— Вот, — прошептал Тор, продолжая эту упоительную игру, — вот та сладкая тайна, которой слишком долго была лишена.
У Джуэл звенело в ушах, пальцы ее изо всех сил вцепились в плечи Тора.
— Камерон, — прошептала она, — если ты не прекратишь…
— Расслабься, — хрипло шепнул он ей в ответ, — все правильно. Не бойся, моя хорошая.
Джуэл послушалась его, и уже спустя мгновение на нее обрушился огненный смерч первого в ее жизни любовного экстаза. Тело ее изогнулось дугой встречу настойчивым пальцам Тора, и все вокруг превратилось в ослепительное, бескрайнее блаженство. Джуэл билась в этом пламени, как мотылек в огне свечи; в этом волшебном мире все было огонь и лед, тьма и свет одновременно, и не было между ними границы. Наконец голова ее упала на подушку, тело стало медленно и сладостно расслабляться. Джуэл застонала и почувствовала, что по щекам ее катятся слезы. Она была сломлена, опустошена целиком и полностью.
Но это было еще не все.
Не в силах больше сдерживать свою страсть при виде этой огненной вспышки, Тор склонился над Джуэл и снова стал разжигать в ней желание. Через несколько секунд она вновь трепетала от его ласк и, задыхаясь, шептала с мольбой его имя. Она была готова отдаться ему, и Тор взял ее, жадно и быстро скользнув в ее влажные, горячие глубины.
Когда он оказался внутри, Джуэл вскрикнула. Ногти ее впились ему в спину. Тор подался назад, а затем вновь заполнил ее лоно твердой, напряженной от долгого ожидания плотью. Все его чувства были на пределе, страсть захлестнула его мощной волной, и ему достаточно было лишь нескольких сильных толчков, чтобы достичь вершины блаженства.
С губ его сорвалось имя Джуэл. Все его тело сотряслось в сладостной судороге, и он застонал, уткнувшись в волосы своей жены. Это было мгновение какого-то почти мистического торжества, когда экстаз лишает человека воли и памяти, заставляя его позабыть, кто он и где находится. В этот момент действительность померкла для них обоих.
Что такое страсть? Джуэл молча лежала в темноте, раздумывая об этом. Ускользающее мгновение почти непереносимого блаженства, которое невозможно продлить. Да, оно просто не может продолжаться дольше! Джуэл казалось это вполне разумным. Ведь душа и тело человека имеют свои пределы, выхода за которые им не выдержать.
Но что бывает после? Да, здесь-то и заключалась тайна, обрушившая на Джуэл целый ураган вопросов, над которыми она долго размышляла, но так и не могла найти ответ.
К примеру, как могло случиться, что человек, которого она ненавидела, который своим вторжением разрушил весь ее привычный мир, которого она порой хотела задушить собственными руками, — что этот человек смог довести ее до слез всего лишь тем, что подарил это мгновение блаженства? И почему, несмотря на то что ее страсть была удовлетворена, она почти сразу же разгорелась вновь, чтобы дать возможность насладиться и этому человеку?
Джуэл осторожно приподнялась на локте, стараясь не разбудить Тора. За окнами уже занимался серый рассвет. Тор спал глубоким сном, с лица его исчезло обычное затравленное выражение.
Затаив дыхание, Джуэл легонько провела пальцем вдоль его носа. Затем палец ее опустился ниже и коснулся полных, чувственных губ. Девушка невольно улыбнулась. Как же крепко он спит! Да, он нуждался в отдыхе: ведь, в эту странную ночь блаженства он овладел ею не один раз и не два. И, забывшись в страстной горячке, он шептал ей нежные слова на гэльском языке. До сих пор Джуэл даже не подозревала, что этот язык ему знаком.
Как же этот загадочный, угрюмый красавец сумел проникнуть в ее душу?
В этом-то и заключался главный вопрос. Прежде Джуэл была уверена, что одной только страстной ночи с Тором ей будет недостаточно для того, чтобы она смогла потерять рассудок. Наоборот! Она прекрасно понимала, что любовью занимаются многие мужчины и женщины. Иногда — ради денег, иногда — ради удовольствия, иногда — от скуки. Знала она и то, что мужчина и женщина нередко ложатся в постель, вовсе не испытывая любви друг к другу. Тогда как же объяснить, что этот заносчивый грубиян сумел прокрасться в самые потаенные глубины ее сердца и овладеть всем ее существом?
«Я не должна влюбляться в него!» — в панике подумала Джуэл. Но было уже поздно. Она понимала, что влюблена.
Почему?!
Джуэл знала, что она не настолько слаба, чтобы ее сердце можно было завоевать так легко. И чувствовала, что, будь на месте Тора другой мужчина, было бы иначе.
Сердце ее защемило, когда она снова взглянула Тору в лицо, такое открытое и беззащитное во сне. Перед ее мысленным взором промелькнула череда непрошеных воспоминаний.
Вот Тор презрительно разглядывает ее в кабинете тюремщика, пока она выбирает себе мужа.
Вот Тору становится дурно по дороге из Глазго, и он борется за то, чтобы сохранить остатки достоинства.
Вот Тор лежит больной в трактире, требуя, чтобы Джуэл оставила его и убиралась к черту.
Вот Тор дерется из-за нее с Руаном и с Тайки.
«Ты — вздорный человек, — улыбаясь, мысленно обратилась к нему Джуэл. — Но я знаю, ты уязвим».
И тут она вспомнила о шрамах на его спине. И том одиночестве, что порой отражалось в его глазах, хотя он и старался скрыть его от других людей. Но от Джуэл этого нельзя было скрыть, потому что она тоже понимала, что такое одиночество.
Быть может, в этом и кроется причина столь легкой победы Тора над ее сердцем?
«Быть может, я вовсе и не люблю его, — подумала Джуэл. — Быть может, я просто понимаю лучше других, сколько ему пришлось выстрадать».
Кроме того, у нее еще оставалась надежда, что она просто находится под впечатлением прошедшей ночи. Ведь до сих пор ни один человек не дарил ей столь сладостного блаженства. Так почему же ей взбрело в голову, что она влюбилась в первого мужчину, который обучил ее страсти? «И потом, — раздраженно подумала Джуэл, — я вообще не знаю, что такое любовь. Откуда мне знать? Я ведь еще ни в кого не влюблялась!»
Вздохнув, она легла рядом с Тором. Тот что-то пробормотал во сне и потянулся к ней. Обняв ее и прижав к себе покрепче, он положил подбородок ей на плечо и вновь погрузился в сон.
«Как странно! — подумала Джуэл. — Оказывается, чтобы согреться, достаточно только прижаться к другому человеку». Прильнув щекой к плечу Тора, она закрыла глаза.
«Я подумаю об этом завтра». Секунду спустя ее дыхание стало таким же глубоким и ровным, как и у Тора…
Глава 12
— Надо избавиться от этого мерзавца Камерона. И чем скорее, тем лучше!
Миллисента Маккензи сидела в гостиной своих покоев за письменным столом. Служанка Целеста, которую она привезла из Лондона лет тридцать назад, изо всех сил старалась избавить комнату от каминного дыма. Но сторожевой домик старого замка Маккензи был построен по плохому проекту и дым от торфяного огня скапливался у закопченного потолка. Целеста закашлялась и выругалась по-французски.
—Я уже написала письмо кому следует, — сказала Миллисента. — Халл доставит его и вручит лично. Я должна быть уверена, что оно дойдет до адресата.
— Вы уверены, мадам, что письмо в Глазго, в эту тюрьму, поможет?
— Несомненно.
На лице Миллисенты появилось особое, хитрое выражение, увидев которое обитатели Драмкорри обычно понимали, что тетушка кое-что задумала.
Судьба всегда была благосклонна к Миллисенте Чайлдз Маккензи. Все началось много-много лет назад, когда сэр Дайамид Маккензи, шотландский посол при дворе короля Якова, обратил внимание на хорошенькую юную дебютантку Миллисенту Чайлдз.
Несмотря на сильное сопротивление родных, Миллисента предпочла Дайамида множеству не менее достойных поклонников-англичан. Недолгое ухаживание увенчалось триумфальным въездом молодой жены посланника в Глен-Чалиш. Но Миллисента быстро поняла, что жизнь в шотландском замке имеет мало общего с ее романтическими грезами. В замках вообще было не очень-то уютно, а этот вдобавок оказался еще и настолько варварским и нецивилизованным, что Миллисенте пришлось посылать в Лондон за нарядами, серебряной посудой, мебелью и благовоспитанной прислугой. Но все ее героические усилия и непоколебимая воля так и не смогли превратить это ужасное место в изысканный дворец ее мечты. Горцы были слишком замкнуты и провинциальны, слишком грубы и необразованны. Более того, очаровательный красавец жених, танцевавший с нею в бальном зале королевского дворца, тоже оказался грубым и неотесанным. Не прошло и года, как Миллисента поняла, что Дайамид Маккензи живет исключительно ради виски и охоты на оленей и намеренно сторонится модных салонов Эдинбурга, где Миллисента вскоре стала коротать вечера, чтобы развеять зимнюю скуку. Конец этому невеселому существованию положило восстание горцев в 1745 году. На смену ему пришло настоящее несчастье. В отличие от Маккензи из Драмкорри сэр Дайал решил лично принять участие в войне на стороне принца Карла. В результате он бесславно окончил свои дни на эшафоте. Мрачный замок его был разорен и сожжен дотла; клан его распался, а Миллисенту пощадили только потому, что она была англичанкой. Однако ей пришлось переселиться в маленький сторожевой домик — единственное, что осталось от замка.
К счастью, ей хватило времени, чтобы спрятать маленького сына у своих друзей в Эдинбурге. Кассандра тогда еще не родилась. Когда Дайамиду рубили голову, Миллисента даже не знала, что беременна. После тяжелых родов она вернулась в Лондон и, к своему ужасу, обнаружила, что светское общество, так радушно раскрывшее ей некогда свои объятия, теперь было для нее закрыто. Она оказалась отверженной. Вдову шотландского мятежника, оставшуюся без гроша, не желали принимать ни в одном приличном доме. Даже ее собственная семья не хотела пускать ее на порог. Миллисенте пришлось пустить в ход все возможные и невозможные доводы, чтобы уговорить своих родных приютить на некоторое время малышку Кассандру. Ей это удалось, и Касси получила приличное английское воспитание.
В своих детях Миллисента видела единственно возможный способ вернуть себе хотя бы частичку утерянного блеска. В последующие годы она неустанно строила планы, которые помогли бы Руану получить Драмкорри; не жалея сил, умоляла и упрашивала она Арчибальда Маккензи сделать племянника своим наследником. Несколько раз она даже поддалась на требования Арчибальда отблагодарить его в постели, но все оказалось напрасно. Дом и перегонный завод достались его дочери.
Тщеславная Миллисента всей душой презирала свою племянницу. То, что Джуэл была больше похожа на своего красавца дядю, очаровательного сэра Дайамида, чем на тучного коротышку-отца, лишь сильнее распаляло в Миллисенте ненависть к девушке. Джуэл, как и сэр Дайамид, оказалась упрямой и неуправляемой, хотя Миллисента приложила огромные усилия, чтобы приструнить ее.
Поначалу Миллисента хранила свои планы в тайне. Но по мере того как отчаяние ее росло, она перестала таиться и напрямую заявила о своих намерениях. А когда она поняла, что решимость Джуэл удержать Драмкорри не уступает ее собственной решимости владеть имением, было уже слишком поздно.
Смириться с этим поражением Миллисента не могла. Ветхий дом с жалкой прислугой интересовал ее мало, но перегонный завод она вознамерилась заполучить любой ценой. По ее мнению, Джуэл и ее прихвостень, этот мальчишка Сэнди Синклер, были слишком глупы, чтобы понимать, что перегонный завод — это настоящее золотое дно. Сам принц Уэльский был без ума от виски, изготовлявшегося в Драмкорри, и ему ежегодно поставляли партию продукции этого завода. Естественно, это делалось втайне: хотя война давно закончилась, в Англии еще были сильны антишотландские настроения.
Миллисента Маккензи возлагала на Драмкорри такие надежды, которые Джуэл и вообразить себе не могла. Она намеревалась отвоевать себе дорогу в лондонский свет, сыграв на пристрастии принца Георга к шотландскому напитку. Миллисента не сомневалась, что превосходные качества виски из Драмкорри помогут смыть с него клеймо шотландского происхождения. Даже самые лютые ненавистники шотландцев в Англии втайне питали слабость к шотландскому спиртному, а виски, выпускавшееся в Драмкорри, считалось одним из самых лучших.
Вернувшись в высшее общество, Миллисента собиралась выдать Кассандру замуж за какого-нибудь английского аристократа, которому шотландское виски и прелести Касси так вскружат голову, что родословная невесты не будет иметь для него никакого значения.
Но теперь это все оказалось невозможным. Все ее планы и надежды рухнули, когда Джуэл отправилась в Глазго и нашла там себе мужа. Миллисента Маккензи была не глупа. Она понимала, что Тор Камерон будет представлять реальную угрозу ее дальнейшим планам, как только к нему вернутся здоровье и здравый рассудок. Пока что он, похоже, еще не понял, что Драмкорри — это золотая жила, и не интересовался ничем, кроме непонятной борьбы за власть со своей женой… и опасной игры, которую он затеял с Кассандрой и которую Миллисента собиралась пресечь в корне.
— Насколько мне известно, — сказала Целеста, — этого мистера Камерона не так-то просто будет выжить.
Миллисента издала короткий неприятный смешок.
— Не смеши меня! Он просто червяк! Проследи, чтобы Халл сегодня же отправился с письмом. Мы избавимся от этого типа, не успеешь ты и глазом моргнуть.
Целеста в этом не сомневалась. Она слишком долго прожила бок о бок со своей госпожой, чтобы не верить в беспроигрышность всех ее планов. Если госпожа Миллисента считает мужа Джуэл Маккензи червяком, так оно и есть. Тем хуже для него. Ведь он еще не знает, что ему грозит!
Перегонный завод в Драмкорри бездействовал всю зиму. Прошлогодний урожай ячменя уже давным-давно превратился в золотистый напиток теперь хранился в глубоких погребах в дубовых бочках. Здесь он и останется еще на двенадцать лет, настаиваясь и приобретая свой неповторимый вкус и аромат.
В погребах всегда стоял крепкий запах дуба, торфа и виски. А сейчас, после затяжных дождей, к нему прибавились еще и запахи сырой земли и камня.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41