Марион закрыла лицо руками:
– Теперь сядем за столик, – примирительно сказал он и, обняв ее за плечи, повел обратно. Выпивка и легкие напитки уже стояли на столе, рядом лежало меню. Хэм видел, что она вся кипит от негодования.
– По-моему, ты не из породы тех фифочек, которые могут дуться весь вечер, – заметил он.
– Ты еще не знаешь, какой фурией я бываю, – огрызнулась она, доставая из сумочки пудреницу и разглядывая себя в зеркальце.
"Да, не знаю, но понемногу начинаю узнавать", – подумал Хэм, а вслух произнес:
– Похуже ничего надеть не могла?
– Ты форменный подонок, – отрезала она, защелкивая пудреницу.
Официантка поставила на стол поднос. Марион наклонилась, принюхиваясь к аппетитным запахам.
– Что это?
– Свиные рыла, – ответил он в шутку, разрезая подрумяненные куски мяса, обильно политые густым красным соусом. – Лучшее блюдо в знак примирения.
Марион лишь холодно взглянула на него и откусила для пробы кусочек, подцепив его вилкой.
– О, довольно вкусно.
– Да, здесь готовят от души, – подтвердил он. – Поэтому-то я и хожу сюда всякий раз. Самые лучшие свиные рыла. Вкуснее готовят только в Сент-Луисе.
– Что это значит – рыла?
– Хорошо прожаренные свиные щеки.
Марион отложила вилку в сторону и молча уставилась на блюдо. Хэм как ни в чем не бывало продолжал с хрустом разделываться с кусочками мяса, ожидая, пока она не осушит свой стакан.
– Ты вроде хотела рассказать мне, как познакомилась с моим отцом.
– А я надеялась, что мне не придется рассказывать, – ответила она, немного подумав.
– Полагаю, что все же придется.
Она резко вскинула голову, щеки у нее порозовели.
– Пожалей меня. Трудно все это рассказывать. – В смущении она теребила ожерелье на шее. – Торнберг и мой отец были друзьями.
– Где, когда?
Марион печально улыбнулась и продолжала:
– Ах, мои иллюзии развеиваются как дым. Врала я все тебе, когда говорила, что мой отец еще жив. На самом деле он умер несколько лет назад, когда перевозил партию американских армейских винтовок в районы вокруг Белфаста.
Хэм с сомнительным видом посмотрел на нее.
– Так, выходит, твой отец был торговцем оружием, а вовсе не судостроителем, как ты говорила, – упрекнул он и вспомнил, как она зажигала свечу на его яхте и уверяла, что таким образом молится за здоровье своего отца.
В ответ Марион лишь печально вздохнула:
– По сути дела, он был и тем и другим. Начинал он как судостроитель – эта работа перешла к нему по наследству от отца. А потом он допустил ошибку – продал фирму японцам. – Волнуясь, она закручивала в скатерть столовую ложку и раскручивала, закручивала и раскручивала. – Не думаю, что он радовался после такой сделки. Он сразу сделался угрюмым и беспокойным. По-моему, это и стало одной из причин, что он поддался уговорам своих приятелей из Ирландской республиканской армии и стал снабжать их оружием.
– Ну и само собой разумеется, – заметил Хэм, – что когда его убили, торговлей оружием занялась ты.
– Ничуть не бывало, – парировала она и, заметив наконец, что она делает с ложкой, отложила ее в сторону. – Отец был убежденный шовинист и завещал заниматься этим делом моим двоюродным братьям.
– А-а.
– Да. Ненавижу их, этих жадных ублюдков. Все эти взаимоотношения – наше личное дело, поэтому-то я и врала все тебе. Считала, что тебе не понравится встревать в нашу семейную вендетту.
– И правильно считала. Вендетта – грязное дело.
Она согласно кивнула и попросила:
– Забудь, пожалуйста, что я когда-либо говорила о компании "Экстант экспортс", ладно?
Она подняла стакан, и уже хотела было пригубить его, как вдруг резко поставила обратно и закрыла лицо руками. Хэм услышал, как она тихо всхлипывает.
Он сидел и смотрел на Марион, не зная, верить ее словам или нет. "Боже мой, она же очаровательна! – подумал он. – И почему мы не встретились, когда я был еще молодым, до того как моя жена отбила у меня всякую охоту к семейной жизни?"
– Тьфу!. Ненавижу сама себя, когда плачу, – сказала Марион, прижимая к глазам салфетку.
Хэм слегка улыбнулся, заметив:
– А мужчинам, думаешь, нравится, когда женщины плачут?
– Я где-то слышала такую фразу, – улыбнулась она. – Поэтому и не очень-то плачу при всех.
– Возьмем, к примеру, моего отца: он просто в ярость впадал при виде плачущих женщин. Полагаю, что он считал, будто сможет насильно отучить их заниматься этим. Я даже удивлен, как это он не женился на тебе.
– Разумеется, попытки он предпринимал, – призналась Марион. – И очень настойчивые.
– Да, это уж точно. Вот этой-то черты его характера и боятся больше всего.
– Жить и расти в его доме, должно быть, довольно любопытно.
– Это один из способов познать его характер, но я, конечно, применял и другие методы.
– А вы, что же, вдвоем не уживаетесь?
– Да не в этом дело. Все зависит от блажи отца в тот или иной момент. Ну и, конечно, от его настроения, а у него семь пятниц на неделе, разве не так?
На этот раз Марион рассмеялась от души.
– Ты мне нравишься такой: сильный, уверенный в себе и отчасти бесцеремонный, – заметила она.
– Тогда, может, самое время перестать пудрить мне мозги?
Долгое время она сидела молча, наконец выдавила:
– Мне не нравится так вести себя, но...
– Что "но"?
– Самое ужасное в том, что я не уверена, смогу ли вести себя по-другому.
– Обещаю оказать тебе помощь.
Она положила руку на его ладонь.
– Я знаю, Хэм, но мне нравится быть порочной. Доверять мне нельзя.
– А я и не говорил, что буду доверять.
– Да, не говорил. – Глазами она так и сверлила его. – Что бы ни случилось, обещай, что такую ошибку не сделаешь.
Хэм лишь рассмеялся, как смеется малый ребенок, напугавшийся темноты, а потом понявший, что ничего страшного в ней нет.
– Много ошибок я не делаю, – похвалился он. – А дважды одну и ту же ошибку вообще не совершаю.
– Помнится, твой папаша не раз говорил об этом.
Просмотрев меню, Хэм настоятельно порекомендовал свиные отбивные с подливкой, бабамию с зеленым горошком и свиным салом и пюре из сладкого картофеля.
– Гарантирую хорошее качество пищи, – сказал он Марион.
За обедом они болтали о всякой всячине, но, когда все было съедено и принесли великолепный крепкий кофе, бисквитное ореховое пирожное с кремом и ванильное мороженое, он спокойно взглянул на нее и сказал:
– Ну а что там насчет твоей договоренности с моим папашей?
– А, это-то? Ну ты знаешь, что твой отец прямо-таки какой-то сексуальный маньяк. Он, что называется, помешался на сексе.
– Он уже стар и чертовски переживает, что уже не такой, каким был в молодости.
– Но он все равно милашка, когда позволяет себе дать почувствовать и эту сторону своего "я", что, должна признаться, случается не часто.
– Да, по характеру отец скрытный.
– Когда мы впервые встретились, он тут же загорелся мыслью разложить меня на матрасе.
– Ну и как ты отнеслась к его ухаживаниям?
Она насупилась и сказала:
– По правде говоря, и мне захотелось побаловаться с ним. Ну а почему бы и нет? Прежде мне не доводилось трахаться со старикашками его возраста. Мне казалось, что попробовать стоит. Но я также понимала, что если пересплю с ним сразу же, то он меня быстро бросит. Не думаю, чтобы мне этого хотелось.
Хэм внимательно следил за ее лицом, наконец спросил:
– Не намереваешься ли ты убедить меня, что тебе удалось поводить отца за нос?
– Отпив глоток кофе, она сказала:
– Конечно, нет. Не думаю, что такое возможно. Но ему нравится, когда женщины выкобенвваются, вот я и строила из себя недотрогу. Игра увлекала его.
– А что потом?
– Ну а потом на первый план как-то выдвинулись деловые отношения и мы прекратили любовные игры.
– А-а...
– Что ты хочешь сказать этим "а-а"?
Хэм подцепил ложкой последний кусок пирожного, добавил сверху ванильного мороженого и отправил все это в рот.
– Знаешь ли, наиболее распространенное ошибочное мнение, которое люди выносят относительно моего отца, заключается в том, что он, как полагают, непозволительно быстро загорается какой-то идеей. – Хэм вновь запустил ложку в мороженое и облизал ее досуха. – Но ничто так не далеко от истины, как подобное мнение. Не думаю, чтобы у отца были слабые места. Это довольно резко выделяет его из общей массы. Отец терпеть не может тех людей, которые, как он говорит, словно бараны принимают его слова за чистую монету. И секс-то он использует в качестве приманки, когда ему бывает что-нибудь нужно. Как это делают многие соблазнительницы.
Он чувствовал, что слова его не нравятся Марион, но виду не подавал.
– Ты что, имеешь в виду, что он от меня хотел чего-то с самого начала? – поинтересовалась она.
Хэм согласно кивнул головой.
– А для чего же еще он нашел тебя чрезвычайно привлекательной? У меня на этот счет сомнений нет никаких. Стены его кабинета увешаны чучелами голов диких зверей в память о сафари – это занятие он тоже находит довольно привлекательным. Понимаешь, о чем я говорю?
– Трофеи...
– Вот-вот! Слово довольно точное.
Марион допила кофе, и официантка вновь наполнила чашку до краев. Хэм поблагодарил женщину, назвав ее по имени.
– Поначалу Торнберг проявлял интерес к торговле оружием нашей фирмой, – начала рассказывать Марион. – Да это и естественно, почему бы не интересоваться? На таком бизнесе можно сделать очень большие деньги, но только если ты достаточно продувная бестия и сумеешь заполучить свою долю и вовремя отвалить, прежде чем кто-то засадит тебе пулю в лоб, подложит пластиковую бомбу в арендованную автомашину и подсоединит ее запал к системе зажигания или же просто заложит тебя местным таможенникам.
Но все эти опасности Торнбергу не грозили – он просто предоставлял бы нашей фирме оборотный капитал и получал бы за это свою долю прибыли. К удовлетворению обеих сторон. На мало-помалу у меня сложилось впечатление, что торговля оружием сама по себе его мало интересует, что ему нужно нечто гораздо большее.
И вот однажды он пригласил меня на ленч и повез в свой загородный клуб, ну этот... ты знаешь...
– "Магнолиевая терраса"?
– Вот-вот, туда. Великолепное местечко. Оставляет массу впечатлений, теперь я понимаю, почему он возит туда нужных людей. Но ленч-то, в общем, был сугубо деловой. Он хотел знать, занимается ли компания "Экстант" другими видами контрабанды, помимо оружия и военного снаряжения. Я ему рассказала, что изредка мы выполняем специальные просьбы некоторых наших наиболее надежных клиентов. "Ну а что, – спросил он, – к примеру, перевозили?" "Женщин, – говорю, – медицинские препараты и оборудование, лошадей и прочее, прочее". Тут я вижу, он начинает проявлять живейший интерес.
Марион подцепила чайной ложечкой кусочек орехового пирожного и, отправив его в рот, запила глотком кофе. Потом подвинула тарелочку Хэму и удивленно смотрела, как он сгреб все пирожные в кучу, смешал вместе с мороженым и стал уплетать мешанину столовой ложкой за обе щеки. Не вытерпев, она заметила:
– Думаю, Торнберг, глядя на тебя, когда ты ешь, завидует твоему аппетиту. Эта картина лишний раз напоминает ему о возрасте.
Хэм, оторопев, даже прекратил есть:
– Вот уж никогда не думал об этом.
По-прежнему не отводя от него взгляда, она продолжала:
– Теперь, полагаю, ты будешь остерегаться есть при отце.
Он ничего не ответил на ее предостережение, но жевать перестал.
– У тебя, я вижу, типичное сыновнее желание ублажать своего отца. И все же в отцы тебе достался сам Торнберг Конрад III, а он очень редко бывает доволен тем, что делают простые смертные, а может, и вообще никогда не доволен.
– Как ты додумалась до этого? Марион наклонилась вперед, поближе к нему, и пояснила:
– А вот так. До его мерок никто не может дотянуться, пытаться бесполезно. Нет, даже хуже, чем бесполезно, – просто глупо. Я хочу сказать, к чему посвящать всю свою жизнь достижению чего-то такого, чего, заведомо знаешь, никогда не сможешь достичь? К чему стараться стать его человеком, когда можешь стать самим собой?
– Откуда ты можешь знать все это? Он ведь не твой отец!
– И слава богу, что не мой.
Хэм резко отодвинул от себя тарелку с недоеденным пирожным.
– Забавно как-то: ты рассказываешь мне, как нужно устраивать мою же жизнь, – заметил он, но озадаченным при этом не выглядел.
– Ты не знаешь, как трудно было говорить тебе все это. Извини, пожалуйста. Я считала, что должна была...
– Все, что ты должна мне, – сказал Хэм сухо, тщательно подбирая слова, – это без утайки рассказать, что вы вместе с отцом замыслили.
Некоторое время они сидели молча. Из музыкального автомата послышался голос комика М.-С. Хэммера, в баре раздался взрыв смеха. Хэм не обращал на Марион никакого внимания, будто сидел в зале не с ней, а с группой неотесанных приятелей. Она нарочито покашляла, он очнулся и опять стал смотреть на нее.
– Торнберг хотел, – продолжала Марион, – чтобы "Экстант" поставлял ему людей.
– Людей?
– Да. Безвозвратных людей.
Хэм нахмурился и переспросил:
– Что-то до меня не доходит.
– Мы привозили ему разных людей: арабов, цыган, бог знает кого! Одиноких, бездомных, одним словом, людей, которых никто никогда не хватится.
Хэм некоторое время сидел в соображал, потом спросил:
– А для чего они ему нужны?
– Он никогда не говорил этого, а я не такая уж дура, чтобы расспрашивать.
– А где он собирался пускать потом этих людей в расход?
– У меня не было возможности узнать, где их приканчивали, – оправдывалась Марион, – но пунктом назначения он назвал какую-то клинику, что-то вроде "Грин бранчес" около Арлингтона в штате Виргиния.

* * *

– Вы посылали меня разузнать, кто вас предал, – доложила Ивэн, – и я нашла предателя.
В комнате было тихо. Стоявшая в ней и пристально глядевшая на дремлющий зимний сад женщина с высоким крутым лбом даже не повернулась и не задала ни одного вопроса, которые другие непременно бы задали. Ивэн не сказала больше ничего. Она бы ничуть не удивилась, если бы узнала, что этой женщине уже известно имя предателя.
Наконец та отвлеклась от созерцания природы и обратила свой взор на Ивэн. Ее желтоватые глаза были золотистыми и дикими, как у тигра.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88