Для них лежат письма, присланные их женами, родителями, детьми. Им отложена их доля подарков, присланных в отряд щедрым сибирским колхозом. Для их угощения приготовлена даже славная российская водка. Их ждут наградные листы, куда будет вписан их подвиг, если им удастся его совершить…
Если им удастся!.. Лишь бы не какая-нибудь нелепая случайность! Лишь бы не сделали там какойлибо ошибки. Самая частая ошибка разведчиков, уходящих в тыл врага, - преждевременная стрельба. Командир первой роты Гусев, изучающий со мною карту, сказал: «Все успехи Пресса объясняются тем, что он учел эту часто допускаемую ошибку. Он добился полной дисциплинированности: без его команды теперь уже никто не выстрелит! Он и вам расскажет, сколько раз бывал на краю гибели из-за этой ошибки, совершавшейся кем-либо из невыдержанных бойцов!»
Но та группа - не из первой, а из второй роты. Она пошла под руководством старшего сержанта Медведева. У него нет такого опыта, как у Пресса… Черепивский их учит, но самому Черепивскому командованием не разрешено ходить в тыл противника - с тех пор, как он стал командиром роты. Его дело теперь другое!
День тянется медленно. Они должны привести «языка» или хотя бы принести документы. Мы ждем. Придут или не придут?..

Группа не выполнила задачу
15 мая. 3 часа дня
Бомба разорвалась неподалеку от нас - метрах в полутораста: летит бомбардировщик. Гудят самолеты. Застрочил пулемет.
Сижу в автофургоне - штаба отряда.
… Принесли газеты. Статья Тарле, в газете 13-й воздушной армии. Отход наших войск на Керченском полуострове. Наше наступление на Харьковском направлении.
Ибрагимов лежит на кровати, поставленной поперек кузова, превращенного в палатку. Стол (за которым сейчас сидит военком Федор Михайлович Бурцев, читая книгу). Телефон. Печурка. В углу - автомат. Л впереди, на спинке кабины - в метр высотой, - зеркало в раме красного дерева.
Ибрагимов, утром вернувшийся с переднего края, встает, одевается, рассуждает с шофером о машине, на которой ехать в Городище.
Кроме той группы разведчиков, которую мы ждем, в тыл врага ходили еще одной, маленькой группой три человека. Вчера к ночи Ибрагимов поехал на передний край, «взять» их. С Ибрагимовым были два необстрелянных командира, из войск НКВД. Люди не боязливые, но никогда не лазавшие по переднему краю. Один из них, политрук, по словам Ибрагимова, «буквально похудел за эту ночь лазанья»… Группа из трех разведчиков вернулась, потеряв убитым сержанта Никитина: когда они перелезли через колючую проволоку, то были обнаружены и обстреляны из автоматов. Две пули в спину пробили насквозь Никитина. Товарищи его вытащили, он похоронен сегодня там же, на переднем крае, - смелый был, отчаянный парень, пехота удивлялась: «Откуда у вас такие берутся?»
5 часов дня
Капитан Ибрагимов командиром разведотряда назначен недавно. Его все хвалят: «Человек серьезный, выдержанный, крепкий характером, а сердцем - хороший, теплый. При нем отряд, прежде не проявлявший себя никак, быстро «поднялся», стал себя проявлять, и вот, дескать, последний рейд Пресса - пример тому!..»
Но на войне и у лучших командиров не всегда удача. Только что по телефону сообщили, что группа, встречаемая Черепивским, вышла из немецкого тыла. Ибрагимов «кодовым языком» расспросил о результатах.
Пока понятно следующее: есть убитый, есть раненые, «ганса» взять не удалось, документов - тоже. Значит, задача не выполнена. Но другие результаты и трофейное оружие есть. Ибрагимов посылает машину с военфельдшером Марусей за этой группой. Приказывает: если есть тяжелораненые - отвезти их в Жихарево, легкораненых привезти сюда.
Разговоры: все, дескать, зависит от командира. Почему Пресс ни разу не терял людей? Потому, что умелый, хороший, отчаянный командир. А вот у Черепивского командиры групп теряют людей!
- Я буду, - говорит Ибрагимов, - заставлять их всех ползать по двести метров ежедневно, чтоб умели, чтоб никакой котелок не звякнул. Академиями заниматься сейчас некогда - война, а все дело- уметь просачиваться! Особенности трудностей и опасностей работы разведчиков в настоящее время в том, что немцы - в обороне, и обороняться умеют, и тактически грамотны. Перейти их передний край исключительно трудно, а уж если проник в тыл - гуляй как хочешь, опасность несравненно меньше. Ныне не то время, когда немцы наступали. Тогда можно было въезжать в немецкий тыл на автомобиле. Я сам не раз проделывал это - заеду в немецкий тыл, укрою машину в лесу и действую. А теперь - проползи попробуй! Немцы вот и не пытаются лазать к нам!
16 мая. Утро. Шалаш-палатка
Вернувшиеся вчера раненые бойцы только что распевали песни, стреляли из трофейного немецкого карабина («Во, во, смотри, галка!»). И вот уже они уехали на машине в медсанбат, взяв с собой заплечные мешки. Все ранены легко, и никто на свои раны никакого внимания не обращает. Накануне, узнав, что их хотят отправить в Путилово, в медсанбат, они наперебой просили оставить их здесь переночевать, и, поскольку ранения легкие, Ибрагимов разрешил им это. И, таким образом, я получил возможность хорошо познакомиться с ними, побеседовать - до часа ночи вчера и на рассвете сегодня. Обсуждали все подробности рейда.
Эти семеро вышедших из немецкого тыла разведчиков, вместе со старшим лейтенантом Черепивским, вернулись в отряд вчера в половине десятого вечера, на машине, посланной за ними Ибрагимовым к 8-му поселку.
Едва долгожданная машина приблизилась и остановилась среди березок, Ибрагимов, Бурцев и я по спешили к ним. Они поспрыгивали с грузовика и веселой гурьбой пошли нам навстречу. Если б не перевязки, никак нельзя было бы заметить, что пятеро из семи были ранены.
Черепивский, упрямоголовый такой, решительный человек, пожав нам руки, сразу стал докладывать - круто и возбужденно…
А через несколько минут я уже сидел с разведчиками у печки в палатке и при свете коптилки слушал и записывал их рассказы. Они перебивали и поправляли один другого, и я, удивляясь тому, что, вопреки ранениям и усталости, они так жизнерадостны, расспрашивал их.
Перед палаткой старшина раздавал подарки - табак, мыло, конфеты, носовые платки, кисеты, носки, что-то еще… В котелках разведчикам приносили еду, но они так увлеклись рассказами, что ели совсем не торопливо и только после моих напоминаний. Запашный неподалеку играл на гитаре и пел хорошие украинские песни. А Пресс, сидя перед палаткою на пеньке, прислушивался к рассказам разведчиков (и потом, ночью, не без ревности спрашивал меня, какие у меня впечатления от этого рейда - «не его» взвода).
В разгаре беседы всем семерым разведчикам принесли письма, они их читали вместе со мною - и северянин, архангелец Евгений Баженов, ходивший в тыл врага уже больше двадцати раз, а в мирное время - колхозный кузнец, ковочный; и Иван Денисов (однофамилец того, о котором я писал накануне); и высокий, худощавый Иван Овчинников, алтаец, шахтер, здоровый, веселый…
Овчинников вел себя в рейде храбрее всех, но рассказывал о себе скромно. Деля полученную па группу махорку, и печенье, и масло, и рыбу, оживленно жестикулируя, он все еще переживал свое «хождение в тыл», и его речь была насыщена хорошими выражениями: «день-матушка», «стоим там, как лебедя», «по ходне, по мостовой», - и усмехался довольно: «За свою кровь отомстили им, гадам, все же их там положили маленько»…
За всех повел наконец рассказ Никита Евтихович Бойко, сибиряк, сержант, участник финской войны, а в эту - прибывший на фронт с пополнением сибиряков 1 марта, а до того работавший на одном из сибирских рудников пожарником:
- В ночь на двенадцатое мая пошли мы в тыл, под командой старшего сержанта Медведева, восемь человек. Старший лейтенант Черепивский направлял и провожал нас. Шли мы, значит, - Медведев Егор, замполитрука взвода Никита Баландюк, Бойко (то есть это я сам), Баженов, Овчинников, Волков, Мохов Алексей, Денисов Иван. Вышли в ночь, болото перешли по пояс, перешли передовую - охранение немецкое в большом сосновом лесу и первую линию. Дошли до минных полей, пришлось ждать, - тут сидели сутки в мелкоросье березняка, наблюдали: метров двести впереди у немцев - мостовая дорога, там они строили дзот, топорами плотничали. Другие копали траншеи. В эту ночь автомашины по дороге ходили, женский голос из леса слышался, - это лесок возле Фигурной рощи, не доходя… Словом, кругом везде немцы, голоса, движение. Подходили они к нам на пятьдесят метров, нельзя было кашлянуть, курили мы - разгоняли дым, чуть кто заснет - за ногу дернешь. Змея разок испугала нас. Просидели ночь, мокрые, мерзли здорово. Луна по лесу переходила…

Командир роты ставит задачу разведчикам,
направляемым в тыл врага. 8-я армия.
Май 1942 года.
С рассветом, двенадцатого, - труба, подъем играют у них. Поднялись фрицы, разговоры, шум у них, завтракают они, и сразу пошли на работу. Метров пятьдесят шли возле нас и тут и работали. Отползли мы метров на сто, - все березнячок, кустарник. Тут сидели день. Ходили, наблюдали - я, Баженов, Денисов…
Вечером решили воротиться и сделать засаду там, где у них с передовой в тыл проходит линия связи. Просидели в засаде до трех часов ночи, - это уже тринадцатое мая. Стало светаться, пошли на их шалаши, на их первой линии, передовой, хотели блокировать. Впереди шли Овчинников и Баженов дозором, нарвались на патруль. Два немца, которые были за деревьями, крикнули: «Уки ввех!» Мы бы их, возможно, уложили, но они были за толстыми деревьями. Они открыли огонь - шесть выстрелов из винтовки. Мы - за кусты, назад, в немецкую сторону, глубже, и перебежали их дорогу, и дальше к ним, в тыл. Но опять попали на двоих - патруль. Они подняли шум, и мы решили отступить, - кругом немцы взволновались. Отошли мы на восток, к мостовой дороге, тут еще два патруля. Мы опять назад, к немцам в тыл, сдали. И кругом обошли их, и - снова на восток, чтоб выйти на свою передовую. В лесу провели день, таились, спали…
Опять ночь. Когда подошли к мостовой в другом месте, то оказалось: у них вышка и избушки, пять штук на дороге, одна от другой далеко. С вышки нас не заметили, спали там, а у отдельной избушки - один стоял, видел и - ничего! За своих принял, что ли? Мы отошли метров двести в сторону, поворотили строго на север и опять - через дорогу, и - на восток, по болоту. И спокойно, под рассвет, вышли к себе, еще по кустам клюкву собирали (потому что выходили в разведку, взяли только колбасы да по три сухаря). Пришли в роту к автоматчикам, здесь нас ждал Черепивский. Он волновался за нас и плакал, и снились мы ему…
Четырнадцатого день отдыхали, сушились, кушали. Медведева командир роты Черепивский отстранил за неправильное руководство: когда мы туда ходили, Медведев настаивал днем взять «языка», где нельзя было: «пускай, говорил, семь человек погибнут, один останется!» - котелок не варил!
Тут пошли под моим руководством… Вот теперь расскажу, как ходили второй раз… Черепивский приказал идти к тем пяти избушкам, которые мы приметили, - одна в стороне, ее, значит, велел блокировать… И вот что получилось тут…
Часов в десять вечера, четырнадцатого, пошли… Л Медведеву Черепивский заявил, чтоб он оправдал доверие, и Медведев теперь шел под моим началом… Дошли до места нормально, часов в двенадцать, часа два сидели возле избушки, не доходя метров ста, они не спали, шуму у них много было: смех, стучали, разговоры. Мы прямо на болоте лежали, в воде.
Часов с двух, когда они утихли, мы начали действовать. Перешли их оборону и решили зайти к избушке с тыла и напасть. Дошли до их связи, перерезали связь. И сразу я выделил группу захвата, четырех человек (Овчинников, Медведев, Баженов и Мохов), а сам с тремя остался метрах в пяти сзади, на мостовой.
Я им приказал, не доходя метров пятнадцать до избушки, бросать гранаты по избушке. Они так и сделали, бросили восемь гранат. И сразу же кинулись к ней все. Когда мы набросились на избушку, видим, под ней - землянка, и там у них паника, шум, команда, открывают по одному дверь дощатую. Гранату выбросит, и выскочит, и сразу драпать по мостовой - человек пять выскочило, побросали свои винтовки.
Когда мы подбежали вплотную, стали бросать гранаты в дверь под избушку, - первым Овчинников бросил. Тут сразу стоны, крики, шум, не поймешь, чего у них было. Так еще штук восемь мы бросили, - я бросил две, Баженов - две… Перебили мы, наверное, половину тех, кто в землянке был. Овчинников собрал брошенные винтовки, прислонил их к избушке. Тут мы были уже ранены теми гранатами, что выбегавшие немцы бросили. Медведев ко мне: «Меня ранило!» Я: «Отойди метров на двадцать в болото и дожидай!» И еще у Медведева одну гранату взял, потому что меня ранило в палец, автомат вышибло и диску потерял. Тут Денисова ранило, он ничего не сказал, самовольно ушел, - не знал я, куда. Овчинникова и Баженова тоже ранило, они доложили.
Отошли все на болото, я один остался проверить, все ли налицо, и тоже взял отошел. А с Баландюком так было: он шел после всех, когда наступали. Когда мы отступили, нас собралось пять человек (а троих - нету). Я: «Где же люди?» Мохов: «Двое ушло!» (А я знал, что трое, потому что Медведева сам отослал). Думаю: все люди! Убедился, что все, - и пошли. Кричали: «Баландюк, Денисов!..»
Баландюка убило, потому что ему деваться иначе некуда, в плен некому было забрать, немцев, кроме пяти убежавших, снаружи никого не было, кто жив - в землянке остался, трусили, наружу не вылезали. Мы с час стояли там, метрах в двадцати, - ничего не слыхать. Значит, убило. Когда пришли к командиру роты, то стали пересчитывать всех: семь человек, а восьмого нет. Мы еще надеялись: может, Баландюк первым до командира роты добрался, но здесь его тоже не обнаружилось. Я потом, по приказанию Черепивского («Надо - на выручку!»), трех человек направил искать по болоту, - не нашли, ничего не оказалось…
Здоровый, загорелый, большелицый Бойко умолк, опустив свои светлые, большие, красивые глаза. Заговорил Баженов:
- Баландюк шел в метре от меня. Когда граната взорвалась в двух метрах от меня, я бежал, меня задело. Пробило мне петлицу, несколько дыр в шинели, щеку и руку в двух местах задело.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87