– Что это? – прорычал он. – Кто же ты, черт бы тебя побрал?
Как бы в ответ Чика поднялась еще над водой, паря над течением. По-прежнему на ее лице была все та же странная улыбка, и теперь до Вулфа дошло, что в этом выражении лица ничего опасного нет – его можно увидеть на обычном фотоснимке, всего лишь воссоздающем образ человека. Он снова пошел вперед, преодолевая течение, но необъяснимый страх уже не покидал его.
Затем лицо Чики как-то побелело, и было впечатление, что оно вдруг утратило загар. В тот же миг ее лицо вытянулось, нижняя челюсть отвисла, язык вывалился, но это был уже не человеческий язык.
Вулф почувствовал комок в горле и с трудом выдохнул. Когда-то в детстве он видел фильм ужасов, один из сереньких японских фильмов. Фильм был озвучен отвратительно: японские артисты произносили слова в одних кадрах, а американские дублеры зачитывали перевод с запозданием, совсем в других кадрах. Сам фильм по своему действию был довольно слабый, но эффект от сдвинутого перевода произвел на юного Вулфа неизгладимое впечатление. В фильме показывали монстра – полузмея, получудовище, – выползающего из своего логова и пожирающего людей, осмелившихся нарушить его покой. Монстр отгрызал им головы, но перед этим он душил каждую из жертв.
Невероятно, но голова у Чики стала точь-в-точь как у этого скользкого гада. Вулф глядел на нее, замерев от ужаса. Чудище прыгнуло прямо к нему. Он в страхе закричал. Отчасти он понимал – знал! – что такого быть не может, но в то же время вот он – живой монстр во плоти!
Вулф выбросил вперед руки, защищаясь от страшных челюстей, готовых оторвать ему голову. Из них явственно доносился жуткий запах, виднелась их бездонная глубина. Вот сейчас они захлопнутся и...
В самый последний момент он широко открыл глаза и увидел, как чудище задрожало, покрылось рябью и рассыпалось на тысячи искр, которые мерцали и медленно гасли в надвигавшихся сумерках. Тут Вулф почувствовал, как кто-то ухватился за связанные воедино шнурки туфель, висевших у него на шее. Он попытался сорвать эту "ношу" с себя, но потерял равновесие, и его голые ступни соскользнули с камня. Он с головой ушел под воду. Вулф продолжал сопротивляться и под водой, чем, к сожалению, лишь усугубил положение. Тогда он напрягся, чтобы вынырнуть, – не вышло. Что-то крепко удерживало его. И чем упорнее он отстаивал свою жизнь, тем сильнее его затягивало в глубину.
Он увидел Чику, лицо у нее уже стало ангельским. Она улыбалась прямо перед его выпученными глазами, и он подумал, не покидает ли его рассудок. Улыбка у нее расплывалась все шире, пока не растянулась во весь рот. Вулф понял, что его предали. Все надежды рухнули в одно мгновение. Припомнилось, как он бежал с Чикой из Нью-Йорка, как они предавались любви в потайной комнате квартиры Моравиа. Как он мог так ошибиться в ней!
Невероятно, но улыбка у нее продолжала расплываться, пока не превратилась в сплошную черную пустоту в воде. Теперь он почувствовал холод, кости его заледенели, а сердце перекачивало по венам и артериям густую тину и ил вместо крови.
В голове у Вулфа заплясали огоньки. Четко мыслить он уже не мог, но по-прежнему боролся за свою жизнь, хотя никаких надежд на спасение не осталось: силы иссякали, жизненный огонь угасал, мысли путались. На него обрушилась какая-то пустота, и инстинктивно он принялся защищаться от нее.
Теперь его могли спасти лишь чары "макура на хирума". Он сосредоточился и стал мысленно создавать биополе, но ужасная пустота все наступала. И опять этот монстр...
"Забудь о пустоте, забудь о монстре! Это все только иллюзии. Борись с ублюдком, который хочет тебя убить!" – мысленно приказывал себе Вулф.
Наконец к нему вернулась способность направлять энергию "макура на хирума", и он позволил расслабиться телу. Все вмиг преобразилось, он стал совсем другим и ощутил слизь на щеках и лбу. Открыв глаза, Вулф увидел то, что ему и следовало видеть все это время: перед ним был Сума собственной персоной. Вот, оказывается, кто тянул за шнурки, затягивая петлю на шее Вулфа. Да, все это время он сражался под водой с Сумой! Чика его не предавала.
Теперь он глянул Суме в глаза и заметил, как японец широко распахнул их, познав могучую энергию противника. Заколебавшегося Суму вмиг охватил ужас.
Вулф направил на него лучи своего биополя. Сума в страхе отпрянул, потряс головой и высоко подпрыгнул, а Вулф, размотав петлю на шее, ощутил еще больший прилив психотропной энергии.
Сума стал поглядывать вверх на проникающий сквозь толщу воды свет и, одним сильным рывком переместившись в сторону, исчез, вытянув стрелою тело, где-то в густом мраке среди камней, громоздящихся на дне реки.
Вулф, резко оттолкнувшись от дна, вынырнул на поверхность, глотнул широко открытым ртом воздуха и почувствовал, как его схватила чья-то рука и потащила назад, к ближайшему берегу. Жадно глотая воздух, он лег на землю. Поддерживая его голову, над ним склонилась Чика с перекошенным от ужаса лицом.

Вашингтон – Токио – Бостон

Хэм Конрад поджидал, когда Марион Старр Сент-Джеймс пойдет с работы. Вечер только начинался, солнце еще ярко освещало верхние этажи государственных учреждений. Он сидел за рулем машины и, как только она поравнялась с ним, распахнул дверь и пригласил сесть.
– Привет, – сказала Марион, – какая приятная встреча!
– И для меня тоже. Поедем куда-нибудь, поужинаем.
– Ах, извини, дорогой, – начала она было с улыбкой отказываться. – Я думала, что ты мне позвонишь пораньше. А теперь у меня встреча в семь, а потом...
– Садись в машину, Марион!
Она лишь фыркнула.
– У тебя все в порядке? Ты какой-то психованный.
– Будешь тут психованным, – заметил Хэм, – да я просто взбесился от злости, а почему и сам не знаю. – Он пристально посмотрел на нее. – Делай, что велю! Думаю, тебе не понравится, если я сейчас устрою скандал перед твоими сослуживцами.
Марион села рядом с ним и не успела еще захлопнуть дверь, как машина рванулась с места.
– Ради бога, Хэм, что за муха тебя укусила.
Он кивнул головой на автомобильный радиотелефон.
– Звони, если нужно. Весь этот вечер будешь со мной.
Целую минуту она не отрываясь смотрела на него, потом полезла в сумочку за записной книжкой и позвонила в два места. Позвонив, посмотрела в окно машины и увидела, что они едут по грязному, запущенному району, причем чем больше они удалялись от места встречи, тем больше чувствовались запустение и бедность. Это был район, где процветала торговля наркотиками и то и дело совершались убийства. Одним словом, трущобы, гетто.
– Куда мы едем?
– Ужинать, – ответил он, не повернув головы.
– Здесь? – Она видела на улицах одних чернокожих. – У тебя что, крыша поехала?
– А в чем дело-то? – грубо спросил он. – Тебе не нравятся черные?
– Да нет же, просто надо быть хоть немного благоразумным. – Она взялась за дверную ручку. – Останови машину, выпусти меня.
– Вряд ли это благоразумно.
– Ради бога, Хэм!
Он подрулил к тротуару на Флорида-авеню у дома с затемненными витринами и обитым жестяными листами фасадом. Мерцали неоновые буквы названия заведения.
– Пошли, – сказал он, вылезая из машины и захлопывая дверь.
Марион уставилась на него поверх крыши автомобиля:
– Тебя не волнует, как нас встретят здесь, в этой забегаловке?
– Здесь всегда хватает и белых. Они приходят сюда перекусить.
Она озабоченно озиралась вокруг:
– Уповаю на Бога, что ты в своем уме и знаешь, что делаешь.
Хэм усмехнулся, запер машину, взял ее под руку и повел в ресторан. Внутри было темновато, впрочем, как и на улице. В воздухе стоял сильный запах древесного угля. К обитому жестью потолку были подвешены лампы с матерчатыми абажурами темного цвета. Стены скрывали свое убожество под тонкими деревянными панелями. Выщербленный местами и посыпанный опилками пол был покрыт маленькими потрескавшимися черно-белыми плитками с въевшейся в них грязью.
Проходя мимо длинного бара с цинковой стойкой, они увидели группу местных пьяниц, один вид которых говорил, что они не вылезают отсюда неделями, а может, и месяцами. Освещался бар лишь тусклым верхним светом, отраженным старыми потрескавшимися зеркалами...
Марион с уверенностью могла сказать, что все головы сразу повернулись в ее сторону, когда они вышли, и посетители стали нагло и пристально разглядывать ее фигуру. Она тут же пожалела, что надела короткую шерстяную юбку и прозрачную блузку. Глянув на себя в зеркало, она, к своему стыду и ужасу, увидела, что сквозь материал откровенно просвечивают соски на ее грудях. Лучше было бы надеть плащ до самых колен!
– Столик на двоих! – заказал Хэм, подходя к буфетчику внушительной комплекции. Но никто не обратил на него ни малейшего внимания.
За фанерной перегородкой в зале стояло множество столиков. Хоть Хэм и говорил, что в ресторане полным-полно белых, Марион не увидела ни одного – вокруг были только чернокожие.
– Я хочу уйти отсюда, – просящим голосом умоляла она.
– Ни в коем случае! – Хэм крепко взял ее под руку и повел к столику у левой стены. – Вот уютное местечко.
Ребром ладони он смахнул со стульев крошки и соринки, затем положил ей на плечо руку, и Марион присела. Сам он сел напротив.
После того как официантка в третий раз прошла мимо них даже не повернув головы, Марион спросила:
– Ты не мог бы мне объяснить, что заставило тебя буквально украсть меня прямо на улице?
– А ты того и заслуживаешь, – ответил Хэм. – Ты скверная девчонка.
В баре между двумя посетителями вспыхнула перебранка. Марион подождала, пока не иссякнет поток ругательств, и сказала:
– А мне нравится быть скверной девчонкой. Но и хочется знать, что во мне уж такого плохого.
Наконец Хэм поймал взгляд официантки, заказал спиртное и напитки полегче и лишь после этого ответил ей:
– Расскажи-ка, дорогуша, как ты познакомилась с моим папашей.
Кто-то опустил в музыкальный автомат несколько монет. Завертелся механизм, передвигая пластинки.
– Господи! Да у меня в этой забегаловке мурашки от страха по телу ползут.
– Здесь люди как люди.
– Я же читаю газеты и знаю, что бывает в подобных заведениях.
Наконец заказанная пластинка с записью песенок Куинна Латифа подползла в автомате под иглу адаптера. Хэм извинился:
– Нужно на пару минут заглянуть в комнату для "бедных парнишек". Ща вернусь.
Марион осталась одна за столиком. Напитки все еще не принесли – официантка вела себя так, будто в ресторане вообще никого не было. На Марион не переставали пялить нахальные глаза посетители. Казалось, что они, наоборот, все больше и больше распаляются, интересуясь, а что у нее под юбкой и блузкой. Ей никогда прежде не приходилось бывать в местах, где она была бы, по сути дела, единственной белой, и от этого Марион чувствовала себя особенно неуютно. Под каждой поношенной курткой ей чудился острый нож или пистолет, а в каждом заднем кармане брюк – пластмассовая коробочка с кокаином. "Глупые мысли, конечно", – пыталась она успокоить себя и все же тряслась с перепугу.
Потом, собравшись с духом, она подхватила чемоданчик и сумочку и быстро направилась к бару, не обращая внимания на любопытные взоры и враждебные взгляды. Поставив чемоданчик на стойку бара и подождав немного, когда подойдет буфетчик, она попросила:
– Не могли бы вы заказать для меня такси по телефону?
Тот уставился на нее в недоумении желтыми глазами и, покрутив усы толстыми огрубелыми пальцами, сказал:
– Телефон не работает.
– Ну ладно, а есть тут телефон-автомат?
– Тоже не работает, – ответил он.
В одном ухе у него висела золотая бляшка в виде пули. Голова у буфетчика была лысая, волосы росли лишь на затылке.
– Звони не звони, все равно толку мало. Такси сюда в темное время суток не поедет. – Он осклабился во весь рот. – Я шоферов не виню. – Со свистом и шумом он втянул воздух сквозь зубы. – Тут ведь всякое случается. Так что вот тебе мой совет: сядь за столик и жди.
– Рискну все же. – Марион подхватила чемоданчик. – Поищу автомат на улице...
Она резко повернулась вправо и лицом к лицу столкнулась с высоким широкоплечим негром с приятным лицом, но с дурными манерами. Кожа у него была иссиня-черная и даже блестела на бритой голове. Одет он был в фиолетовую рубаху с открытым воротом, вокруг толстой шеи болтались по меньшей мере полдюжины золотых цепочек.
– Куда направилась, мамуленька?
– Извините, – промолвила она, пытаясь обойти приставалу, а когда тот попытался удержать ее, громко сказала: – Подонок сраный! – и крепко двинула его каблуком по подъему ноги. Казалось, у парня даже глаза изменились в цвете, но он все же ухватил Марион за глотку и так стиснул, что та не удержалась и громко вскрикнула.
– Ну а теперь попробуй шевельнись только, крутая сука, – произнес зловеще негр.
– Я... я не одна здесь, – удалось выдавить Марион. – Он тебе намылит холку, если ты...
– Ну ты, беложопая шлюха! – угрожающе сказал бритый. Он улыбнулся, и во рту блеснул золотой зуб. – Твой вонючий защитничек дерьма куриного не стоит. Думаешь, я боюсь его? Да я ему и секунды на размышление не дам. – Он приблизил свою наглую рожу вплотную к ее лицу. – Но мне нравится, как ты разговариваешь. – Он громко щелкнул зубами, изо рта понесло спиртным.
Марион закрыла глаза. "Пронеси, Господи", – подумала она и тут же прокляла Хэма за то, что он привел ее сюда.
– Эй, Марион!
Услышав голос откуда-то сзади, она открыла глаза.
– Эй! Что тут такое происходит?
– Слушай ты, парень. Тут твоя дамочка вконец обгадилась с перепугу. Тебе, брат, надо подбирать себе более крепких баб.
"Вроде слышится его голос", – облегченно подумала она и позвала:
– Хэм!
Она принялась изо всех сил вырываться, отдирая от горла липкую ладонь бритого негра, на глаза у нее навернулись слезы. Бритый ослабил хватку, и она в смятении бросилась к Хэму, разъяренная, ничего не соображая.
– Ты, подонок! – накинулась она на него. – Это все ты нарочно подстроил, а теперь забавляешься!
– Должен же я привести себя в порядок.
Негр громко ржал, буфетчик отвернулся – концерт окончен.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88