Платов надвинул на лоб фуражку, взмахнул рукой. И сразу все на батарее ожило: приборы, механизмы, быстрые мысленные расчеты начали боевую работу.
«Юнкерсы» и «хейнкели» летели на разных ярусах, эшелонами. Приблизившись к переднему краю, они построились так, что Платов сразу разгадал их маневр: они хотели пройтись по первой линии траншей полосою бомб. Пушки Платова и все зенитки других батарей открыли огонь. Порядок вражеских самолетов расстроился. Бомбы пошли вниз как придется, легли не полосой, а зигзагами, минуя линию занятых нашей пехотой траншей. Самолеты ушли вразброд и вновь приблизились повторным заходом. Завеса заградительного огня снова встретила их. Вместо сплошной полосы бомб на переднем крае получились только рассеянные точки разрывов. В третьем заходе враги решили густо накрыть бомбами мешающие им зенитные батареи. Платов командовал, а его пушки стреляли быстрее, чем всегда. Фашисты сквозь этот огонь не прорвались. Бомбы легли впереди батареи на пустое болото, один из двухмоторных «чонкерсов» рухнул вниз, другой, одномоторный, был подбит и едва дотянул до расположения немецкой пехоты.
Так начался этот день.
До самого вечера сплошные налеты не прекращались. Поэшелонно, и на различных ярусах, и рассредоточение, и выходя из-под солнца, и пикируя одновременно с фронта, с флангов и с тыла - все тактические приемы, уже давно разгаданные зенитчиками, применяли немцы, чтобы осуществить основной замысел дня - пройтись ряд за рядом полосами бомб по всей территории, занимаемой нашими действующими частями: по первой линии траншей, по землянкам командных пунктов, по речной переправе, по огневым позициям тяжелых минометов и артиллерии, по коммуникациям ближнего тыла.
Но везде и всюду они наталкивались на непрерывный ураганный зенитный огонь. Бомбы не успевали быть сброшенными или летели вразброд, большая часть их не приносила вреда. Каждая из наших зенитных батарей сбила в этот день по несколько самолетов.
На багарею Платова только успевали подвозить снаряды. В разгар налетов батарейцы давали небывалый еще темп стрельбы: снаряд каждые три секунды Напряжение, испытываемое людьми и орудиями, превышало всякие предвидения уставов. В расчете Байшира от большого количества выстрелов на стенках патронника наслоился нагар. В момент, когда группа «юнкерсов» нацеливалась спикировать на батарею, при очередном выстреле произошло заклинение снаряда - он не дошел в патронную часть. Головной «юнкере», свистя и завывая, уже несся вниз.
- Опустить ствол! - скомандовал Байшир и, схватив банник, одним скачком достиг дульной части орудия, выбил банником снаряд.
Другим коротким банником заряжающий прочистил патронную часть, и пикирующий самолет врага был встречен снарядами в прежнем темпе: три секунды - снаряд. Разрывы вспухли перед самым мотором бомбардировщика, его пилот растерялся, сбросив бомбы, рванулся вверх. 200-килограммовая бомба разорвалась в восьмидесяти метрах от огневой позиции, засыпав всех землей и песком. Но вслед за бомбой, кренясь и шатаясь, объятый пламенем, падал на лес самолет, пробитый снарядом Байшира. А Байшир уже не глядел на него. Скомандовав: «Поймать вторую цель!», он встречал снарядами следующего ринувшегося в пике бомбардировщика. Тот тоже сбросил бомбу слишком поспешно и взмыл, спасаясь. Бомба упала в двухстах метрах от батареи, в пустое болото.
- Третья цель! - скомандовал Байшир.
Но третий бомбардировщик не решился пикировать и ушел за вторым. Тут Байшир заметил, что в работе затвора его пушки - задержка, цапфа не зашла в гнездо, затвор вручную не открывался, рукоять, скользя, обходила вокруг валика. Всмотрелся, увидел вмятину от осколка.
На пятикилометровой высоте с северо-запада показалась вторая группа «юнкерсов», идущая к батарее.
- Заменить! - коротко крикнул Байшир и вместе с заряжающим Зариповым и с наводчиком Пилипчиком взялся разбирать механизм. Пока другие орудия батареи яростным огнем не давали «юнкерсам» пикировать, на место испорченной рукояти была поставлена запасная, и Байшир ушел открыть по самолетам огонь, они рассеялись, не сбросив бомб.
В середине дня батареей был сбит еще один самолет, на этот раз «хейнкель», затем Байшир подбил двухмоторный «юнкерс», а несколько минут спустя у перетруженного орудия старшего сержанта Мельника не сработала автоматика. Чтобы вышла гильза, заряжающий, ефрейтор Мусатов, стал открывать затвор вручную. Тут ни с того ни с сего автоматика сработала. Мусатову гильзой раскроило губу так, что подбежавший к нему санинструктор Зайцев сразу определил: без наложения шва не обойтись. Платов приказал отправить Мусатова в медсанбат. Окровавленный, перевязанный Мусатов заявил, что способен идти пешком, и отправился в путь вместе с Зайцевым.
- Ну что ж, Петя, - сказал ему по дороге Зайцев, - по приказанию командира останешься в медсанбате, лечиться будешь.
- Да ты что, - промычал сквозь повязку раненый, - смеешься надо мной? Что же я, не ленинградец, что ли? В такое время чтобы я остался там? Вот наложат шов, вернусь обратно на батарею!
И в тот же день ефрейтор Мусатов занял прежнее место у четвертого орудия платовской батареи.
За время его отсутствия Байшир совершил еще одно неплохое дело. Вновь взявшись обстреливать наш ближний тыл, враг поднял в воздух аэростат наблюдения. Это грозило неприятностями для всех наших частей. Дав четыре точных выстрела прямой наводкой, Байшир заставил аэростат снизиться, и снаряды немецкой артиллерии опять стали падать бесцельно.
«Закомандовавшийся» Платов потерял голос и мог только шептать команды на ухо лейтенанту Полевичему - тот передавал их, как мощный радиоусилитель.
Вечером, разгоняя и преследуя последние группы вражеских самолетов, в бой вышли наши «илы». В хвост к одному из «илов», внезапно прорезав облако, пристроился «мессершмитт». Стрелять по нему снарядами было нельзя: слишком малой была дистанция между ним и «илом». Платов приказал открыть огонь из пулеметов. Ефрейтору Исаенко понадобились только три очереди, чтобы поврежденный «мессершмитт» отвалился от «ила», и тот, развернувшись, пустился его преследовать.
Темнело… Вернуть утраченные позиции фашистам и в этот день не удалось. Наша пехота не отдала им ни метра земли.
Четыре сбитых, один подбитый и несколько поврежденных самолетов врага. Сотни сброшенных мимо Цели и сотни вовсе не сброшенных бомб. И если не считать разорванную губу Мусатова - ни одного раненого и убитого на батарее… Не прекрасный ли это успех за день боевой работы батарейцев Платова? А за все дни боевых операций был ранен только один человек- Гудков.
Мышцы батарейцев от усталости одеревенели. По удача была столь несомненной, радость столь велика, что все легли спать только после десятка исполненных хором под гармонь песен.
Ночью зарядил дождь, прервал действия авиации и зенитчиков на два дня.

Конец операции
7 октября
Утром, в последний день операции, немцы прекратили всякие контратаки, батареей Платова был сбит еще один самолет - по счету десятый, и батарея получила приказ перейти на новую огневую позицию. Вместе с приказом пришло письмо от командира полка:
«Товарищ Платов!
Дружески обнимаю и крепко целую тебя, как сына, как воина, как героя. Большое тебе спасибо, что бьешь немцев. Мсти им, дорогой мой, бей до последнего гада. Слово большевика ты сдержал - молодец. Представляю тебя к награде. Очень буду рад увидеть орден на твоей славной груди. Только не зазнавайся, упорней работай и добейся, чтобы каждый твой залп поражал фрица. Рви своими боевыми снарядами фрицев вместе с их самолетами в воздухе, чтобы ни одного метра не смогли они пролететь над нашей священной землей. Передай привет всему личному составу. Жму вам всем крепко руки, боевые мои друзья! Ваш Зенгбуш».
А вслед за письмом Зенгбуш появился на батарее сам. Платов начал было рапортовать официально и строго, но Зенгбуш по-простецки обнял и поцеловал его, а затем, выстроив личный состав батареи, объявил о присвоении очередных званий всем отличившимся. Младшими сержантами в эту минуту стали ефрейторы Исаенко и Лупанин, ефрейторами - красноармейцы Егоров, телефонистка Маруся Щербакова и многие другие.
- Хорошо повоевали, да мало! - сказал Лупанин. - Еще десяток бы сбить!
Едва «батя» уехал, товар Дуся, сверкая всем рядом своих ровных зубов, блестя хитрыми глазенками, запела сочиненные мною для бойцов частушки:
Первый раз дошла до фронта,
Но бояться не пришлось
Столько фрицев с небосклонта
В землю носом сорвалось!
Из отечественной пушки
Научилась я стрелять,
Навалила у речушки
Пикировщиков штук пять.
Если в сене есть иголка,
Все равно ее найду!
От зенитного осколка
Фрицы с неба упадут!
Ехал гад на самолете,
Да нарвался на стрелка,
Коль ты гад - лежи в болоте,
А не лезь под облака!
Катит он Илья-пророком,
По-над тучей, в город мой,
Да пришлепнется он боком
К ленинградской мостовой!
Схватила за плечи первого попавшегося бойца и пустилась с ним в пляс.
Как-никак она находилась в полутора километрах от берега Невы. На Невском «пятачке» ей было бы не до пляски.
… Батарея выполнила свой долг, - пора переходить на новые позиции! А в общем-то жаль уходить отсюда, с Невской Дубровки, хоть картина перед наблюдателем, стоящим на правом берегу Невы, и безрадостна!..
На месте прежде красивой, полной садов, яркоцветных дач и рыбацких домов Московской Дубровки не осталось никаких следов поселка и - ни единого дерева по всему берегу вплоть до Арбузова. А там видны остатки нескольких каменных домиков да куски стволов срубленных снарядами деревьев. Серая песчаная пустыня, изрытая воронками, из которых горчат подбитые танки да обломки бревен от искрошенных землянок и блиндажей. Вся земля, пахнущая даже на расстоянии кислыми взрывными газами, перепахана рваным металлом несколько раз. И ничего больше в этой пустыне нет. Только метров за семьсот от берега начинается изломанный, израненный, полный мертвых гитлеровцев, но все еще живой и опять принявший в себя живых врагов лес… Да видны с правого берега заложенные бревенчатыми щитами и чем придется входы в норы сражающихся защитников «пятачка»…
В этих норах с 9 октября засела героическая сводная стрелковая рота, которая после окончания операции врылась в Невский «пятачок», чтобы оборонять его. В этой роте были бойцы, командиры и политработники 330-го полка 86-й стрелковой дивизии, и 11-й отдельной стрелковой бригады, и моряки-балтийцы, которые поклялись, что будут сражаться здесь, не щадя своей жизни, и ни за что не уйдут оттуда!
Штурм Ленинграда сорван!
От Невской Дубровки до Ладожского озера пути на машине, даже по разбитым и запруженным фронтовым дорогам, каких-нибудь два часа.
В день окончания операций, 7 октября, на Ладоге бушевал шторм, длившийся уже несколько суток. Но, пренебрегая непогодой, в очередной рейс через озеро отправился буксирный пароход «Батурин». В этот день он едва не погиб - не от шторма, а от огня вражеской артиллерии.
Однако, прежде чем приступить к рассказу об этом дне, я хочу окинуть общим взглядом события, происходившие в течение двух недель на Синявинском выступе.
Ведь с позиций одной маленькой батареи в те дни было в общем-то так мало видно!
Я не знаю точно дня начала наступления основных сил 2-й Ударной армии. Они двинулись в бой не на много дней раньше войск Невской оперативной группы. В полосе наступления армии приходился труднейший участок: от Липок на берегу Ладоги до Гонтовой Липки и Гайтолова - то есть местность к северу от Синявинских высот, так называемый Синявинский выступ, занятый немцами с осени 1941 года.
Этот Синявинский выступ, ограниченный с запада Невой, на востоке состоит в основном из территории прежних Синявинских торфоразработок. Вся местность здесь, расположенная на три метра ниже уровня моря, уныла и оголена. Торфяное болото только коегде покрыто мелкой порослью Оно изрыто глубокими, в рост человека, карьерами, сплошь примыкающими один к другому и разделенными между собою тонкими стенками для того, чтоб по ним можно было ходить и вывозить торф.
Строго параллельные и перпендикулярные, пересекающие одна другую, как строгая сетка, линии водосборных канав да насыпи столь же графически правильно проведенных узкоколеек превращают всю местность в трудно проходимую даже в мирное время полосу. Прямоугольники карьеров, ямы, болотца заполнены водой. Никаких проезжих дорог, кроме узкоколеек, здесь нет и не было.
С осени 1941 года немцы превратили в узлы обороны кое-где разбросанные здесь на чуть возвышенных местах («островах») рабочие поселки. Настроив в них и повсюду вокруг бесчисленные цепи оборонительных сооружений, дотов, дзотов, минировав свой передний край и оплетя его колючей проволокой, по которой местами в спиралях Бруно пропущен электрический ток, немцы создали на территории торфоразработок крепость, обеспеченную артиллерийским огнем с Синявинских и других высот И, естественно, приобрети уверенность в том, что никакой вооруженной силой их оттуда не вышибить Огромные запасы стоженного в штабеля торфа дали им и топливо и прекрасный строительный материал для обеспечения еще большей неприступности этой местности.
Ее-то и нужно было нам штурмовать, чтобы прорвать в самом узком месте кольцо блокады Его толщина у Ладоги не превышала десяти, а под Синявином - шестнадцати километров.
Начинавшая операцию 8-я армия была брошена в наступление южнее этой территории, по еще более длинной дуге, но зато там, в лесистой и сравнительно возвышенной местности, в тылах немецких частей, не было ни таких естественных препятствий, ни такой крепости обороны… Когда же под давлением сильнейших немецких резервов - 11-й армии Манштейна - 8-я армия была потеснена к северу, у нас не оставалось иного выбора, сделав необходимую перегруппировку, бросить 2-ю Ударную на Синявинский выступ, главными силами по возможности обходя его с юго-востока. Иначе говоря, разворачивать наступление на стыке с 8-й армией - от Гайтолова и Гонтовой Липки, сквозь Круглую Рощу и вести технику по единственной, пересекающей здесь немецкий выступ дороге - Путиловскому тракту, годному для движения танков.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87