Она чувствовала, что ее переполняет желание рассказать ему о Мейере, об Аурелио Окасио и, да, и о нем тоже, о Бэбе. В экстазе она хотела показать ему самые темные, священные для нее уголки ее души, секреты, похороненные в глубине ее сердца на долгие годы, которые она не собиралась доверять ни единому человеческому существу и которые теперь желала разделить с ним. С ним!
Однако она не сделала этого и просто долго и громко кричала без слов, отдаваясь целиком восхитительному чувству, охватившему ее. Губы Рубенса скользили по ее плечам, вдоль ключиц, по мягкому углублению вдоль шеи. В конце концов он прижался щекой к ее горлу, принимая бесконечное послание, которое она передавала ему через биение пульса в своих артериях.
— Это было так чудесно, — шепнул он и остановился, поперхнувшись. Выплюнув воду изо рта, он продолжил. — Одетая в одни бриллианты, ты похожа на кусочек неба с ленточкой звезд.
Поэтичность этого сравнения поразила Дайну. Если бы только Бейллиман или Майкл Кроуфорд могли сейчас видеть его! Узнали бы они в нем того самого Рубенса, хорошо знакомого им человека? Она думала, что вряд ли, и гладила его по голове, жалея, что у нее нет длинных ногтей, чтобы запустить ему в волосы. Ее ногти — короткие и идеально круглые — для этого совершенно не годились. Они подходили разве только для того, чтобы нажимать на курки и сжимать круглую рукоятку ножа. Дайна вспомнила про заметку в «Плейбое» и «испытании огнем Хэтер Дуэлл». «Моем испытании огнем, — подумала она. — Да, моем. И возможно Академии Наград тоже».
Неохотно они вылезли из воды и, дрожа, кинулись бегом за своими полотенцами. Вытерев друг друга, они надели одинаковые джинсы и майки с короткими рукавами, которые постоянно держали на корабле и, повинуясь внезапной прихоти, Рубенс поднял якорь. Потом он включил двигатель и, обняв Дайну рукой за талию, отвел яхту на достаточное расстояние от берега, чтобы их стало совсем не видно в тумане.
Потом Рубенс отключил машину, и некоторое время они хранили молчание, предоставив яхте свободно дрейфовать на воле волн. Ни ветра, ни звезд над головой. Только бескрайнее море вокруг указывало на то, что они все еще остаются в пределах реального мира.
Пока Дайна опускала якорь, Рубенс спустился вниз, и когда она последовала его примеру, то увидела, что он уже успел превратить стол в двуспальную кровать, застеленную белыми простынями, расшитыми сиреневыми узорами. Раздевшись, Дайна улеглась рядом с ним.
— Я вставил кассету в магнитофон, — сказал он мурлыкающим голосом, обняв ее за шею.
— Я уже сплю, — она прижалась к его теплой щеке своей.
— Один из твоих любимых фильмов. — Вытянув свободную руку, он нажал кнопку на пульте дистанционного управления и экран телевизора загорелся. — Ты не хочешь знать, какой?
— Гм-м-м. — Она поцеловала его в грудь, не открывая глаз. — Какой?
— "Нотариус".
Это название пробудило ее к жизни, и она стала смотреть фильм. Временами она начинала дремать, потом опять просыпалась: сюжет картины был ей хорошо знаком, так что это не имело большого значения. Пропущенные эпизоды являлись ей во сне.
Медные корабельные часы тихо пробили полночь, и почти в тот же миг Гари Грант на экране во время захватывающей дух тяжелой сцене, снятой крупным планом, стал спускаться по длинной лестнице, держа на руках тело отравленной Ингрид Бергман, сопровождаемый злобными, но бессильными взглядами Клора Рейнса и Леопольдайн Константин, актрисы, блистательно сыгравшей в этом фильме роль матери Рейнса.
Зазвенел телефон. Приглушив звук, Рубенс поднял трубку после второго звонка. Пока на экране мелькали молчаливые изображения Гранта, Бергман, Рейнса и разъяренной Константин, Рубенс что-то тихо говорил, обращаясь к далекому собеседнику. «Эти люди — идолы, — говорила себе Дайна. — Их образы запечатлелись на пленке навечно».
— Да, — говорил Рубенс, — я понял.
«Телефон, — думала Дайна, по-прежнему полусонная, воспринимающая события, развивающиеся на экране, как часть своих грез. — Я думала, Рубенс уехал на яхту, чтобы убраться подальше от телефона. Разве он сам не говорил этого? Не потому ли они вообще поехали сюда?» Она не была уверена. Ах да, разумеется, здесь лежал подарок, приготовленный им для нее. Ее подарок. Пальцы Дайны скользнули по холодной граненной поверхности.
— Нет, нет, — услышала она голос Рубенса. — Ты поступил правильно, что позвонил мне. Мы с Дайной еще не спим. Но, черт возьми, это у тебя там скоро начнет рассветать. Ложись спать, Шуйлер. Я благодарен тебе за то, что ты позвонил. — Он повесил трубку.
Фильм закончился. Рубенс выключил видеомагнитофон, погасил свет, и каюта погрузилась в темноту. Волны лениво покачивали яхту, словно убаюкивая Дайну.
— Я не знала, что здесь есть телефон, — сказала она.
— Он, в общем-то, предназначен исключительно на случай чрезвычайных происшествий.
Оторвав голову от подушки, она приподнялась на локте.
— С Шуйлером что-то стряслось?
— Да нет. Не беспокойся, с ним все в порядке. — Дайна с трудом различала Рубенса в темноте. Благодаря легкой качке левая щека его то появлялась, то исчезала в пятне бледного света, пробивавшегося сквозь иллюминатор. Однако его глаза скрывались в полумраке. — Ты ведь знаешь Шуйлера. Он очень легко теряет равновесие.
— Рубенс, — медленно протянула она. Недоброе предчувствие закралось ей в душу. — Что вывело Шуйлера из равновесия? — Она прижала ладонь к его груди.
— Ему звонили из полиции. Они хотят, чтобы помог им идентифицировать труп, — ответил Рубенс совершенно бесстрастно. Он опять становился таким, каким его знал окружающий мир.
— Кто это был?
— Его обнаружили в багажнике собственного «Каддилака», — продолжал он, словно не заметив ее вопроса. — Какой-то парень заметил машину на пустыре... на противоположном берегу Нью-Джерси. На свалке, куда свозят мусор оттуда, где строят эти типовые дома, стоящие по восемьдесят-девяносто тысяч.
— Рубенс, кого они нашли?
— Этот парень не обратил на машину никакого внимания, но его собака не хотела уходить от нее, лаяла и скреблась, стараясь залезть в багажник. — Казалось, Рубенс получал удовольствие от собственного рассказа, и Дайна поняла, что он не ответит на ее вопрос, пока не выскажется до конца. — Парень подошел к собаке и тогда-то он заметил, что багажник не заперт. В нем проснулось прямо-таки женское любопытство, и он не мог удержаться от того, чтобы не заглянуть в багажник, после чего облевал себе новый адидасовский костюм.
Дайна поежилась несмотря на то, что уже разозлилась не на шутку.
— Рубенс, ради бога, кто был в багажнике? — Она с силой надавила ребром ладони ему на ребра, словно это физическое воздействие могло повлиять на него сильней, чем ее слова.
— Эшли, — неторопливо произнес он наконец. — Там лежал Эшли, сложенный втрое, с дыркой от пули в затылке и почти без малейших следов крови. Полиция сказала Шуйлеру, что это дело рук профессионала. Ювелирная работа.
Она поняла все. Укрытая темнотой, она открыла рот, собираясь сказать что-то, но тут же закрыла его. Внезапно морщинистое лицо Мейера всплыло перед ее глазами, и она так явственно услышала его голос, как если бы старик находился сейчас рядом с ней в каюте: «Ты должна спасти Рубенса от него самого. Он оказался слишком способным учеником». Она вспомнила его тяжелый взгляд и странную, отливающую золотым блеском, улыбку. Улыбку человека, получающего то, что он хочет. И вот теперь, вглядываясь в затемненное лицо Рубенса, Дайна видела на нем точно такую же улыбку, хотя и отливающую золотом лишь в ее воображении.
— Ты ведь говорил мне, что Эшли завел себе много новых друзей? — спросила она, отводя в сторону кончик носа молчаливым, универсальным воровским жестом.
— Да.
Она не сводила глаз с его лица.
— Но ведь это не они его убили, верно? — Некоторое время они молча смотрели друг на друга. Дайна опять вспомнила свою встречу с Мейером. «Я буду любить его, чтобы ни случилось», — так кажется сказала она сама тогда. И Мейер, смотревший на нее так же, как сейчас Рубенс, ответил: «Надеюсь, у тебя хватит сил всегда придерживаться этого». Взгляд ее глаз приказывал Рубенсу сказать правду, ибо она знала, что, услышав ложь сейчас, она больше никогда не сможет доверять ему.
— Нет, — ответил он наконец. — Не они.
— Он узнал то, что ты хотел, чтобы он узнал?
— Он был жадным и мелочным ублюдком, — холодно сказал Рубенс.
— Но он так же был твоим другом... давнишним другом.
— У друзей имеется странная особенность исчезать, когда у тебя появляется много денег. Скоро ты сама в этом убедишься.
— А Шуйлер знает, что ты сделал?
— Он помогал мне устроить ловушку.
— Но ты послал в Нью-Йорк его.
Рубенс поджал губы.
— Полиция считает, что Эшли прикончили бандиты. Так думает Шуйлер. И все остальные. — Дайна почувствовала, как он напрягся. — Так думаешь и ты.
— Тебе совсем... не жаль Эшли?
— Он получил по заслугам. Я дал ему шанс покончить со всем этим и выйти из игры без шума, но он не захотел им воспользоваться. Он был слишком жаден и полагал, что может победить меня.
— Но никто не может победить тебя, Рубенс, не так ли?
— Никто, — прошептал он. Обняв Дайну, он притянул ее и прижал к себе. — А теперь никто не может победить и тебя. — Она почувствовала возбуждение, зарождающееся в ней, которому она не могла противостоять.

Часть 4
Икона
«Там, — сказал Кот, махнув правой лапой, — живет Шляпный Болванщик; а там, — он махнул другой лапой, — живет Мартовский Заяц. Можешь навестить любого из них: они оба сумасшедшие».
Глава 10
Дайна действительно не возвращалась на съемочную площадку до тех пор, пока трейлер не был обустроен в соответствии с ее требованиями. Надо сказать, что это ей не доставило особого удовольствия, ну а Марион, разумеется, просто-таки рвал волосы на голове, проклиная трехдневную задержку. Впрочем, все могло быть сделано за один день, если бы электрики, получив почему-то неверные инструкции, не установили неоновые лампы чередующимися полосами розового и желтого цветов. В результате громоздкую конструкцию пришлось отдирать от потолка трейлера и всю работу начинать заново.
Дайна провела большую часть этого времени, разъезжая по магазинам. В первый день ее поездка закончилась полной неудачей. В «Дохени» и «Максфилд Блю» на Санта-Монике она попадала в такие давки, что ей пришлось спасаться бегством в относительно безопасное убежище, какое представлял собой ее «Мерседес». После этого неудачного опыта она решила внять совету Рубенса и воспользоваться услугами телохранителя, нанятого им для нее. То был угрюмый человек с выдающими вперед славянскими скулами, короткими русыми с черными прожилками волосами, тонкими губами и полным отсутствием чувства юмора. Однако он был исключительно широк в плечах и обладал молниеносной реакцией — качества, хорошо послужившие ему, когда он из «Джорджиос» вышвырнул молодого человека, шнырявшего вокруг кинозвезды, стараясь остаться незамеченным.
Дайна зашла в раздевалку примерить салатовое платье с цветочным узором по подолу. Внезапно входная дверь распахнулась.
— О, прошу прощения, — сказал вошедший. — Я полагал, что моя подруга зашла сюда.
Услышав щелканье 35-миллиметровой автоматической камеры за мгновение до того, как он исчез. Дайна высунулась за дверь, крикнув: «Алекс!» — и указала пальцем на человека, торопливо пробирающегося к выходу из магазина, и на ходу натягивая одежду, кинулась за ним.
К тому времени, когда она подоспела, Алекс уже держал беднягу за горло.
— Вы не смеете так обращаться со мной! Я требую объяснений! Это нарушение моих гражданских прав!
Дайна залезла под его спортивную куртку и вырвала из его пальцев новенький «Никон».
— А как называется это? — свирепо осведомилась она. — Могу сказать: нарушение моих гражданских прав! Что, мне уже и одеться спокойно нельзя? — она открыла заднюю крышку камеры.
— Эй! — завопил человек, протягивая руку к фотоаппарату, но Алекс, ударив по ней, произнес угрожающе:
— Ну-ка веди себя потише.
Засветив пленку, Дайна вернула и ее, и камеру владельцу.
— В следующий раз, — заявила она, — я попрошу Алекса раздавить аппарат.
— Господи, — с трудом произнес репортер, пятясь назад. — Я всего лишь пытался выполнить свою работу.
Ее визит в «Джорджиос» закончился тем, что она-таки купила салатовое платье с несколькими другими; Алекс отвез ее в «Теодорес» на Родео-драйв, «Алан Остинс» на Брайтон-вэй и под конец в «Райт Бэнк» на Кэмден-драйв, где она приобрела восемь пар туфель, которые ей ужасно хотелось купить.
После ленча она заскочила в «Ньюманс» на Беверли Хиллз и купила там широкий кожаный пояс темно-фиолетового цвета. Находясь там, она беспрестанно оглядывалась по сторонам, надеясь увидеть жену Бонстила и, лишь выйдя из магазина, вспомнила, что та все еще не вернулась из Европы.
В «Нейман-Маркус» она наткнулась на Джорджа, покупавшего подарок родителям к годовщине свадьбы. Он выглядел еще более беспокойным, чем в ту ночь, когда они повстречались в «Ворхаусе», и пребывал в каком-то лихорадочном состоянии. Более того. Дайне показалось, будто в нем что-то изменилось до такой степени, что он предстал перед ней совершенно иным человеком.
— Так, так, так. Мисс Уитней... и свита. Разве газетчики могут оставить вас в покое? — Он взглянул на свое отражение в зеркале, стоявшем на прилавке, и провел рукой по волосам, поправляя прическу. — Как наверно замечательно быть звездой. — Его голос плохо сочетался со словами. В нем звучала странная смесь зависти и презрения.
Джордж отвесил ей поклон.
— Насколько я понимаю, именно вам мы обязаны этой короткой передышкой в тяжкой каждодневной работе.
— Перестань кривляться, Джордж. Когда ты подрастешь?
— Я думаю, — задумчиво заметил он, — что это произошло со мной во время работы над нашей картиной. — Он вдруг заговорил вполне серьезно. — Или, что тоже возможно, я просто наконец образумился.
— Образумился? — прошипела Дайна, точно разъяренная кошка.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93