Телефонная сеть Неороп теоретически действовала на территории всей Европы, но во время бомбежек и терактов большая часть антенн была разрушена, и теперь зона действия сети ограничивалась городами. Запрет на мобильные телефоны спровоцировал подпольную торговлю, которая, однако, быстро свернулась, оказавшись невыгодной и опасной, – благодаря спутниковой связи Неороп служил также системой наблюдения и перехватывал все звонки и эсэмэски. Правда, теперь он действовал не так четко, поскольку у космических агентств не хватало денег на запуск новых спутников и на обеспечение работы старых. Ухо Большого Брата, как прозвали Неороп, улавливало только обрывки разговоров.
Он облокотился на парапет мостика Дебийи и смотрел, покуда не закружилась голова, на бурные воды Сены, такой же грязной, как и его душа. Чуть поодаль две трубы ядерной электростанции, построенной в самом центре Парижа, выплевывали клубы белого дыма, похожего на две одинаковые неустойчивые колонны, подпирающие низкий потолок черных туч.
Он старел, его вера поистрепалась, сумерки одолевали его, и у него больше не было ни сил, ни желания сопротивляться их соблазну. В минуту прозрения, когда он был честен с собой, он признался себе, что завидует таким, как Жозеф. Мысль о том, что ему опять придется втискиваться в свою тесную и мрачную квартирку, снова проводить ночь бок о бок с пугалом, вызвала у него отвращение и новый приступ тошноты.
Она даже не родила ему ребенка. Правда, анализы показали, что она была вполне способна к деторождению, и таким образом заставляли предположить, что причиной их бесплодия был некий изъян в его сперме, но вместо того, чтобы взглянуть в лицо этой возмутительной и унизительной реальности, он предпочел замкнуться и затаить обиду.
Он поставил свое существование на карту иллюзии и лжи.
И потерпел крах.
Он перекинул одну ногу через парапет. Он никогда не умел плавать. За спиной у него раздался чей-то стон. Господь не приемлет самоубийства. Какая разница? А он не приемлет Господа. Он ничего не добился по одну сторону, значит, ему нечего ждать и по другую. Жозеф, хоть ему и доставалось с обеих сторон, по крайне мере жил в полном согласии со своим отсутствием принципов.
– Не делайте этого!
Делать что-то? Надо просто разделаться со всем.
Он ухватился за верхнюю перекладину парапета и оглянулся через плечо. К нему бежала женщина. Полы ее расстегнутого плаща взметнулись над черным пламенем волос. Ее платье, прибиваемое ветром, обтягивало грудь и круглый живот. Возможно, несущая в себе новую жизнь, она была прекрасна и трогательна в своей отчаянной попытке спасти от гибели обреченного человека. Ее высокие каблуки застревали в выбоинах мостовой, мостик вздрагивал при каждом ее шаге, словно билось металлическое сердце.
Она подбежала слишком поздно.
8
Труп, лежавший у стены, шевельнулся и застонал. Стон был похож на хрип сифона, из которого льется вода. Оба дружка Киля рванули прочь, словно на них бросилась орава демонов. Женщина приподнялась, высвобождаясь из-под мертвых тел и стряхивая с себя толстый слой пыли. Киль без конца оглядывался на нее, револьвер, наставленный на лоб Пиба, дрожал в его руках, в светло-серых глазах злоба постепенно сменялась страхом, крупные капли пота нависли над бровями и над верхней губой. Эта женщина казалась такой… мертвой еще пару мгновений назад! Ее воскресение парализовало Киля, мешало ему нажать на курок.
– Оставь его!
Киль не стал выяснять, откуда идет этот голос, – он со всех ног понесся к двери, оттолкнув на ходу кого-то, кто как раз входил в комнату. Пиб не сразу осознал, что его преследователь удрал. Сердце у него громко стучало и готово было вырваться из груди. Он сидел не дыша, пока Киль держал его на мушке, и теперь наконец открыл рот и вдохнул полной грудью влажный воздух. От мощного притока кислорода у него закружилась голова.
Женщина наконец-то встала и, пошатнувшись, оперлась о стену, что-то неразборчиво бормоча при этом.
– Смываемся, Пиб!
Стеф смотрела на него с хладнокровием и иронией, присущими ей, казалось, при любых обстоятельствах. Да, это была Стеф с ее прозрачными, как хрусталь, глазами, черными волосами, обесцвеченными прядями, белой кожей, как всегда – в слишком свободном свитере, с неизменным кольтом и, как всегда – загадочная. Откуда она здесь взялась? Пиб не видел, как она запрыгнула в один из грузовиков, отправлявшихся в рейд. Стеф не показывалась в Южном Кресте уже целую неделю, так что Пиб уже всерьез забеспокоился, не улетучилась ли она насовсем. Свободно передвигающиеся частицы ведь не случайно назывались свободными, и Стеф могла уйти в другой отряд, переменить место и вообще исчезнуть неизвестно куда, как только ей заблагорассудится. Пиб решил, что это сон, что он вот-вот проснется в спальне, услышит шум дождя и почувствует на себе неизъяснимый взгляд Соль, уже давно лежащей без сна на соседней кровати.
– Что… вы… делаете в моем доме?
Женщина, по-прежнему опираясь на стену, смогла все же повернуться к ним лицом. Сквозь маску из пыли смотрели круглые глаза, взгляд был хмурым и подозрительным. Женщина была уже немолодая, грузная; она стояла в порванной местами ночной рубашке и не обращала никакого внимания на лежавший на кровати труп. Она не понимала, что ее дом разрушен, а жизнь погублена только что сброшенными бомбами.
– Прочь, или я позову легионеров!
Не спуская взгляда с Пиба и Стеф, она наклонилась в сторону и стала шарить рукой в поисках какого-то предмета, видимо, телефона на тумбочке. Она по-прежнему никак не хотела взглянуть на кровать. Ее судорожно сжатые губы раскрылись в улыбке, от которой вверху ее скул появились новые морщинки.
– Простите, я вас не узнала, дорогие мои. Вы так выросли. Так изменились. А, значит, вы пришли навестить вашу старую тетушку Петицию? Тьерри, Тьерри, вставай, у нас дети Беатрис.
Стеф рукой дала Пибу знак выйти. На улице серое липкое небо тоскливо сливалось с такой же серой и липкой землей. Нагруженные добычей, «подонки» выныривали из-под развалин и направлялись к грузовикам. Некоторые огибали огромную воронку, идя по самому краю и подбирая разбросанные взрывом вещи. Обрушившиеся на этот роскошный квартал бомбы превратили его в груду окаменевших волн. Обломки потерпевших крушение особняков лежали между искромсанными изгородями из лип и лавров.
– Какого черта ты там делаешь?
Стеф подошла к краю воронки и облокотилась на кусок стены, наполовину заваленный землей.
– А ты никогда не думал, что я – твой ангел-хранитель? Мне всегда удается следовать за тобой по пятам.
Ее взрыв хохота потонул в ругательствах. Ей опять было плевать на него. Разозленный ее насмешками, моросящим дождем, своим запоздалым страхом, он поддал ногой ком земли. Окажись он сейчас лицом к лицу с Килем, не раздумывая всадил бы ему пулю в живот и смотрел бы, как эта скотина медленно подыхает.
– Меня достал твой бред, Задница!
– Без моего бреда ты бы уже давно сдох! И вообще я не люблю, когда ты меня зовешь Задницей!
– А я думал, смерть не имеет никакого значения, Задница!
Стеф повернулась, навела дуло своего кольта на Пиба и держала его под прицелом. Пиб решил, что она и в самом деле в него выстрелит, не сплоховав, в отличие от Киля. Он перестал что-либо понимать, его колотило от холода, эта чертова сырость взвинчивала нервы.
– Идите обратно в дом, мои дорогие, а то еще простудитесь под дождем.
Пожилая дама восстала из руин своего дома, словно Лазарь из могилы. Мелкие капельки дождя окутывали блестящей накидкой ее белые от пыли волосы и плечи. Она шла медленно, спотыкаясь о лежавшие под ногами предметы, преграждавшие ей путь. Ее появление еще больше уверило Пиба, что он во сне. Он закрыл глаза и стал молить Всемогущего Господа вернуть его не в спальню Южного Креста, а в родной дом. Он отрекался от прежних просьб, он хотел снова вдохнуть затхлый запах подвала, услышать сопение Мари-Анн, отвратительный звук трущихся тел родителей, он хотел вернуться в блаженное время до взрыва бомбы.
Раздался выстрел, пуля просвистела слева от Пиба.
– Скорей! Это фараоны!
Что? Фараоны? Он открыл глаза. Никаких сирен он не слышал, не было даже свистка, дающего сигнал к отъезду. Стеф показала на сотни фигур, двигавшихся по всей ширине разбомбленного квартала. Сквозь эту частую сеть проскользнуть было невозможно. И количество фараонов, и их четкое наступление говорили о том, что они начали тотальную войну с Южным Крестом. Возможно, они прибыли на место вскоре после ночной бомбежки, чем и объяснялось отсутствие спасателей. Фараоны жертвовали ранеными, чтобы раз и навсегда покончить с «подонками». Сероватый свет нового дня отражался на щитах и шлемах. Фараоны без предупреждения выпускали автоматные очереди в захваченных врасплох грабителей. Столбы черного дыма поднимались над грузовиками, расстрелянными из минометов.
Первой реакцией Пиба было побежать в противоположную сторону. Но он тут же заметил, что полицейские наступали со всех сторон и что петля вокруг них затягивалась.
– Мы пропали! – выдохнул он.
– Не говори глупостей.
Спокойствие Стеф вывело его из себя. Совершенно ясно, что фараоны получили указание никого не щадить. Речь шла не о том, чтобы увеличить число помещенных в тюрьмы, концлагеря или школы Пророка, и не о том, чтобы мобилизовать судейскую машину, чья деятельность свелась к выполнению ее простейшей функции. Требовалось очистить Европу от всей этой мрази.
– И что ты предлагаешь? – огрызнулся Пиб.
– Тетя Летиция права: на улице дождь, и нам лучше переждать в доме, пока погода не наладится.
Стеф не стала дожидаться согласия пожилой дамы и направилась к двери особняка, чей покосившийся конек крыши торчал над краем воронки, как корма разбившегося корабля.
– Тьерри, да проснись же наконец и иди поздоровайся с детьми Беатрис.
Пожилая дама провела Стеф и Пиба туда, где находились руины кухни, и принялась готовить им горячий шоколад. Поскольку электричества не было, она поставила кастрюльку с молоком на стеклокерамическую горелку. Она выудила из-под развалин ложечки, уцелевшие кружки и большую часть продуктов, подаваемых на завтрак: заменитель какао, сахар, хлеб для тостов, джемы. Пиб и Стеф помогли ей поставить стол, табуретки и устроились под накренившимся куском крыши – в единственном углу, где можно было укрыться от дождя.
– К старости он совсем обленился…
Хлопоча у плиты, женщина все время что-то приговаривала. Временами в ее нескончаемом бормотании вдруг слышалась какая-нибудь внятная фраза, но она не нуждалась в ответах или отвечала сама себе, прежде чем снова пуститься в бессвязные рассуждения. Утреннюю тишину пронзали гранатометные очереди, взрывы минометов, чьи-то завывания.
Стиф сняла с себя форменную куртку, ботинки, носки, брюки, рубашку и, оставшись в одной майке и трусах, положила в вещи пистолет и свернула их клубком. Все это она убрала вниз уцелевшего стенного шкафа.
– Ты чокнулась?
– Мы ночевали у нашей тетушки, – прошептала она, снова садясь за стол. – А порядочные племянники, ночующие у своей милой тетушки, не одеваются, как «подонки», и не носят при себе оружия. И вообще ты должен говорить девушкам не «чокнулась», а «сошла с ума».
Прямо у дома раздались громкие голоса. Пиб, слишком напуганный, чтобы вникать во все тонкости сказанного Стеф, подстегиваемый приближавшейся очередью автоматов, тоже лихорадочно стащил с себя одежду, сунул в нее пистолет, швырнул все в шкаф и стремительно вернулся к столу, чтобы успеть спрятать за ним слишком тощие ноги и заляпанные подозрительными пятнами трусы.
Пожилая дама подула на молоко, прежде чем разлить его по кружкам. Пиб, получив свою порцию – темные комки, плавающие в беловатой жидкости, – снова почувствовал тошноту, утихшую было после того, как он проснулся. Декурион заставил их вылезти из теплой постели около половины пятого. Они не успели позавтракать, забились в кузова уже заведенных грузовиков и, укачиваемые на тряской дороге, то погружаясь в дрему, то просыпаясь, через двадцать минут приехали на место рейда. Соль заснула на плече у Пиба. Она согрела его своей теплотой, и Пиб не стал ее будить без надобности.
Соль.
Что с ней? Удалось ли ей удрать от фараонов? Терпеливая, упрямая, она решила ждать у порога его жизни, не сомневаясь, что рано или поздно он откроет ей дверь. Он привык к ее постоянному присутствию, и между ними возникли отношения гораздо более глубокие, чем он мог предположить.
– Кушайте, кушайте, мои дорогие. Тьерри, Тьерри, иди, позавтракай с нами, лентяй ты эдакий!
Стеф намазала джем на кусок хлеба. Раздался треск, и в разрушенную кухню ворвались трое мужчин. Шлемы с забралом, копья, вышитые серебром на груди черных, блестящих комбинезонов, новенькие автоматы. Они проникли в дом неслышно, как тени. В том, как они расположились на кухне, в их четко рассчитанных движениях, в их точности было что-то неумолимое, механическое.
Роботы, сделанные, чтобы убивать.
Пиб затаил дыхание. Ни по лицу, ни по глазам Стеф понять ничего нельзя, невозможно догадаться, что у нее на уме и как она поступит. Пожилая же дама, казалось, и не заметила вторжения чужих. Она продолжала хлопотать у стола и у стенного шкафа с перекошенными полками.
– Не двигаться!
Сквозь забрало доносились чеканные, угрожающие интонации.
– Она вас не слышит.
Несмотря на охвативший его ужас, Пиб не мог не восхититься хладнокровием Стеф.
– Она потеряла сознание после взрыва, потом пришла в себя и теперь заговаривается.
Один из троих мужчин подошел к столу, не сводя дула автомата со Стеф и держа палец на курке.
– Это ваша мать?
– Наша тетя.
– Что вы делаете у нее?
– Мы пришли к ней в гости вечером. Точнее к ним. Наш дядя умер при бомбежке.
– Вы откуда?
– Из западного предместья. Мы не могли вернуться домой из-за комендантского часа. Если б знать, что квартал будут бомбить, мы бы уж постарались уехать заранее.
Движением руки мужчина приказал двум своим помощникам обыскать остальные комнаты.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51