– Может, и ничего. Но мне хотелось бы знать, известно ли вам, что вашего парня Мэтисона подставили по-крупному?
Торнберг ничего не ответил. Он изо всех сил старался не высказывать своих мыслей вслух.
– Ну и что дальше? – спросил он.
– Мэтисона все старался подловить начальник полиции Джек Бризард. Так вот он считает – и хочет, чтобы и другие тоже считали, – что Мэтисон убил некоего Сквэйра Ричардса, единственного негра в его группе. – Правая бровь у Ленфанта поползла вверх. – Этого человека нашли мертвым с пулей в затылке около его же дома в то самое утро, когда там сшивался Джейсон Яшида. Полицейские эксперты установили, что его застрелили из револьвера Мэтисона. – Он покачал головой и добавил: – Все это дело рук Яшиды, в этом нет никаких сомнений.
Кому-то другому Торнберг сказал бы: "Нет, такое невозможно, у вас неверные сведения". Но Ленфанта он знал слишком хорошо. Для него не было тайной, насколько скрупулезно тот проводил расследования. Если он говорит что-то, то на его слова можно полностью полагаться и быть уверенным, что так оно и есть.
– Я знаю, что вы не давали Яшиде разрешения на акцию в Нью-Йорке, – продолжал Ленфант, – потому что после его возвращения я переговорил с ним. Я его прекрасно знаю: все, что он ни делает, преподносит как свое великое достижение. Но, читая его невысказанные мысли, мне ясно, что ему не по себе от последних решений вашего сына. – Ленфант наклонился вперед и, понизив голос, хотя в этом не было необходимости, продолжал: – Торнберг, над всем вашим планом нависла смертельная угроза. Ваш сын сам по себе пришел к выводу, что Вулф Мэтисон стал помехой в деле. Хэм заготовил для него клетку и, как мне кажется, не собирается отказываться от своего намерения.

* * *

Вулф крался из комнаты в комнату, держа наготове револьвер и внимательно осматривая все подозрительные места, где мог бы укрыться Камивара. Ему нужно было непременно найти ответ на вопросы, какого рода игру затеяли против него японцы, в каком месте ему следует прекратить эту игру с внезапными партизанскими налетами и выступить открыто.
Где же ты, Камивара? Где ты прячешься? Вулфу припомнилась игра в прятки, он играл в нее в детстве, когда жил в Элк-Бейсине. Он сосредоточился, напрягая память.
Вулф дошел уже до самого конца главного коридора, тянущегося вдоль всего дома. Впереди виднелся крутой поворот налево, ведущий в столовую комиссара, где, как он знал, устраивались официальные обеды. Других комнат впереди не было. В столовой царил полумрак – великолепное место для внезапного нападения.
Затем он заметил светящуюся щель в стене. Дверь! Вулф просунул указательный палец в металлическое кольцо и, держа наготове оружие, резко распахнул ее. Он увидел пустой коридорчик – через такие обычно носят пищу из кухни в столовую, – который, казалось, насмехался над ним. Отсюда был прямой ход на кухню. Камивара обошел вокруг дома и привел его на то же место, откуда бежал. Вулф высунул голову в темный коридорчик, чтобы оглядеться, и услышал, как Чика говорит с кем-то по-японски. Он прислушался и попытался представить, кем мог оказаться ее собеседник. Ему недоставало совсем немного, чтобы определить, кто он. Но вот почувствовалась аура этого человека, и спина Вулфа покрылась испариной.
"Боже мой, – подумал он, – да ведь она говорит с самим Сумой! К тому же таким тоном, будто он вовсе не враг, а союзник".

* * *

Он прикрыл дверь и опять бросился на поиски Камивары. "Ищи, – приказал он себе. – Это твое первейшее дело. С Чикой разберешься потом. Если только это "потом" будет".
Он осторожно продвигался вперед, пока край его тени не достиг поворота: еще миллиметр, и Камивара увидит, что он здесь, если, конечно, японец поджидает его за углом. Вулф пристально посмотрел на пустой коридор, приказав себе почувствовать присутствие Камивары. Не слышится ли посторонний запах? Есть ли вообще что-нибудь такое, что дало хотя бы намек?
Нет, ничего такого.
Он подождал.
Нет, ничего.
Тогда он подумал о том, что присутствует внутри него самого, – о чем-то темном, таинственном и всегда шевелящемся – и понял, что должен пустить в ход эту свою особенность.
Он призвал на помощь свою "макура на хирума", и, хотя немного опасался делать это, необходимость все же оказалась сильнее опасений. Вулфу вспомнился грузовой склад и то, что, когда Сума отчетливо обозначился в его воображении, он легко смог определить его местонахождение. Вулф вдруг усомнился, не случится ли обратное, не обнаружит ли Камивара его, если он пустит в ход свое ясновидение. Эта мысль насторожила его, и, тем не менее, он начал действовать.
Мгновенно повернув за угол и быстро промчавшись обратно по коридору, он отчетливо представил себе японца. И...
– Боже мой!
Вулф едва не замер, усилием воли заставив себя двигаться дальше. Он прислушивался к чужому дыханию. "Я выследил его, – промелькнула мысль. – Могу чувствовать его ауру еще до того, как он появится передо мной".
Очертания Камивары неясно возникли из темноты. Не человек, а древнегреческий гриф, похищающий души умерших! Существо, которое подстрелил Вулф, когда шел по тропе мертвых.
Камивара увидел Вулфа и, удивившись, попытался применить свою способность "макура на хирума", но Вулф подавил ее. Тогда японец выхватил небольшой острый клинок и быстро выбросил руку вперед. Пригнувшись, он быстро размахивал им. Вулф почувствовал, как у него непроизвольно сжалась мошонка. Он понимал, что его тело инстинктивно напрягается, и помнил, что смерть может настигнуть его мгновенно, быстрее, чем он думает.
За секунду до выпада Вулф успел лишь подумать о том, как предупредить приступ боли и выдержать его. Он должен доверять своему телу, его инстинктивным, отработанным приемам защиты и нападения, изученным под руководством худощавого лысоватого сенсея.
Клинок Камивары сверкнул в нескольких сантиметрах от паха Вулфа, но он правой рукой внезапно перехватил правое запястье японца и в тот же момент опустился на одно колено. Он почувствовал, как лезвие все же царапнуло его по коже, но успел провести прием ирими из борьбы айкидо, лишив тем самым Камивару подвижности и заставив его наклониться вперед и потерять равновесие. Вулф, не теряя времени, развернул японца таким образом, что тот ударился о стену.
Камивара опустился на полусогнутые ноги, прочно оперся плечами о противоположную стену и, не выпуская смертоносного клинка, резко взмахнул, описав дугу. Лезвие мелькнуло перед глазами Вулфа, зацепило и выбило из руки револьвер, отбросив далеко по коридору так, что до него теперь было и не дотянуться.
Вулф наклонился вперед, выбросив правую руку под вытянутую – правую же – руку Камивары, а затем под вес и левую и, повернувшись верхней частью туловища так, чтобы придать рукам опору, а нижней подавшись внутрь настолько, чтобы левой рукой суметь ударить противника в плечо, одновременно с этим правой рукой он зацепил Камивару за локоть и быстрым движением закрутил руку вверх и назад. Раздался громкий хруст сломанной кости, и из безжизненной руки со стуком выпал клинок.
"Вот он, удобный случай", – мелькнула у Вулфа мысль, и он изо всех сил попытался ударить японца тыльной стороной ладони в подбородок. Камивара нанес по его ладони удар сбоку, и попытка Вулфа не удалась.
Японец ждал теперь нападения Вулфа. Он приготовился к любому движению со стороны противника – не важно к какому, у него не было в руках оружия. Заметив новый выпад Вулфа, он первым нанес тяжелый удар, целясь в шею.
Камивара намеревался ударить по нервным узлам, расположенным рядом с сонной артерией, что сразу парализовало бы Вулфа, но промахнулся и угодил в ключицу. От удара у Вулфа что-то булькнуло внутри. В ответ он нанес Камиваре удар в живот, но сделал это не совсем верно. Камивара успел прикрыть живот правой рукой.
Последовал еще один удар, потрясший Вулфа, поэтому он вынужден был изменить тактику: время шло, а с ним накапливался и адреналин в крови. Теперь приходилось считаться и с усталостью, так как организм не мог слишком долго выдерживать напряжение и непривычную ситуацию. С каждой уходящей секундой шансов на выживание становилось все меньше, а совсем скоро их могло вообще не остаться. Нужно было срочно применить какой-то неожиданный прием. Ради этого он попытался ясно показать свой облик, но почувствовал отпор, так как Камивара, готовый к этой уловке, стал подавлять видение.
Лицо японца приблизилось в темноте, и маячило, словно висячая лампа из тыквы, подвешенная накануне Дня всех святых: ухмыляющийся череп, этот символ смерти, казалось, выискивал очередную жертву. В ухмылке сверкали золотые зубы, резко контрастирующие с его собственными, длинные желтоватые верхние клыки с лязгом клацали о нижнюю челюсть, толстые губы втянулись в рот, на шее напряглись и вздулись, как электрические провода, жилы.
Оба соперника сцепились друг с другом в могучем и грубом порыве, словно партнеры в любовном экстазе.
Вулф нацелился ухватиться за кадык Камивары и сломать его, что сразу бы решило исход схватки, так как он чувствовал, что уже выдыхается, а противник вот-вот восстановит силу и дееспособность поврежденной руки.
Как только пальцы Вулфа коснулись горла Камивары, зубы у того щелкнули и рот захлопнулся, и он сильно ударил Вулфа по предплечью. Пальцы у Вулфа онемели. Японец тут же обхватил шею соперника обеими руками и принялся большими, как лопаты, пальцами давить на горло. После этого он мгновенно переменил захват, поймав шею Вулфа в изгиб левого локтя. Вулф почувствовал, как у него стынет кровь, когда понял, что Камивара приготовился сломать ему шею и сделает это за какие-нибудь пятнадцать секунд, если он не найдет способа выйти из захвата.
Усталость стремительно нарастала, в глазах поплыли красные круги, застилая сознание, силы быстро таяли.
Организм его знал, что происходит, что смерть неминуема, спусковой крючок взведен для последней вспышки адреналина, но все напрасно. У Камивары была железная хватка. Всей своей тяжестью он навалился на Вулфа, помогая мощными плечами и грудью сжимать руки так, что у Вулфа начали трещать шейные позвонки.

* * *

– Так нечестно, – жаловался, хныкая, Хирото. Он был пьяненький, куртка его валялась на скатанном тонком матрасе, рубашка была помята и распахнута, галстук сбился на сторону.
– Я работаю изо всех сил, и никто об этом не знает. Все почести достаются Юджи. У него деньги, фирма, слава, все-все, а что у меня? Жалкая зарплата да крохи акций "Шиян когаку", на которые я могу лишь смотреть, потому что все они на имя жены.
Он поднял бутылку виски "Сантори скоч" и, налив себе полный стакан, осушил его почти до дна.
– Я всего лишь его жалкая тень. Умный человек, а обо мне никто никогда не слышал.
Ивэн выслушивала эти жалобы из пьяных уст с большим интересом, исхитрившись встретиться с Хирото в больнице (здесь в настоящее время лечилась его жена). Она сидела в светлой, чистенькой, насквозь пропитанной бедами и печалями комнате для посетителей, а когда он возвращался от больной, нарочито прискорбно согнулась в плечах. Он, конечно, не мог ее не заметить, а может, просто был тронут ее удрученным видом и катившимися по щекам слезами.
Оттуда они прошли в ближайший, довольно приличный ресторан и сидели теперь там за деревянным столиком, даже не обмениваясь любезными взглядами.
Хирото – человек, которого ничего не стоило раскусить. Но еще до встречи она, разумеется, сумела заручиться помощью со стороны Вакарэ, который, сам того не ведая, проговорился о таких вещах, о которых она и не подозревала. Уже по одному этому она инстинктивно поняла, что "Тошин Куро Косай" ищет запасные варианты доступа (помимо Минако) к Оракулу. Это вовсе не значило, что общество Черного клинка отныне не доверяло матери Юджи. Наоборот, как она неоднократно подчеркивала, ей не раз доводилось демонстрировать свою лояльность по отношению к обществу. Но в данном случае имелся в виду ее сын. "Гири" – чувство долга перед общиной – звучит неплохо, но только на одно это чувство полагаться нельзя. Есть еще и узы, связывающие мать и сына. Они прочнее, они неразрывны. Было бы разумнее найти и запасной путь доступа к Оракулу на всякий непредвиденный случай. Эту истину Ивэн знала и без подсказок. Вакарэ поведал своей любимой гейше Мите, что такой запасной путь может лежать через корыстного и завистливого Хирото, мужа сестры Юджи.
Разыскать Хирото сложности для нее не представляло, труднее было выполнить другое. По собственному опыту Ивэн знала, что корыстные и завистливые люди частенько оказываются довольно проницательными и неглупыми, потому что обладают навязчивой идеей, имеющей тенденцию переходить в паранойю, и они тогда начинают подозревать всех и вся. Ее опыт подсказывал также, что эту манию бывает, как правило, нелегко излечить. Лучше всего вообще не давать таким людям повода к подозрениям с самого начала. Имея все это в виду, она сказала:
– Извините меня за то, что я не сдержалась там, в больнице, Хирото-сан. Понимаю, что мое поведение непростительно.
– Нет, нет. Это я должен извиниться перед вами, – запротестовал он. – Я сам навязался в утешители.
– Но я так рада, что вы согласились пойти и посидеть немного со мной. – Говоря эти слова, Ивэн не смотрела на Хирото, поэтому у него не должно вроде бы возникнуть никаких подозрений относительно ее искренности. – Я не смогла сдержаться и заплакала. У моего мужа отказывают почки, а ведь он такой молодой. Врачи объяснили мне, что причина болезни неизвестна. Мы, Хирото-сан, были так счастливы, как та идеальная пара, которую показывают по телевидению. Мы так любили друг друга, впереди нас ждала целая жизнь. – Из ее глаз выкатилась одинокая слезинка, задрожавшая, как только Ивэн охватил трепет от переживаемых чувств. – И вот он теперь в этой больнице. Лежит, бедный, подключенный к искусственным почкам. Каждый божий день я хожу навещать его и вижу, как с каждым выдохом из него уходит жизнь. Что только станется с нами?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88