Щелкунчик легко отделался, получив обвинение в непредумышленном убийстве, но его вера в эффективность огнестрельного оружия рухнула. Два оставшихся патрона – все равно что ничего.
Потому-то он и не хотел их тратить на жалкого латиноса Авилу. Вот уж кого Щелкунчик не ожидал увидеть в «Райских Пальмах»! Авила материализовался из дождя, словно призрак утопленника, и заныл о деньгах, которые Щелкунчик слупил с миссис Уитмарк.
– Ты знаешь, кто она? Знаешь, кто у нее муж? – верещал Авила. Пока он, как терьер, гонялся за Щелкунчиком по стоянке, Сцинк и две женщины укрылись от дождя у стены мотеля. В крайне сумбурном диалоге Эди Марш уловила главное: Щелкунчик провернул дельце на семь тысяч долларов.
Забавно, что ей он об этом рассказать забыл. Как и о кольце.
Револьвер Щелкунчика встревожил, но не отпугнул Авилу. Все восемьдесят миль пути он молил Чанго о защите и чувствовал себя в относительной безопасности. Щелкунчик же весь дергался и выглядел отвратительно – возможно, в него вселились злые духи.
– Отдай деньги! – потребовал Авила.
– Говна тебе на лопате! – прорычал Щелкунчик.
Он отвернулся, и Авила вскочил ему на спину. Щелкунчик его стряхнул, но упрямец снова запрыгнул, порвал костюм и вышиб из руки бутылку виски. Вот такой парой они кружили под дождем, пока Щелкунчик не попятился к пальме сабаль и шарахнул наездника о ствол. Авила пискнул – уже по-настоящему – и свалился на землю.
Щелкунчик, отдуваясь, прихромал к Эди:
– Подержи револьвер, а я придушу эту сволочь!
Эди неохотно приняла оружие и наставила его на Бонни и Сцинка. Щелкунчик навалился на Авилу и, отдуваясь, принялся за избиение. Ощутимая боль удивила бывшего строительного инспектора. Когда же под кулаком Щелкунчика хрустнул его нос, Авила осознал все безрассудство надежды на божественное вмешательство. Вероятно, Чанго не простил ему несостоявшегося жертвоприношения коати.
Когда на его горле сомкнулись пальцы с грязными ногтями, Авила подсчитал весь серьезный урон: сломан нос, правая ляжка искромсана осколком бутылки, на левой руке незажившая после распятья дырка, распоротый козлом пах. А сейчас и дыхалку перекроют.
Хрен с ними, с семью тысячами! – подумал он. К едрене матери Гара Уитмарка! Рви когти!
Авила со всей силы саданул коленом Щелкунчику в промежность. У того дрогнули веки, но хватки на горле он не ослабил. Авила дважды повторил прием и все же добился желаемого результата: Щелкунчик застонал и завалился вбок. Авила с трудом поднялся, сделал три шага и, поскользнувшись, упал. Снова встал и услышал за спиной дыханье Щелкунчика. Не разбирая дороги, Авила бросился к шоссе.
Дождь мешал хорошенько разглядеть двух бегущих по автостраде мужчин. На губернатора и Августина не походили – не те размеры и стать. Джим Тайл поставил патрульную машину в сотне ярдов от дороги и потому не мог определить, сломана ли челюсть у длинного. Может, это просто местный пьяница в промокшем полосатом костюме.
Черный джип оставался у мотеля, и полицейский решил пока ничего не предпринимать.
Авила пробежал полмили и выдохся. На мосту «Чайный столик» он остановился и перегнулся пополам, хватая ртом воздух. Бывший инспектор голосовал проезжавшим машинам, но ни в одном ледяном сердце не нашлось места для грязного, слюнявого и окровавленного путешественника. Он страшно огорчился, когда в окне проскочившего «эйрстрима» увидел веснушчатую девчонку, которая его фотографировала.
Мир ополоумел, сокрушался Авила, если раненый человек становится развлечением для проезжающих.
Тем временем из-за дождевой завесы появился Щелкунчик и зашаркал по мосту, как оживший мертвец. Оружием он избрал ржавый шпиндель от брошенного трейлера «джетски».
Авила умоляюще вскинул руки:
– Будем считать, ничего не было, ладно?
– Стоять! – Щелкунчик покрепче ухватил шпиндель и занес над головой, как кувалду.
Авила отчаянно пискнул и бросился боком с моста. Он пролетел всего четырнадцать футов, но для человека, панически боящегося высоты, это было равносильно прыжку с четырнадцатого этажа. Авила даже поразился, что врезался в воду и уцелел.
Вода была теплой, но шел отлив. Авилу понесло в океан, и у него не было сил сопротивляться. Намокшая одежда тянула вниз, тогда он сбросил ботинки, брюки и сорвал рубашку. Скоро огни Морского шоссе скрылись в дождливой темноте. Лишь высоко в небе временами вспыхивали зарницы. Когда нечто твердое ткнулось Авиле в копчик, он решил, что это морда огромной белой акулы и настал его смертный час.
Но это был лишь кусок фанеры. Авила вцепился в него, как искалеченная лягушка, и подумал об иронии судьбы. Эту спасительную деревяшку могло сорвать с крыши, которую он за взятку не проверил. Или с ним так грубо шутит Чанго?
Авила дрейфовал всю ночь, проклиная ураган, принесший ему столько бед: садист, любивший пончики, Уитмарк и, конечно, Щелкунчик. К рассвету дождь прекратился, но солнце так и не выглянуло.
В полдень послышался шум двигателя. Высокая белая яхта сбросила ход в пределах слышимости, и Авила завопил о помощи. Он махал. Капитан и его клиенты в тропических нарядах помахали в ответ.
– Держись, амиго! – крикнул капитан, и яхта уплыла.
Через двадцать минут Авилу взял на борт катер береговой охраны. Ему дали сухую одежду, горячий кофе, накормили домашним чили. Благодарный Авила ел молча. Потом его отвели вниз, в маленькую каюту, где состоялась встреча с чиновником из Службы иммиграции и натурализации.
На ломаном испанском чиновник спросил Авилу, из какого кубинского порта он бежал. Авила рассмеялся и сказал, что живет в Майами.
– Как же вы оказались здесь в одном белье?
Авила объяснил: на него напал грабитель, и он прыгнул с моста в Исламораде.
– Говорите правду, – строго сказал чиновник. – Ясно же, что вы беженец. Откуда вы – из Гаваны, из Мариэля?
Авила хотел было спорить, но тут его озарило: это лучший способ избавиться от всех неприятностей. Что его ожидает в нынешней жизни? Неумолимая жена, пострадавшая теща, личное банкротство, гнев Уитмарка и, вероятно, уголовное обвинение.
– Что мне будет, если я признаюсь? – спросил Авила.
– Ничего. Вас обработают в Кроуме, а потом, скорее всего, отпустят.
– Если я политический беженец?
– Это обычная процедура.
– Si, – сказал Авила. – Yo soy balsero. Я беженец.
Чиновник вздохнул с таким облегчением, что Авила, как бывший госслужащий, понял, что избавил человека от груды писанины.
– Su nombre, роr favor?
– Хуан. Хуан Гомес. Из Гаваны.
– Чем занимались на Кубе?
– Я был строительным инспектором.
27
Они сидели в джипе – Эди с револьвером на переднем сиденье, Бонни прижалась к губернатору на заднем.
– А если он не вернется? – спросила Бонни.
Эди сама об этом думала. Надеясь, что так и будет. Проблема в том, что Щелкунчик унес чертовы ключи от машины.
– Вы сможете замкнуть зажигание? – спросила она человека в купальной шапочке.
– Это будет угон, – ответил тот.
От его голливудской улыбки брала оторопь.
– Почему вы не боитесь? – спросила Эди.
– Чего?
– Револьвера. Смерти. Вообще.
Бонни сказала, что зато у нее страху полные штаны. Дождь стихал. Никаких признаков Щелкунчика или Авилы. Эди не могла отвести взгляда от человека, назвавшегося Сцинком.
– В чем дело? – спросил он. – Моя шапочка?
Эди подняла револьвер.
– Вы бы могли отнять его у меня в любой момент, и вы это знаете.
– Может, мне не хочется.
Вот это и пугало. Какой смысл держать на мушке такого человека?
– Я тебя не обижу, – сказал Сцинк и опять улыбнулся.
Эди Марш просто млела от симпатичных морщинок у глаз. Она взглянула на Бонни:
– Кажется, я понимаю, что ты нашла в этом парне.
– Мы просто друзья.
– Да? Тогда, может, скажешь, что он задумал?
– Я не знаю, честно. Самой бы хотелось узнать.
Эди потряхивало, все чувства перепутались. Выходя из номера, где на попечении шлюх оставался мистер Стихлер, она кое-что мельком увидела по телевизору. Сюжет о поездке Президента Соединенных Штатов в район, пострадавший от урагана, вернул ее к прежней мечте. Рядом с Президентом стоял недурственной наружности высокий мужчина лет тридцати с хвостиком, которого телеведущие назвали его сыном. Когда же они сказали, что он живет в Майами, на Эди снизошло странное озарение. Что из того, что он не Кеннеди? Может, конечно, юный республиканец слишком праведен, чтобы снимать в баре горячую девчонку для постельных забав? Но если он мечтал об этом всю свою задавленную жизнь? И он сын Президента. Это нужно взять на заметку, размышляла Эди. Особенно если нынешняя афера с ураганом будет разворачиваться с такой же ураганной скоростью.
Она положила пистолет на сиденье и сказала пленникам:
– Убирайтесь. Сейчас. Я скажу, вы меня сбили с ног и убежали.
Бонни посмотрела на губернатора.
– Твой шанс, девочка, – сказал Сцинк.
– А вы?
Губернатор покачал головой:
– Я обещал Джиму.
– Это еще кто? – спросила Эди.
– Тогда, похоже, мы остаемся, – сказала Бонни.
Сцинк попытался ее уговорить:
– Позвонишь Августину, скажешь, что с тобой все в порядке.
– Нет.
– И мужу позвонишь.
– Нет! Только когда все закончится.
Эди разозлилась. С ними никаких нервов не хватит. Щелкунчик прав, они чокнутые.
– Чудненько, – сказала она. – Оставайтесь, раз вы такие недоумки, а я сваливаю.
– Отличное решение, – одобрил Сцинк.
– Скажете, я ушла в туалет.
– Запросто, – обещала Бонни.
– Мол, у меня месячные, и все такое.
– Сделаем.
Сцинк подался вперед:
– Не оставишь мне револьвер?
– С удовольствием, – сказала Эди.
Может, этот улыбчивый пристрелит Щелкунчика. Не считая синяка на правой груди, у нее сорок семь тысяч причин не расстраиваться по этому поводу.
Эди хотела передать оружие, но Сцинк вдруг отмахнулся и сказал:
– Хотя, если подумать…
Эди обернулась, и у нее перехватило дыхание. К стеклу прижалась мокрая физиономия Щелкунчика. С расплющенным носом и изуродованным ртом – вылитая горгулья.
– Соскучилась, крё-ооошка? – пропел Щелкунчик. Его бледные губы извивались по стеклу, как ленточные черви.
Джима Таила подмывало вызвать подмогу, но это положило бы конец тщательно оберегаемому отшельничеству губернатора.
Они давно условились: никакой кавалерии, если нет угрозы для невинных людей. Джим раздумывал, можно ли считать туристку невинной жертвой. Ее и Сцинка уже могли убить.
Тайл угрюмо смотрел на машины, мчавшиеся по автостраде под проливным дождем, и снова корил себя, что позволил эмоциям возобладать над рассудком. Бренда осталась жива. Следовало возблагодарить бога и успокоиться.
А он не угомонился. И губернатор легко получил от него номер машины.
– Борьба с паразитами, – так выразился Сцинк, когда они покидали больницу. – Сотворивший это с миссис Рорк – представитель нежизнеспособного вида. Генофонд не нуждается в его услугах. С этим согласился бы и сам Дарвин, разве нет?
Патрульный лишь попросил его быть осторожнее.
– Джим, нас окружают говнюки мутанты. Посмотри, что они сделали с Флоридой.
– Номера могли снять с другой машины, – ответил полицейский из холодной дали своих мыслей. – Тогда это тупик.
Губернатор высвободился из крепкой хватки друга.
– Они превращают край в выгребную яму. Одни с оружием, другие с портфелями – все они преступники.
– Борьба с паразитами.
– Мы делаем что можем.
– Будь осторожен, капитан.
Губернатор сверкнул жемчужной улыбкой кинозвезды, благодаря которой победил на выборах. И Джим его не удержал – дал отправиться на поиски черного джипа, который сейчас поливало дождем перед мотелем «Райские Пальмы». В машине сидели три человека, и Джим надеялся, что двое – это Сцинк и Бонни.
Внимание патрульного привлек темный силуэт на шоссе.
По обочине торопливо шел высокий мужчина. Он странно кренился, точно ему тяжело идти прямо, не выходя на проезжую часть.
Мужчина вздрогнул, когда ему в лицо ударил свет фар встречного бензовоза.
Теперь Джим хорошо разглядел скособоченную челюсть.
Человек прошел под яркой вывеской мотеля, приблизился к джипу и склонился к окошку. Потом обежал машину и сел на место водителя. Из выхлопной трубы вырвался дымок, мигнули стоп-сигналы.
– Приехали, – сказал Джим и запустил двигатель.
Ночь вдруг взорвалась сине-белыми вспышками.
В этот момент Щелкунчик сдавал джип задом, пофыркивая насчет того, что случилось с Авилой:
– Козел сиганул с моста! Ты бы видела… Эй! Что за черт?
Повсюду вспыхивали яркие огни, отражаясь в лужах, на коралловых стенах мотеля и кронах пальм.
Щелкунчик сбросил скорость на нейтраль:
– Легавые, зараза!
– Не может быть! – сказала Эди, понимая, что он прав.
К джипу приближалась фигура в сером. Щелкунчик опустил стекло: здоровенный патрульный, да еще чернокожий. Его машина стояла поперек дороги, блокируя выезд.
Подгоняемые страхом, мысли разбегались в пьяной голове Щелкунчика: Господь всемогущий! Маменьку с папенькой кондратий бы хватил, узнай они, что меня уделал черножопый! Особенно маменьку.
Щелкунчик мгновенно все понял: полицейская баба выжила либо успела рассказать о нападении, сообщив приметы джипа и, наверное, его самого.
Вот тебе и черная власть.
Знал же, что после происшествия с бабой нужно бросить джип. Загнал бы тачку в ближайший канал, и все дела. Но как же хороша тут стереосистема! Реба, Гарт, Хэнк-младший никогда еще так классно не звучали. Всю жизнь Щелкунчик мечтал о приличных динамиках в машине. Он оставил джип из-за потрясающего стерео, и вот теперь приходится расплачиваться.
Сучий здоровяк ниггер приближался к машине, вытаскивая пистолет.
Одноглазый потрепал Щелкунчика по плечу:
– Вылазь, шеф.
– Чего?
– Я бы вышел.
– Все, – пробормотала Эди. – Влипли.
– Заткнись! – заорал Щелкунчик.
Он схватил с сиденья пистолет и через окно выстрелил в полицейского, умудрившись попасть ему в грудь. Тот рухнул навзничь, подняв из лужи тучу брызг.
– Спокойной ночи, ниггер!
Сцинк остолбенел, Бонни и Эди завизжали. Щелкунчик врубил скорость и, сжигая покрышки, рванул с места.
– Вида-али?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45