжала у нее в голове, точно музыка из старых немых фильмов. Неужели это было всего лишь пять лет назад?
Она вновь притормозила. Здесь узкая дорога была почти отвесной, поэтому-то Дайна и выбрала этот путь, словно бросавший вызов ее рефлексам и координации. Вершина холма осталась позади. К раскинувшемуся внизу Лос-Анджелесу стремительно подкрадывалась ночь.
Дайна въехала в S-образный поворот и внезапно почувствовала себя на пороге какого-то большого приключения, словно Фернандо Кортес, пускающийся в далекое плавание в погоне за золотом древней Мексики.
Монти был прав как никогда. «Хэтер Дуэлл» стал ее фильмом и теперь он должен либо прославить имя Дайны, либо похоронить ее надежды на успешную карьеру. Дрожь прошла по ее спине и она беспокойно поерзала на обтянутом кожей сиденье. Так многое в ее судьбе зависит от других людей! Чтобы ее успех состоялся, все разрозненные нити должны сойтись в одной точке. Ей казалось, что она сидит верхом на управляемой торпеде или...
Она судорожно вцепилась в руль «Мерса»; за окном уже замелькали кремовые и бледно-голубые стены домов. Дайна с такой яростью дернула за рычаг коробки скоростей, что чуть не сломала его. В конце концов, о чем она так тревожится? Ведь она — актриса. Это ее работа вдохнуть жизнь в мертвые строчки, написанные на белых листах сценария. Ей пришлось превратиться в Хэтер Дуэлл, врастать в роль, пока она не стала ее новой реальностью, новой жизнью. Она оставила себя — Дайну Уитней — в стороне, в качестве заинтересованного наблюдателя за судьбой совершенно другой личности.
Каким образом ей удалось осилить эту задачу? Она не понимала и знала только, что в результате некоего таинственного процесса ее душевные возможности удесятерились.
Она с силой надавила на газ.
Возбуждение, подобное лихорадке, гнало ее вперед. Она жадно вдыхала ночной аромат листвы деревьев, облепивших склоны холма. Марк уже должен был вернуться в город со съемок, размышляла она. На этот раз их отлучки из Лос-Анджелеса частично совпали: он уехал вскоре после ее отъезда. Они не писали друг другу и редко перезванивались, но до нее все чаще доходили тревожные слухи о каких-то трудностях, связанных с его новым фильмом на военную, точнее антивоенную тему. «Коппола не смог сократить его», — несколько раз говорил ей Марк. Он сильно отставал от графика съемок из-за того, что постоянно вносил изменения в сценарий. Да и деньги — их надо было получать откуда-то.
Дайна почувствовала, как тепло разливается по ее телу, когда ей удалось отвлечься от этих мыслей. День подходил к концу, и она окутывала себя образом Марка, точно пледом, чувствуя, как его сила проникает в ее плоть, медленно рисуя его руки, ласкающие ее спину, его открытый горячий рот у своих губ...
Она въехала во двор своего дома и заглушила мотор. Внутри горел свет — ободряющий знак, но наружный фонарь был потушен. «Узнаю его, — подумала Дайна. — Он так занят политикой, что не обращает внимания на мелочи жизни».
Она весело взбежала по ступенькам, размахивая сумкой и что-то мурлыча себе под нос. Темно-зеленые побеги плюща, которым был увит вход в дом, блестели в последних лучах солнца, отражавшихся в огромной чаще неба. Дайна вставила ключ в замок и распахнула дубовую дверь.
Едва переступив через порог, она в ужасе замерла на месте, завороженно уставившись на два обнаженных тела, извивавшихся в любовных судорогах на голом паркетном полу.
От внезапного приступа ярости кровь вскипела в ее веках и в ушах зазвенело, в то время как она молча смотрела на подымающиеся и опускающиеся с животной силой черные ягодицы Марка. В ее голове мелькнула мысль, что они напоминают ей маятник адских часов, отсчитывающих последние мгновения любви, оставшейся в мире.
Оцепенело она подумала, что девушке должно быть холодно лежать на полу. Потом, точно в тумане, она услышала пыхтение и тихий сосущий звук, и осознание ужасного унижения словно превратило ее в маленькую растерянную девочку. Она вспомнила свое первое и последнее бесшумное вторжение в родительскую спальню однажды утром на рассвете. Вслед за этим она почувствовала головокружение и странное ощущение тесноты в груди, точно каким-то образом забрела в поле повышенной гравитации. Ей показалось, что все ее тело заморожено, и она не в состоянии пошевелиться.
Затем девушка застонала, и оцепенение Дайны как рукой сняло, как будто она прикоснулась рукой к оголенному проводу. Швырнув назад сумку, она прыгнула вперед.
— Эй! — шея Марка изогнулась, когда он повернул голову. Увидев Дайну, он сделал попытку отстраниться от девушки.
— Нет, нет, нет! — ее голос поднялся до визга, и длинные белые пальцы вцепились в его напрягшиеся бицепсы. — Не уходи! Еще нет! Нет... О! — ее выдох был похож на взрыв.
Сжатый кулак Дайны метнулся к его испуганному лицу. Удар пришелся в ухо. Марк шумно выдохнул. Тогда ее плечо обрушилось на его, и он свалился с девушки с хлопком, подобно тому как пробка вылетает из бутылки.
Он поднял руки, защищаясь. «Эй, эй. Что за...!» От любовного пыла не осталось и следа.
— Ты — грязный ублюдок! — это было все, что она нашлась крикнуть ему в лицо. — Ты — грязный ублюдок! — Ей казалось, что она вот-вот задохнется от собственной ярости.
Оставшаяся на полу в одиночестве девушка дергалась и каталась из стороны в сторону, зажав ладони между мокрых бедер. Ее раскрасневшиеся груди тряслись. Она еще не осознала, что произошло, и невидимая ниточка, связывавшая ее с Марком, не порвалась окончательно.
— Боже, Дайна!
Она продолжала избивать его, не давая раскрыть рта. Он и так уже успел сказать слишком много. Дайна работала кулаками совсем не по-женски: ее тренировки при подготовке к съемке не прошли бесследно. Они немало добавили к тому, что она приобрела, живя в Нью-Йорке, где росла, учась защищать себя и играть в американский футбол. Исступление и гнев не помешали ей применить свои знания на практике.
— Дайна, Дайна, ради всего святого... О! — ради всего святого, выслушай меня!
Однако она не собиралась слушать ничего, зная, насколько Марк силен в логике, обеспечившей успех его политической карьеры. После очередного удара его рот наполнился кровью: ее кольцо из золота и нефрита — прощальный подарок, который она купила себе, уезжая сюда из Нью-Йорка — рассекло нежную кожу на его нижней губе.
Он отпрыгнул в сторону с расширенными от страха глазами, понимая, что не в состоянии остановить ее. Дайна увидела гримасу ужаса, исказившую его красивое лицо.
Ее глаза вспыхнули, и она потянулась за своей тяжелой сумкой. «Убирайся отсюда, скотина! — она даже не могла назвать его по имени. — Проваливай! И забирай вот это, — она пнула ногой лежащую девушку, выводя ее из оцепенения, — с собой».
Осторожно, не спуская глаз с Дайны и держась от нее на безопасном расстоянии, Марк сделал круг и, потянув девушку за руку, помог ей подняться. Ее маленькое и стройное тело, покрытое калифорнийским загаром, казалось почти болезненно худым. Даже теперь она не выказывала ни малейших признаков смущения, а когда Дайна, наконец, рассмотрела ее как следует, то с легким изумлением поняла, что девушке никак не больше пятнадцати лет. Ее крошечные груди вызывающе торчали вперед, а волосы на лобке были гладко выбриты.
Марк, стоявший в нелепой позе, зажав под мышкой одежду свою и ее, в последний раз попытался было что-то сказать, но Дайна отрезала: «Не надо. Не говори ничего. Ты был здесь просто временным постояльцем и все. Я не желаю слушать тебя, — слезы, блестевшие в уголках глаз, мешали ей видеть. — Тебе нет оправданий, нет...»
Он вышел за дверь, спотыкаясь, толкая перед собой раздетую, дрожащую от холода девушку, и завернул за угол дома, туда где оставил свою машину.
Откуда-то издалека, как ей показалось, донеслось отрывистое покашливание заводимого мотора, эхо от которого мучительно долго умирало в ночном воздухе.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93