Веллингтон находится там же, где и раньше, хотя на следующей неделе он собирается отправиться в Кале. А слухи, которые о нем распространены, действительно подтвердились. Ему дарован титул герцога.Исмаил нагнулся, чтобы стряхнуть пыль с брюк, а Тарквин, глядя на него, спросил, четко выговаривая слова:– Ты что-то не досказал, я чувствую.Исмаил вопросительно посмотрел на него.– Не играй со мной в прятки, Исмаил, – произнес Тарквин нетерпеливо. – Я знаю, ты не сообщил мне еще что-то очень важное. Выкладывай!Лицо патана собралось в тяжелые складки. Тарквин стоял перед ним, скрестив руки на груди, и ждал.– Я привез для тебя письма, – сказал он наконец. – Пакет с почтой прибыл из Дувра, когда я собирался отправиться в Бордо. Здесь четыре письма, все из Лонгбурна. Я был уверен, что раз писем так много, значит, и содержащиеся в них сообщения малоутешительны.– Дай-ка их мне.Исмаил отдал письма. Тарквин с волнением взял их и, прихрамывая, удалился. Всего лишь один раз, кроме этого, он получал из дома такое количество писем одновременно. Дрожащей рукой он надломил печать, которая, как ему было известно, хранилась у его матери. Его словно ударило, когда он пробежал первые строки и вычитал в них имя своего младшего брата Джейми. Нет, этому невозможно поверить!Тарквин развернул второе письмо, и сразу узнал аккуратный почерк своей матери, леди Изабеллы Йорк: «Дорогой мой сын, мне очень приятно сознавать, что я первой могу сообщить тебе радостную весть о твоем брате, который жив и здоров и служит в прусской кавалерийской бригаде под Бауценом...»Луиза писала: «Радость наша была безмерной, когда мы получили письмо от Джейми и узнали, что он жив и со здоровьем у него все в порядке...»А Шарлотта сообщала: «О, Квин, трудно поверить, что можно испытывать такую полноту счастья! Даже теперь ноги сами пускаются в пляс, лишь стоит вспомнить, что Джейми не погиб. Какая благословенная весть!»Тарквин отложил письма в сторону и, прикрыв рукой глаза, стоял в таком положении несколько минут. Когда он наконец поднял голову, то увидел, что по коридору навстречу ему идет Ровена. Она была одета в черное платье, то самое, в котором ее видели на похоронах Феликса и которое она так беззаботно с себя скинула, когда они лежали в траве и занимались любовью.Ее лицо в темноте казалось бледным пятном, но когда она вышла из тени и свет лампы осветил ее волосы с красноватым отливом и ее строгий профиль, Тарквин внезапно понял, как ему тяжело будет расставаться с ней.Когда она подошла к нему, Тарквин коротко и деловито сказал:– Я выезжаю в Тулузу немедленно. Выражение ее лица было спокойным.– Тебе нужно ехать. А это вам с Исмаилом подкрепление на дорогу.В холщовом мешке, который она передала Тарквину, оказались буханка хлеба и бутылка вина. Ровене и Жюстине пришлось, по-видимому, изрядно потрудиться, прежде чем они нашли в опустевших кладовых это незатейливое подкрепление.Голос Ровены звучал откуда-то издалека:– Я положила бутылку пино, но распейте ее побыстрей. Оно полностью выдыхается, если находится в теплом месте.Тарквин остался доволен, так как этот сорт вина ему нравился.– Прежде чем Симон возвратится, тебе и Жюстине придется побыть одним.– Мы к этому привычны. В случае чего, здесь рядом Арман и Фердинанд, они нас поддержат.– А как вы управитесь на винокурне?Ровена улыбнулась ему:– О, работы осталось совсем немного. И мы уже решили закладывать посадки винограда.– Я думаю, что это очень разумно.– Да, – согласилась Ровена и отвернулась, ее улыбка исчезла. – Почему он ничего не говорит о том, когда вернется? Действительно ли он строит планы относительно поездки в Северную Америку, а ее посвящать в эти планы не хочет? Господи, ей не верится, что сердцем и душой он пребывает на поле сражения!Тарквин с нежностью смотрел на Ровену, когда она завязывала мешок, предназначавшийся ему в дорогу.– В мешке находится также бутылка воды для Исмаила. Я знаю, что его религия запрещает пить вино, – она протянула мешок, и Тарквин взял его, стараясь избежать прикосновения.– Благодарю тебя.Вместе они вышли на внутренний двор, где стоял на привязи Сиам. Исмаил уже оседлал своего Джангли. Сиам храпел и нетерпеливо переступал с ноги на ногу. Ровена взобралась на ступеньки и держала поводья, пока Тарквин оседлывал Сиама. Она не сразу отпустила поводья, а подождала, пока Тарквин приторочил мешок к луке седла. Голова Ровены была наклонена, она испытывала легкую дрожь на холодном воздухе. Тарквин, сидя в седле, смотрел на нее и чувствовал, что читает ее мысли. Он знал, что Ровена думает о том, найдется ли у него время, чтобы написать ей письмо, и удастся ли ей снова свидеться с ним. О Боже, а ему ведь нечего ей сказать, и обещать он ей ничего не может.Ровена вопросительно посмотрела в напряжённое лицо Тарквина. Их взгляды встретились и никто из них не опускал глаза. Тарквин нагнулся в седле и поцеловал ее. Он ощутил, что этот поцелуй заставил ее вздрогнуть всем телом, она напряглась, а губы у нее были теплыми и нежными. О, от ее поцелуев можно сойти с ума!Внезапно Тарквин выпрямился и хлестнул лошадь. Пустив ее в галоп, он выехал на длинную, затененную деревьями аллею. Исмаил следовал за ним.Вслушиваясь в стук копыт по твердой земле, Тарквин вспомнил о письмах, которые он положил в карман своего плаща. От предвкушения встречи с Джейми у Тарквина поднялось настроение. Если бы не это радостное чувство, его прощание с Ровеной было бы для него более мучительным. Глава 12 Громоздкий экипаж, набитый чемоданами, выехал ранним августовским утром 1814 года из Шартро в Париж. Лето было в самом разгаре, а возвращаться обратно предстояло осенью, может быть, даже зимой.Взор тети Софи был обращен на часовню, каменный шпиль которой выделялся на фоне деревьев.– Я благодарна Ровене и Жюсси за то, что они не стали хоронить Феликса в униформе. Он всегда так интересно смотрелся в своем воскресном костюме.Она приложила к глазам батистовый платок и быстро оглянулась вокруг. Но другие пассажиры в карете были заняты своими собственными мыслями и не заметили ее душевного состояния. Жюстина устроилась рядом со своей матерью и любовалась розами в саду. Напротив нее, высунув голову в окно, сидела Ровена. Ее волосы с красноватым отливом были взлохмачены ветром. Она смотрела в ту сторону, где находились виноградники, различала тяжелые гроздья, свисавшие из-под сине-зеленой листвы, и думала о том, что урожай в этом году созреет рано и что ей нужно вернуться вовремя, чтобы помочь Симону. Если тетя Софи не захочет уехать из Парижа, она вынуждена будет возвратиться одна.Люди, обладавшие титулами и чинами, не вызывали у Ровены ни зависти, ни восхищения. Она не проявляла заинтересованности и в том, чтобы подцепить себе в Париже подходящего жениха, и даже чуть было не высмеяла тетю Софи, когда та предложила ей попытать свое счастье. Но смеяться над бедной тетушкой было бы непорядочно: она побледнела, сморщилась и упала духом с тех пор, как похоронила Феликса.В Париж Ровена согласилась отправиться единственно ради тети Софи, хотя еще на прошлой неделе она не могла решить окончательно, ехать ей или не ехать. Но когда несколько дней назад она получила неожиданное и полное тревоги письмо от Мадлон, решение созрело быстро.– Я знаю, что ты намерена, по-видимому, остаться в Шартро, – писала Мадлон, – так как приближается пора сбора урожая, а также потому, что городская жизнь тебе вовсе не нравится. Но ты должна приехать, Ровена, прошу тебя. Случилось кое-что, чем я не могу поделиться ни с Жюстиной, ни с маман. Мне срочно нужна твоя помощь. Пожалуйста, согласись приехать!»Последнее предложение было подчеркнуто с таким нажимом, что порвалась бумага. Ровена спрятала письмо и никому ни словом не обмолвилась о его содержании. Настойчивость, с какой кузина просила ее приехать, смутила и обеспокоила Ровену, и она недоумевала, какие беды могли обрушиться на Мадлон Карно. Точек соприкосновения у них после ее возвращения из Шотландии было не так уж и много. Отношения Ровены с Жюсси были более искренними и тесными. Тогда почему же Мадлон неожиданно обратилась за помощью к своей кузине, а не к матери или сестре?– Несомненно, здесь не обошлось без сердечной привязанности, – подумала с улыбкой Ровена.Мадлон постоянно в кого-то влюблялась и в ком-то разочаровывалась: ее пылкие письма с заверениями в вечной преданности то одному «подходящему» молодому человеку, то другому были в доме предметом постоянных подтруниваний.Тетю Софи раздражало, что дядя Анри позволял своей старшей дочери слишком многое и та разыгрывала из себя хозяйку их парижского дома. Жюстина же заступалась за сестру, говоря, что Мадлон просто слишком импульсивна и что у нее богатая фантазия. На самом деле ее образ жизни более скромный и уединенный, чем она живописует в письмах.В июне дяде Анри наконец-то удалось найти покупателя для своего магазина в Берлине. Его дела за годы войны сильно пошатнулись, и в частности из-за того, что император издал декрет, предписывающий французским дамам одеваться при дворе только во французский шелк. Итак, дядя Анри нашел покупателя, и часть вырученной от продажи магазина суммы пошла на уплату долгов в Шартро, а другая часть была инвестирована в новую текстильную фирму на окраине Парижа. Дядя Анри в работе искал забвения от тяжелой душевной травмы, причиненной ему смертью сына, которую он, увы, бессилен был предотвратить, хотя сделал очень многое, чтобы приблизить конец войны.Людовик XVIII возвратился в Париж в начале мая.Прилагая отчаянные усилия для сохранения пошатнувшегося режима Бурбонов и опасаясь, что «кровавый злодей» Наполеон Бонапарт начнет новую агитацию среди все еще остающихся ему верными императорских гвардейцев, европейские державы быстро сориентировались и подписали мирный договор, который предусматривал расширение существующих границ Франции. Ожидалось, что такой щедрый шаг поможет не обладающему реальной силой правительству Людовика обрести стабильность и окончательно решить судьбу Наполеона Бонапарта, побыстрее отправив его в ссылку.Хотя официально Венский конгресс должен был состояться в сентябре, а представители европейских держав покинули Париж в июне и отправились в Англию, жизнь в городе не замирала ни на минуту. Дядя Анри, чья дипломатическая роль была более активной, чем предполагали его родные, естественно, не мог сидеть сложа руки.Мадлон, по-видимому, слишком часто предоставляемая самой себе, впуталась в какую-то неприятную историю и надеялась, что Ровена ее выручит. Но сама Ровена сомневалась, сможет ли она помочь кузине. Что в конце концов знала она о любви, кроме того, что любовь может причинять не только радость, но и невыразимую боль.Она ничего не слышала о Тарквине с тех пор, как он и Исмаил покинули Шартро в апреле. Письма от него она не ожидала, но с наивным оптимизмом молодой влюбленной девушки втайне страстно желала получить его.После того как она навела справки в гарнизоне в Коньяке, ей стало известно, что полк Тарквина возвратился в Англию в июне, но она не смогла выяснить, отбыл ли Тарквин вместе со всеми или остался с лордом Веллингтоном в качестве его помощника.Вскоре после отъезда Тарквина из Шартро маркиз Веллингтон за свои военные заслуги получил титул герцога, и теперь к нему следовало обращаться «Ваша светлость». Он прибыл в Париж в начале мая, и город оказал ему восторженный прием. Даже Мадлон посчастливилось увидеть его краешком глаза, и в своих письмах она с восхищением описывала представительного джентльмена с ястребиным носом, держащегося с достоинством и простотой и уже одним этим завоевавшего сердца французов.Из газетных сообщений Ровена узнала, что в мае британское правительство направило герцога в Мадрид, чтобы он попытался повлиять на Фердинанда VII, недавно восстановленного на троне, и убедить его принять более либеральную форму правления.Французские газеты также писали, что с самого начала эта миссия была обречена на провал, так как его королевское величество более склонялся к деспотизму и тирании. По-видимому, газеты не лгали, так как пребывание герцога Веллингтона в Испании было недолгим, не более месяца. Затем он возвратился в Париж, а из Парижа отбыл в Англию.Ровена внимательно следила по газетам за передвижениями Веллингтона, пытаясь догадаться, продолжает ли службу бригадный майор Йорк. Ровена гнала от себя мысль о том, что Тарквин мог присоединиться к частям британской армии, воевавшей на Пиренейском полуострове, и отправиться в Северную Америку. Если ему снова придется воевать, то его всегда может настигнуть пуля или штык. Нет, лучше об этом не думать!– Очень уж у тебя тоскливое выражение лица, дорогая, – сказала Ровена, обращаясь к Жюсси и нежно гладя ее колено.– Мама обещала, что мы вернемся домой вовремя и сможем принять участие в уборке урожая. Правда, мама?Тетя Софи хмуро посмотрела на дочь, а затем на племянницу:– Пришло время, дитя мое, думать не о Шартро, а о вещах, которые для тебя имеют более важное значение. Я никогда не одобряла твое стремление работать на винокурне. Теперь же, когда Симон нанял молодого работника на Отара, то вдвоем они отлично справятся и без твоей помощи. Не стоит зудеть о возвращении в Шартро к уборке урожая. Мне хотелось бы к этому времени удачно выдать вас замуж и пожелать вам, чтобы вы подальше уехали из Шартро!– Да, тетя, – сказала Ровена, опуская глаза. Она увидела, как Жюстина прижимает платок к губам: да и сама она с трудом сдерживалась, чтобы не прыснуть со смеху. Дорогая тетя Софи! Неужели она искренне полагает, что ее единственную племянницу так легко удастся выдать замуж? С какой это стати лучшие кавалеры Парижа бросятся к ней – неловкой рыжеволосой провинциалке с примесью английской крови, когда из писем Мадлон явствует, что здешние салоны, и гостиные переполнены молодыми красивыми баронессами, графинями и принцессами? И почему тетя Софи думает, что эти светские львы заинтересуют ее, Ровену?– О, Мадлон!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59