Я знала гораздо больше Филиппа и Джоунаса. Я знала, где тебя не было в ночь убийства Силверса. И знала, где ты находился. Если со мной в Москве что-нибудь случится, об этом эпизоде твоей карьеры узнают все. И вот тогда твои дни будут сочтены. Американцы не успокоятся, пока не уничтожат тебя. Но стоит ли нам думать о такой мрачной перспективе? — Лилиан слабо улыбнулась и кивнула на второй документ. — Есть кое-что еще. Взгляни.
Карск снова надел очки. Казалось, что его уже ничем не удивишь, но от прочитанного у него вновь перехватило дыхание. Он поднял голову.
— Это чудовищно! Ты не можешь этого требовать!
— И тем не менее.
— Но зачем?
— Ты любишь свою жену, Евгений? — Лилиан прищурилась.
— Конечно. Я привязан к ней.
— Не ожидала подобного ответа от несгибаемого рыцаря плаща и кинжала. Это скорее ответ бухгалтера.
— Это всего лишь правда.
— Пожалуй, я должна привить тебе не только чувство стиля, — усмехнулась она. — Подпиши этот документ, Евгений, и ты получишь нечто большее, чем слава самого выдающегося русского шпиона. — Она нежно улыбнулась. — Ты получишь меня.
— Но развод... — Карск никогда не думал о таком повороте. Он всегда считал, что ложь о жене надежно предохранит его от всяких передряг вроде этой. До него вдруг дошло, какие серьезные перемены должны произойти в жизни Лилиан.
Словно читая его мысли, она сказала:
— Нам будет, что вспомнить, Евгений. Наша страсть была прекрасна. Исступленная и нежная одновременно. Я люблю Париж так же, как и ты. Я поняла, что люблю этот город гораздо больше, когда нахожусь здесь вместе с тобой. И неважно, что мы вели друг с другом игру. Она лишь придавала нашим встречам остроту, а любви — пикантность. — Она взяла его руки в свои. — Моя правда состоит в том, что я устала быть одна, Евгений. Я стремлюсь к власти, и ты дашь мне ее. Но власти недостаточно. Ведь я все-таки женщина и всегда ею останусь. Я хочу быть с тобой, Евгений. Я хочу тебя. Ты — часть сделки, которую я предлагаю заключить.
— Лилиан. — Карск откинулся на стуле. Он впервые с начала разговора назвал ее по имени.
— Подпиши, — мягко сказала она, — и я передам все имеющиеся у меня сведения. Поверь, это стоит того, что я прошу. Эти данные разрушат американскую разведывательную сеть по всему миру. Подпиши, и мы покинем Париж, как только я возьму их из места, где они хранятся. Мы ненадолго исчезнем. На расшифровку материалов тебе понадобится время. Сведения полные; я сомневаюсь, что ты доверишь их кому-либо. Я знаю место, где нас никто не найдет. Будем работать, а в перерывах посвящать себя друг другу. А когда закончим, ты отвезешь меня, куда захочешь. — Она рассмеялась. — Может быть, в Одессу? Я всегда мечтала взглянуть на Одессу весной.
* * *
Майкл выскочил из машины. Не обращая внимания на дождь, он смотрел на гигантскую криптомерию, возвышающуюся над крышей синтоистского храма.
Элиан наблюдала за ним из «ниссана». Она понимала, что сейчас не стоит трогать его. Майкл вынудил ее выложить ему слишком много, и единым духом.
Черное небо словно распахнулось. В угольных грозовых тучах блеснула синева. Майкл, больше не сдерживаясь, дал волю слезам. Призрачная красота этого места, странное сочетание мягкого ландшафта и сурового неба отвечали его внутреннему состоянию. В душе Майкла гнев и отчаяние переплелись с любовью и стремлением идти до конца. Никогда еще он так не хотел, чтобы отец был рядом. Вопросы, ответы на которые мог дать только Филипп Досс, теснились в голове. Ярость, пробужденная отношением отца к матери, утихала. Ей на смену пришла печаль, тоска по утерянному навсегда, свойственная детям, пережившим драму своих родителей. Если бы можно было повернуть время вспять. Если бы...
Майкл обернулся и взглянул на Элиан. Он видел лишь очертания ее фигуры за струями воды. Дверца открылась, и Элиан выбралась из машины. Майкл смотрел, как она приближается, и понимал, что никогда у него не будет никого ближе этой женщины. Он все еще слышал ее слова: «Мы — желание и мечта, Майкл. Мы — будущее».
— Ты хочешь поговорить? — спросила она.
— Не сейчас, — ответил он и повторил: — Не сейчас. Он чувствовал, как возвращаются силы. Место, где они сейчас были, действовало на него так же, как тропа богов в долине Яо действовала на Элиан. Он чувствовал, как духи, обитающие на горе, взывают к нему.
— Пошли, — сказал он.
Они начали подниматься по широким каменным ступеням. Над ними возвышался огромный, покрытый красным лаком тори, неподвижный часовой горы. По обе стороны шелестела мягкими ветвями гигантская криптомерия. Казалось, что мир ожил с их приходом. Майкл улыбнулся, вспомнив синтай, упоминаемый в стихотворении на смерть отца.
Лестница заканчивалась крошечной крытой площадкой. Майкл и Элиан прижались друг к другу, чтобы уместиться под навесом. Дождь усилился, словно природа решила наказать людей за грехи. Посреди площадки на натянутой веревке висели колокольчики. Майкл поднял руки и тронул веревку. Раздался переливчатый дрожащий звон.
— Нужно разбудить духов, — тихо сказала Элиан, — чтобы они услышали наши молитвы.
— Здесь в храме Синто похоронен мой учитель Тсуйо. Именно к Тсуйо отец послал меня много лет назад. Майкл достал из кармана плетеный шнурок.
— Узнаешь?
Лилиан внимательно посмотрела на шнурок, потом медленно взяла его и поднесла к веревке с колокольчиками.
— Они одинаковые.
— Монахи плетут их сами, такой способ плетения известен только здесь.
Гулко ударил колокол.
— Когда я был учеником Тсуйо, он обучил меня искусству плетения. Об этом знал мой отец. Шнурок, который ты держишь в руках, я подарил ему, когда он навещал меня здесь. Отец умер, оставив мне его. Он понимал, что только я узнаю этот шнурок и догадаюсь, в чем дело. Для других это — всего лишь ничего не говорящий кусок веревки.
Его голос эхом отозвался внутри храма и повис в воздухе, медленно затихая.
— То, за чем охотился мой отец, и что ему удалось заполучить, находится именно здесь, в храме Синто. Эхо вновь подхватило его слова.
— Там, где похоронен Тсуйо.
Эхо словно перекликалось с колокольным звоном, придавая словам Майкла торжественность. Элиан выдохнула:
— Документ Катей.
Да, документ Катей, конец одной из загадок, подумал Майкл. «Спросите моего сына, помнит ли он синтай?» Майкл закрыл глаза. Дух-проводник храма. У этого храма им был дух Тсуйо.
Волной нахлынул густой аромат кедрового масла. Майкл и Элиан ждали прихода монаха.
— Здесь цель борьбы моего отца. Борьбы, ради которой он послал меня в Японию.
Майкла вдруг озарило, что ученичество у Тсуйо тоже было этапом подготовки к этой борьбе.
По спине пробежал холодок. Предчувствие. Чем занимался мой отец, подумал он, если так рано стал готовиться к смерти? Впервые к нему пришло понимание того, что его собственные поиски — это продолжение дела отца. Что же могло иметь такое значение, если человек посвятил этому не только свою жизнь, но и жизнь сына? В чем бы ни состояла тайна, Майкл как никогда был полон решимости разгадать ее.
Внутри храма раздались шаги. Их звук, эхом отдаваясь от стен, все нарастал, пока не превратился в оглушительный грохот, перекрывший все прочие звуки. Но вот шаги смолкли. Перед Майклом и Элиан стоял монах с наголо обритой головой, худой, почти изможденный человек с суровым лицом аскета. Невозможно было определить его возраст, он не был ни молод, ни стар.
Он пристально посмотрел на Майкла.
— Ты ученик, — сказал он, — последний ученик сенсея.
Майкл понял, что он имеет в виду. Майкл был единственным европейцем среди учеников Тсуйо. И потому служил объектом пристального внимания монахов храма Синто.
Майкл поклонился. Монах поклонился в ответ. Майкл передал ему обрывок красного шнура.
— Это принадлежит храму. Монах, не удивившись, кивнул:
— Следуйте за мной.
Он провел их через основную часть храма. Это было священное место. Отличие синтоизма от других религий мира состоит в том, что его храмы — это место обитания духов и поклонения им, но никак не обращения в веру.
На каждом шагу они видели, что в храме обитают духи синтоизма. Стены занавешивали белые, свободно ниспадающие полотнища, всюду были расставлены зеркала, в которых отражался лишь чистый свет, на полу в плошках курились благовония, повсюду лежали свитки с заклинаниями духов.
Монах провел их через небольшое внутреннее помещение, населенное духами ками этого храма. В боковой комнате монах на несколько минут оставил молодых людей. Уходя, он указал на окно.
— Отсюда, — сказал он мягко, — видно место, где похоронен сенсей.
Майклу было хорошо известно это место в тени священных деревьев. Одно из деревьев много лет назад расщепило ударом молнии, из обгоревшего ствола и был извлечен синтай, божественное тело духа ками. Духа Тсуйо. Майкл смотрел, как дождевые струи омывают белоснежную каменную плиту, отмечающую место, где покоится тело Тсуйо.
Рак, поразивший сначала гортань Тсуйо, постепенно завладел всем телом учителя. Но Тсуйо ни дня не провел в постели. Он продолжал жить обычной жизнью, наполненной молитвами и повседневными делами. Но в одну из ночей Тсуйо не проснулся, его земная жизнь закончилась.
— Грустно возвращаться сюда? — тихо спросила Элиан.
— Грустно? Нет, — Майкл покачал головой. — Это священное место. Я ощущаю здесь присутствие Тсуйо. Может быть, это всего лишь воображение, но я чувствую какую-то энергию, исходящую от духа ками, обитающего тут. Здесь слишком много любви, здесь нет грусти.
Монах вернулся. В руках он нес предмет, завернутый в белую ткань. Он молча поставил его на резной деревянный стол.
Майкл и Элиан переглянулись.
— Возможно ли это? — прошептала она. Майкл, не отвечая, откинул материю.
— Боже, — выдохнула Элиан.
На столе стояла шкатулка из древесины кеки. Искусная и очень старая. Но на верхней крышке шкатулки была совсем недавно вырезана двуглавая птица камон, отличительный знак клана Таки-гуми.
Пристально глядя на Майкла, монах сказал:
— Твой отец похитил это. Не мне судить о праведности его поступка. Он прислал это сюда на хранение. Я исполнил его волю.
Он повернулся и вышел из комнаты, оставив их наедине со шкатулкой. Майкл неподвижно стоял, не смея открыть крышку из дерева кеки. Элиан, как зачарованная, не отрывала взгляда от шкатулки. Этот старинный ящичек хранил то, что привело к гибели многих людей. Клочок бумаги, способный изменить мир.
— Открой, — наконец прошептала Элиан, — открой, Майкл. Ты должен открыть ее.
Он здесь, думал Майкл. Документ Катей здесь, под этой крышкой. Еще мгновение, и все станет на свои места, он наконец-то поймет, кто враг, а кто друг, что такое Дзибан и почему все так стремятся завладеть этим клочком бумаги. Может быть, он даже поймет, кем был его отец, чем он жил. Сердце учащенно билось. Справившись с дрожью в руках.
Майкл судорожным движением открыл шкатулку. На дне белел перевязанный шнуром свиток.
* * *
— Теперь, — осторожно подбирая слова, начал Масаси, — я хочу услышать от вас, что ваш отец написал вам перед смертью.
Одри быстро взглянула на него.
— Вы хотите сказать, перед тем, как его убили? Его ведь убили. Может быть, это сделали вы?
— Нет, — Масаси постарался улыбнуться как можно обаятельнее. — Напротив, я ищу человека, виновного в смерти вашего отца. Он должен предстать перед лицом правосудия.
Как же трудно быть умным и обаятельным, говоря на английском, подумал он про себя. Так много слов, которых я не знаю, но которые так необходимы.
Одри пыталась понять, что за человек перед ней. В этом просторном здании она находилась уже несколько часов, возможно даже сутки, поскольку не знала, долго ли проспала.
Проснувшись, Одри увидела, что находится в небольшой комнате, где кроме нее присутствовали две японки. Шуршание шелковых кимоно подействовало на Одри успокаивающе.
— Где я? — громко спросила она, справившись с паникой. Но японки лишь шушукались и склоняли голову то к одному плечу, то к другому. Они помогли ей снять грязную одежду. Одри зябко поежилась — вряд ли это Гавайи.
Завернув девушку в мягкий халат, женщины повели ее по длинному пустому коридору. Одри слышала ровный машинный гул. Она поняла, что это не частный дом или гостиница. Скорее всего, какой-нибудь склад или учреждение.
Женщины открыли дверь и подтолкнули Одри вперед. Она ступила на деревянные решетки, тело окутал горячий пар. Под ногами струилась вода. Японки помогли ей снять халат и сесть в горячую ванну. Одри, на несколько минут забыв обо всем, наслаждалась. Японки помогли ей выбраться из ванны и подвели к другой. Здесь вода была еще горячее. Одри вытянулась в воде и расслабилась. Женщины, переговариваясь и хихикая, отошли в сторону. Одри закрыла глаза и глубоко вздохнула. Горячий пар был насыщен пряным ароматом какой-то травы.
Одри вспомнила комнату, в которой проснулась. Она была совсем крошечной, с голыми стенами. Кроме обшарпанного деревянного стола и футона там ничего не было. Когда она открыла глаза, японки сидели на пятках возле футона и тихо переговаривались. Заметив, что Одри проснулась, они предложили ей чаю. Одри жадно выпила ароматный чай. Больше всего на свете ей хотелось вымыться. И вот ее желание исполнилось. У нее есть несколько минут, чтобы подумать.
По всей видимости, это все-таки склад. Комнаты без окон, длинный коридор. Безлюдье. На учреждение не похоже.
Японки подошли ближе. Одри поняла, что пора кончать нежиться. Женщины вытерли ее насухо, расчесали волосы, облачили в темно-синее шелковое нижнее кимоно, затем в верхнее, переливчато-голубое с изысканным рисунком.
Ее отвели обратно в комнату без окон. На столе стоял поднос с едой. Одри с жадностью набросилась на нее, не разбирая, что ест, и почти не чувствуя вкуса. Что произошло дальше, она не помнила. Когда Одри очнулась, в комнате было пусто, тарелки со стола исчезли. Тело затекло, будто она слишком долго пролежала без движения.
Через несколько минут в комнату вошел человек и отвел ее к Масаси. Тот сидел за огромным столом красного дерева в просторной, ярко освещенной комнате.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69