А если я попытаюсь спасти ее, он все равно умрет. Взгляните на него, мосье. В настоящий момент не вижу никаких других средств помочь ему, как только отнять руку.Тарквин посмотрел на изможденное лицо и длинные, неправдоподобно тонкие руки, на серый цвет кожи, сильно контрастировавший с белизной простынь, которые жена доктора по настоянию Тарквина расстелила на столе, где доктор осматривал мальчика. Исмаил, который стоял позади него, прислонившись к стене, молчал. Он не был новичком в таких делах. Смерть, голод, болезни были обычными спутниками солдата.– Заберите его домой, мосье, – посоветовал доктор. – Я думаю, что в любом случае мать предпочтет, чтобы ее сын – в каком бы состоянии он ни был – возвратился в родной дом. Возможно, мальчику повезет и ему как-то можно будет помочь.И тогда Тарквин и Исмаил вместе с юным Феликсом Карно отправились в дорогу, чтобы наконец добраться до Шартро. Поскольку дорога предстояла длинная, то ехали они только тогда, когда Феликс, по их наблюдениям, чувствовал себя относительно хорошо, и останавливались, когда у него усиливались приступы лихорадки. Ел он очень мало и, казалось, едва сознавал, кто находится рядом с ним. Иногда его мысли совершенно путались, и он начинал в страхе кричать: тогда Тарквин и Исмаил напоминали ему, что они везут его в Шартро. Тогда он постепенно успокаивался, а затем засыпал. Его рана продолжала гноиться, и Исмаил часто менял пропитанные кровью и гноем бинты, почти каждый час. Эта работа была неприятной, и Тарквин заметил, что патан уже не мурлыкал себе под нос слова на мотив известной народной песни.Медленно, с натужным скрипом двигалась телега по песчаным, заросшим вереском проселочным дорогам Аквитании, мимо бесконечных сосновых лесов, заросших папоротником. Деревни встречались редко, и каждый вечер Тарквин брал у Исмаила мушкет и отъезжал подальше, чтобы подстрелить какую-нибудь дичь для пропитания. Иногда им удавалось купить скудный запас продуктов на какой-либо удаленной ферме, иногда кто-либо из добродушных фермеров разрешал им переночевать в своем сарайчике, а утром вручал им буханку хлеба или круг жирного, маслянистого сыра.Наконец Аквитания осталась позади, а впереди их ждала Шаранта. Местность здесь была холмистая, но холмы пологие, едва угадывавшиеся издали.Почва здесь напоминала Тарквину Дорсет Бесконечные ряды виноградной лозы то взбирались на холмы, то сбегали с них, перемежаясь с полями проклюнувшейся пшеницы и подсолнечника. Стоял апрель. В садах, окружавших высокие дома деревень, через которые они проезжали, росли тюльпаны и жонкили, а деревья грецкого ореха, обрамлявшие поля, нежно зеленели уже густыми кронами.Это была благословенная провинция, в такой же мере удаленная от шумной цивилизации, как и Шотландское нагорье, куда умирающая Джулиана де Бернар послала свою единственную дочь, но с более мягким рельефом и без присущей горной Шотландии угрюмой уединенности. Народ здесь жил приветливый и щедрый, и добывать пропитание стало гораздо проще. Тарквину было небезынтересно знать, понимал ли Феликс, что он почти уже дома, поскольку в течение трех последних дней у него не было лихорадки и он даже согласился, оперевшись головой о плечо Исмаила, съесть несколько кусочков ветчины, которую им дала симпатичная домохозяйка.Однажды, когда они сделали привал на заросшем густой травой берегу речки Не, протекавшей через небольшое селение Сен-Фор-сюрлене с его живописной старой мельницей и развесистыми ивами, Феликс проснулся встревоженный и, глядя ясными глазами, признался, что сильно проголодался. Тарквин и Исмаил обменялись быстрыми взглядами. Никогда раньше мальчик по личному побуждению не просил что-нибудь поесть.– Сен-Фор? – спросил он хриплым шепотом, . когда Тарквин сказал ему, где они находятся. – В таком случае и дом мой недалеко отсюда!Мысль о доме, казалось, придала мальчику новые силы, и когда он заснул, то словно ребенок шевелил губами, и на них играла улыбка Тарквин внимательнее присмотрелся к нему и нашел, что в его лице есть черты, характерные для всех де Бер-наров.Неужели мальчик начал поправляться и даже чуть-чуть прибавил в весе?!Усталость и напряжение последних дней не мешали Тарквину думать о Ровене Как бы она вела себя, что бы почувствовала, увидев это изможденное, дрожащее существо, о котором она когда-то с такой живостью рассказывала, назвав его очаровательным шалуном и непоседой. Тарквин знал, что Ровена испытывала к Феликсу огромную привязанность и что смерть мальчика причинила бы ей невыносимые страдания.«Возможно, он и не умрет», – размышлял Тарквин, медленно прохаживаясь по берегу реки, от которой тянуло прохладой. В этот вечер сознание у Феликса было ясным, его слова разумны и осмысленны. Впервые, после того как они покинули Монтобан, у Феликса разыгрался настоящий аппетит и он не отказывался от того, что ему предлагали, а это с большой долей уверенности означало что мальчик начал поправляться.С другой стороны, Тарквин слишком часто видел смерть, чтобы предаваться тщетным надеждам и пустым иллюзиям. Его беспокоила не только сама рана или инфекция, распространившаяся на правую руку мальчика и сопровождавшаяся таким характерным всепроникающим запахом, который Тарквин не спутал бы ни с чем. В армии Сульта о солдатах не заботились вовсе. Еще до того как пуля из мушкета пробила Феликсу плечо, он уже, по-видимому, находился в состоянии крайнего истощения, его сопротивляемость болезням была сильно подорвана из-за отсутствия отдыха, питания и должной гигиены.– Тебе нужно поспать, – предложил Тарквин Исмаилу, подойдя к костру Длинные весенние сумерки сменились густой темнотой, речка нашептывала что-то тайное, протекая мимо каменных стен мельницы. По выражению лица Тарквина Исмаил понял, что спорить с ним бессмысленно. Забравшись под телегу, в которой спал Феликс Карно, Исмаил положил голову на свои вытянутые руки и с видом человека, давно привыкшего использовать твердую землю вместо постели, погрузился в сон.Сумерки тяжело нависли над фруктовыми садами и огородами Шартро. Бережно выращиваемая на шпалерах виноградная лоза, подрезанная несколькими неделями раньше, после того как миновала последняя угроза холодов, начала проявлять признаки новой жизни. Вверху простиралось бледно-лиловое небо, на котором появились первые вечерние звезды, налитые золотым прозрачным светом. Воздух был теплым и нежным и источал ароматы весны.Память Тарквина возвратилась к такой же мирной ночи в Англии, и тоска по родным местам охватила его. Весеннее время в Дорсете было столь же непередаваемо очаровательным, как и весна во Франции.Тарквин ехал по длинной дороге, окаймленной платанами, и наконец въехал в арку, из которой открывался вид на дом, сады и надворные постройки Шартро. В сумраке трудно было различать характерные особенности дома, а фонари вдоль входа еще не были зажжены. Ни одно из окон не светилось, и Тарквин, пытавшийся в течение нескольких минут вызвать кого-либо стуком, результата не добился. Он подумал, что дома никого нет, даже лакея или горничной. Никто не откликнулся на его громкий зов и на конюшне, куда он тоже заглянул.Тарквин возвратился во внутренний двор и оседлал Сиама. Какое-то время он сидел, вслушиваясь в шепоты темноты, но не смог ничего различить, кроме доносящегося издалека лая собаки и храпа лошадей в конюшне. Окна были по-прежнему темны, и тогда Тарквину пришла в голову мысль, что следовало бы заглянуть на винокурню, где он сможет найти кого-нибудь и узнать, куда все подевались. Луна уже взошла, и Тарквин повернул Сиама на тропинку, освещенную призрачным лунным светом.Исмаил и Феликс остались в Сен-Фор, а Тарквин пустил лошадь в галоп, чтобы успеть предупредить семью де Бернаров о возвращении мальчика и о необходимости подготовить для него комнату и вызвать доктора. Он не ожидал, что не встретит здесь ни души, и отсутствие слуг начинало его беспокоить, хотя Ровена рассказывала ему, как мало челяди у них осталось.Повернув Сиама, Тарквин поехал прямо по вспаханному полю, не обращая внимания на взошедшие посевы.Тарквин увидел прямо перед собой серебристое строение. Здесь он наконец-то встретил признаки жизни: лай собаки и приглушенное ржание лошади, доносившиеся откуда-то из глубины толстых каменных стен. Сиам навострил уши и негромко заржал в ответ.Тарквин остановился у большой деревянной двери, толкнул ее и вошел внутрь. Он очутился в похожей на пещеру комнате, которая, по-видимому, была складом, так как он почувствовал запах алкоголя и покрытого плесенью дерева, который был знаком ему еще по Глен Роузу. Освещение здесь было значительно лучше, и Тарквин направился вперед мимо бочек и упаковочных корзин вдоль узкого коридора, стены которого терялись во мраке. Вскоре он попал в другую, меньшую по размерам комнату, где звук его шагов глухим эхом отдавался от стен. Наконец Тарквин очутился в помещении с высокими потолками, занятом двумя медными чанами, в которых он сразу опознал перегонные кубы. Деревянная бочка высотой не больше его колена стояла рядом со вторым чаном, к которому были подсоединены медные трубки и воронка. В тишине было слышно, как стекает по каплям сконденсированная жидкость.Внезапно тишину нарушило шуршание одежды и перед Тарквином появилась из тени фигура в поношенном клетчатом пледе. По изумленному лицу, обрамленному волосами медного цвета, и по протянутым к нему изящным рукам Тарквин узнал Ровену.– Вот это встреча! Что ты здесь делаешь? – воскликнула она по-французски. – Я думала, что ты в Берлине!Тарквин несколько растерялся, не зная, что сказать. Он догадался, что Ровена ошибочно приняла его за кого-то другого. Он видел, что она устремлена к нему, видел ее смеющееся приближающееся лицо. Вдруг она остановилась, дыхание ее сорвалось, и она схватилась руками за горло – изящными, милыми руками, которые всего минуту назад готовы были, Тарквин мог в этом поклясться, обнять того человека, за которого Ровена приняла его.– Квин!Он даже не осознал, что она произнесла его имя. Он чувствовал только мучительную ревность, раздиравшую его грудь, словно раскаленный белый коготь, – чувство, до сих пор ему не знакомое, а потому вдвойне неприятное. Значительным усилием воли он подавил свои эмоции, признаваясь в том, что сейчас есть другие, более важные дела, нежели его обида на то, что Ровена приняла его за кого-то другого.– Ровена, речь пойдет о Феликсе.Глаза Ровены заблестели.– Феликс? Он здесь? Дядя Анри привез его домой из Парижа?– Из Парижа? Нет, Ровена, Исмаил и я привезли его из Тулузы. Он болен, очень болен. Я вовсе не уверен... – Тарквин увидел, как бледность покрывает ее щеки. Его руки непроизвольно протянулись к ее плечам: – Ровена!.– Где он?Тарквин объяснил. Ровена мрачно слушала, ее глаза были устремлены на его лицо.– Да, доктор живет здесь поблизости, – ответила она, когда он сказал, что нужна медицинская помощь. – Я пошлю за ним Армана.Затем она окликнула: – Фердинанд, Фердинанд!Темная взъерошенная голова показалась из-за дальнего конца перегонного куба.– Да, мамзель?Ровена обратилась к парнишке и стала говорить по-французски столь быстро, что Тарквин, хорошо знавший этот язык, с трудом улавливал ход ее мыслей.– Молодой хозяин Феликс возвращается домой, Фердинанд, но он очень болен. Я должна идти к нему и не знаю, когда я вернусь. Ты останешься вместо меня сегодня вечером. Ты все помнишь, что я тебе показывала?Фердинанд нахмурил брови, – Думаю, что запомнил.– Хорошо. Я оставлю с тобой Клари, чтобы тебе не было одиноко, но ты не должен позволять ей жевать что-нибудь. Ты понял?Фердинанд кивнул, его глаза округлились от сознания огромной ответственности, легшей на его десятилетние плечи.– А если я засну, мамзель? – его голос снизился до жалобного шепота.Ровена нагнулась и поцеловала его в курчавую головку.– Ничего страшного. Здоровье Феликса намного важнее, чем испорченная бочка коньяка. Но постарайся для меня, ладно? Кто знает, может, у тебя способности к виноделию и ты в один прекрасный день станешь лучшим мастером в Шартро.Она выбежала из комнаты, не замечая обращенного на нее обожающего взгляда. Тарквин помог ей оседлать рослого мерина, стоявшего на привязи во внутреннем дворике, и они тронулись в путь. Никто из них не произнес ни слова. Ровена ехала с тем же пренебрежительным невниманием, которое она демонстрировала по отношению к Тарквину, когда он впервые встретил ее на занесенной снегом дороге, ведущей в Глен Роуз. Достаточно долго они задержались только на конюшне, чтобы проверить, прибыла ли телега с впряженным в нее быком, которая должна была привезти Феликса, и послать за доктором Армана, сразу же появившегося на требовательный зов хозяйки.– Куда, дьявол их побери, все подевались? – требовательно спросил Тарквин, спешившись с лошади перед Большим домом, и стал взбираться вслед за Ровеной по узким ступенькам вверх. Толкнув небольшую дверь, она ввела его в комнату, где сильно пахло лекарствами.– Симон еще не закончил посадку растений в поле, – объяснила Ровена. – Он никогда не возвращается домой раньше девяти или десяти часов, а иногда и позже. А дядя Анри и другие члены семьи отправились в Париж искать Феликса. Мы считали, что все это время он находился в Париже.Рука Ровены задержалась под лампой.– О, Квин, неужели он так плох?Пламя осветило ее лицо, и Тарквин смог заметить ямочки на ее щеках и нежный овал рта с полной нижней губой, которая слегка дрожала, когда она смотрела на него Он быстро подошел к ней и взял светильник из ее рук.– Я не лгу тебе.Его голос был хрипловатым. Тарквин стал зажигать остальные лампы. В их неярком свете можно было разглядеть потолок со стропилами, увешанными букетами высушенных полевых цветов и длинными гирляндами чеснока. На полках стояло множество кувшинов, баночек, коробочек. А над ними были развешаны сосуды с длинными горлышками и подписанными аккуратным почерком этикетками: «подсолнечное масло», «масло из грецких орехов», «лавандовый мед».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59