- Пусть погуляют!.. Передайте: в воздухе два «сто девятых» на Жихарево!
Оборачивается к наблюдателю:
- Наблюдатель! Что вам на севере видно?
На севере всем нам заметен дым. Наблюдатель отвечает с вышки:
«И - шестнадцать» пошли туда!
А что там за полосы подозрительные, под солнцем?
Смотрит в бинокль. Солнце, склоняясь к горизонту, в облаках освещает нижний край.
- Это старые полосы, ветром их подняло. От зениток!
Сокол, выяснив, что помощь от его самолетов не требуется:
- Ну, пора «двести» давать! Передай туда - «двести»!
Это - сигнал по радио летающим самолетам садиться.
Военком полка Холод:
- Булаев один недавно пошел. Немец - в облака, он за ним. У Булаева девять сбито, пошел за десятым!
Сокол:
- «Т» выкладывайте!
Самолеты, вернувшись, заходят на посадку. Один, совершив круг над аэродромом, выпустил шасси. Холод:
Он садится, как сегодня Лукин садился! Сокол:
Так это Лукин и есть!
21 час 00 минут
Подошел низко Пошел делать еще круг - совсем низкий. Другой - катится. Сокол:
- Я тебе заторможу. Я тебе!..
Бежит к самолету, который сел, но залез в мокрую, вязкую часть аэродрома. Садится второй, и опять пошел вверх. Сокол пустил красную ракету. Третий в воздухе дал пулеметную очередь и заходит на посадку. Это - Булаев, опробовал пулеметы, так как по тревоге взлетел с неопробованными, на что другой летчик не решился бы… Два ходят, третий газует.
- А что он там газует? Надо звонить, трактором вытягивать!
Второй сел… Катится… Сокол:
- Докатился? Нет, не докатился?.. Юзом пошел! Докатился до мокрого места. Третьим садится Булаев. Сокол:
- Вот сейчас сядет наверняка!.. Сел хорошо!.. Это Булаев!
Булаев не докатился до мокрого места, где увязают колеса. Идем к самолетам. Булаев газует, выруливает на свой конец аэродрома. А те два, пробежав площадку, застряли в грязи. Я, Холод и старший батальонный комиссар из штаба ВВС подошли к «62-му» - колесо в грязи по ступицу… В небе два самолета. Сокол:
- А это что?
Высоко пролетели два немца. На грузовике подъехали бойцы, пытаются - плечами под плоскость - поднять самолет. Нет, не взять, нужен трактор!
Щуров сел в машину, включает стартер. Полный газ! Я со всеми - человек десять - поднимаем. Вытащили. Самолет выскочил, побежал, обдав нас таким ветром, что мы едва устояли. Я иду на край аэродрома, ко мне подходит парторг, инженер-электрик первой эскадрильи Гандельман, воентехник первого ранга.
Разговор о Булаеве, который на необлетанной машине пошел в атаку на «мессершмиттов».
- А зимой, тридцать восемь градусов морозу было, у Булаева бензин по руке, по груди течет, но Булаев работает. И при мне часовой сказал: «Ох, как эти люди могут работать!» У Булаева за всю зиму одна вынужденная посадка была, когда его подбила зенитка; прекрасно сел, на самую маленькую площадку. Против него фашистские асы - котята! Вы знаете, «эрэсы» все летчики сбрасывают по два, а он - по одному…
… Сокол машет рукой, все мы гурьбой лезем в кузов грузовика и - полным ходом - в деревню Шум… Боевой день окончен.
Поздний вечер. Деревня Шум
Ужин. Парторг сообщает Холоду: машина Щурова к 12. 00 будет готова: срок - к утру, но сдадут раньше. Разбит элерон в бою, перебиты тросы, перебиты тяги, пробито колесо. Чтобы исправить, надо поднять машину на козлы, выпустить шасси, поработать ручной помпой, потом электрической помпой (гидропомпой), испытать мотор, проверить все вооружение и специальные установки (проводка проходит около элеронов), все приборы.
Любая установка самолета на полевой ремонт требует абсолютно детальной проверки машины…
Столовая. Из столовой иду в штаб полка. Передаю по телефону информацию в редакцию «Ленинского пути». В ТАСС, расширенную, дам завтра.

Ночь у связистов
Ночь на 29 мая. Деревня Шум
Из штаба 159-го истребительного полка я вернулся в избу к летчикам связи. Белая ночь. Несколько пластинок - джазов и вальсов. Света не зажигают. Погуторили, стали укладываться спать. Только что прилетевший из Ленинграда Георгий Дмитриевич Померанцев решил слетать в Ленинград еще раз - надо отвезти военинженера второго ранга, прибывшего из деревни Лужи. Собирает ракеты, красные, зеленые, белые Дает их инженеру:
- Стрелять будете вы!.. Стреляли когда-нибудь? Надо направлять назад, от себя!
Запрашивает по телефону метеосводку. Все смеются:
- Вот, боги (метеорологи) обещали туман!
И разговор, что сегодня тумана как раз нигде нет. Запрашивают по телефону:
- Говорит «Регулятор - два». У нас срочный рейс. Как погода от двух до трех?.. Что?.. У вас только от четырех до пяти? Ну, давайте от четырех до пяти! Куда? В «Большую деревню» (то есть в Ленинград!). А над озером? Чисто? Видимость шесть километров? Хорошо!
Кто-то советует:
- Бери правей маяка… Знаешь… Вернее будет!
Немцы обстреливают Бугровский маяк, уже снесли его верхнюю часть. Инженер сдержанно интересуется немцами. Но ему:
- Ничего!.. Правее взять - хорошо будет!..
Уходит.
29 мая. Утро. Шум
Ночью просыпался от звуков патефона. Прилетели Померанцев и штурман Александр Семенович Борисовец (который был ранен и находился в госпитале, теперь - вернулся). Борисовец ругается: его вещи куда-то исчезли, их, по-видимому, завезли в Малую Вишеру, нужно возвращать их оттуда.
Перед рассветом я просыпался еще раз, от грохота зениток: налетели и ушли гансы. Потом на втором У-2 из Ленинграда вернулся капитан Белкин, привез какого-то старшего лейтенанта Медведкина, направляющегося в Тихвин. Белкин сразу же улетел назад. Медведкин рассказал мне: вчера утром, часа в четыре, немцы обстреливали Ленинград. Один из снарядов попал в переполненный трамвай, у площади Восстания, другой - в дом рядом. Что там было! Бомбежка была в ночь на 28-е, но немцев не допустили и сбросили они бомбы на окраине, где-то около Охты. Других налетов за последнее время не было.
Утро - ясное, летнее, теплое. День будет жарким.

Под свирепой бомбежкой
29 мая. 10.30 утра
После завтрака я пошел на аэродром. Внезапно налетело двадцать два бомбардировщика. Бомбят и аэродром и станцию, эшелон с боеприпасами. Рвутся снаряды.
Лежу в кустах, под ожесточенной бомбежкой, станционная деревня горит, я нахожусь между аэродромом и деревней, - шел туда. Записываю в момент бомбежки. Немецкие самолеты делают заходы и бросают бомбы. Пикируют на аэродром. Летают над головой и, делая круги, заходят опять. Вокруг меня - никого. Поднимается дым над деревней, черными клубами. Яркое солнце. Летят, приближаясь опять. Тройка прошла над головой. Наша. Сели.
11 часов 15 минут
Встал было, пошел к аэродрому, но - они зашли опять и бомбят: огромные взрывы взвиваются над деревней - тучами дыма, пламенем. Вверх летят куски дерева, и видно - подорванные ракеты. Я лежу опять в кустах, пишу это. Наших самолетов нет, - из поднявшихся было четырех сели три, один исчез. А эти три сейчас стоят на поле. Немцы гудят над ними. До деревни от меня метров сто пятьдесят - двести, до аэродрома метров сто - сто пятьдесят. Заходят опять… Вот еще два взрыва. Очевидно, рвутся боеприпасы. Каждые несколько секунд - взрыв. А солнце - ярко, трава зелена.
Ревет сирена на аэродроме, сигнал тревоги, - значит, идут сюда еще новые.
Доносится треск горящих вагонов за деревней.
Думаю о милых, родных моих.
Тень летит! Тяжелое гудение приближающихся бомбовозов, идет их много. На аэродроме тарахтит трактор… Приближаются, свистят. Зенитки наши молчат. Загудел мотор нашего самолета - завели. Идет в воздух. Над деревней - новые взрывы.
Пикирует… Свист. Взрыв… И - ряд взрывов. Свист и новые взрывы - беспрестанны… Это рвутся снаряды. Затарахтел пулемет на аэродроме.,,
11. 30
Я встал и пошел по полю. Наши три взлетели. И опять гул, опять зенитки, где-то высоко немцы. Строчит пулемет. Я лег опять на лужайку в кустах, потому что близко взрывы. Я спокоен и наблюдаю за всем с интересом. Жарко печет солнце.
Иду опять к деревне. Три наших идут на четырех немцев - над станцией. Три наших возвращаются, кружат, патрулируют. Над станцией облако дыма и все новые взрывы. Появился четвертый самолет впереди. И один - сзади. Два исчезли. Задний и два из трех соединились, идут к аэродрому. Делают круг, уходят.
Никого вокруг меня нет, людей не видно нигде.
11. 45
Опять идет бой, передо мною. Наши заходят, атакуют немцев, что в черных клубах зенитных разрывов. Немцев много, они кружат, а три наших делают круги низко над моей головой - метров сто пятьдесят высоты. Вот второй круг, вот - третий. Надо мной проходят на крутых виражах: немцы ушли, а наши патрулируют, не смея садиться. Ведь у нас и вообще-то сегодня есть только четыре исправных самолета - все, чем располагает полк!
Заходят на посадку три, за ними - четвертый. Я иду к аэродрому. Сели… И опять высоко гул: немцы прячутся где-то в перистых.
Взрывы на станции продолжаются. Стою в кустах, наблюдаю… Пламя, дым, пыль после каждого взрыва, а они по нескольку в секунду, как частая перестрелка.
Вот я на аэродроме. Опять налет - сюда. Зенитки бьют. Я стою среди деревьев аллейки, окаймляющей аэродром. Отсюда хорошо видна станция. На ней ярким пламенем пылает состав с боеприпасами, взрывы все так же часты, дым идет густо, относится ветром.
Пришел. Сижу с летчиками - Щуровым, Лихолетовым, Рощупкиным, Кудряшевым, - только что севшими. Подошли к нам и Булаев и Лукин с Зотовым. Лукин играет на гармони, другие разлеглись на траве, весело рассказывают свои впечатления; а сверху, с холма КП, майор Сокол прокричал мне только что:
- Вот вам материал! Сначала с двадцатью двумя, потом - с девятью, потом - с тремя.
Капитан Булаев:
- Их легче всего бить, у них брони нет!
- Если б по одному, - отвечает Лихолетов, - а то их десять, не успеваешь оглядываться!
Смеется, разглядывая протертый шелковый белый шарф:
- Шеей протер, головой вертел!
Булаев объясняет, как и куда пойдут пули врага на таком-то развороте, - показывает пилоткой и ладонью.
- Эти какие-то новые, крашеные, - «мессершмитты», конечно, но новые!
- Сколько их ни пикирует, в момент вывода щитки какие-то убирают.
- Нет, как только выведут, так и вверх!
- Четверо шли, один за одним, две пары!
- Но не взять им нас! - Щуров смеется. - Мы втроем против всего фашизма!
Лихолетов серьезно:
- Ну, я видел: тебе прямо в хвост крупнокалиберными. Мог попасть!
Щуров:
- Только я начал стрелять!..
- Когда ты успел?
- Когда ты начал стрелять!..
Все расселись на травке. Курят. Александр Дмитриевич Булаев обращается к Рощупкину, который вынужденно сел на пятнадцать минут раньше, из-за потери давления.
- Давление у тебя падало почему? Температура высокая! Чем температура больше, тем давление ниже падает!
Лихолетов:
- Мы пошли смотреть на бреющем: около горящего вагона один человек отцепил состав! На станции расцепили восемь пульмановских вагонов, отцепили и увели. Научили рассредоточивать в Жихареве!..
- А тут - шпионы! Потому что не успел состав с боеприпасами подойти, они тут как тут!
(Состав подошел за сорок минут до бомбежки.) С холма КП кричит майор Сокол - то, что ему сообщают по радио:
- А все-таки фрицы там над озером падают!.. Морская авиация бьет их!..
Лихолетов:
- Сколько упало?
- Три! Один упал, два загорелись в воздухе! Рощупкин, не обращая внимания, - о своем:
- Немцы входили в пикирование, а наши шли наперерез, мы их в лоб, при пикировании зажгли. Два сгорело и один сел - ткнулся в лес. Остальные рассеялись.
Лейтенант Кудряшев дружески толкает Рощупкина:
- Насчет «в лоб» ты, Фролович, парень надежный! Не зря за таран орден Ленина получил!.. А у меня получилось: я подошел к одному, другие на меня пикируют, а я его перехватываю. Смотришь: погонишь одного, а там другие вываливаются. Валятся на тебя и валятся!..
Лейтенант Зотов:
- Зажег Ю-88 при выводе из пикирования, зашел в хвост и гнал, пока тот не загорелся. Он сперва стрелял, а потом, смотрю, пулемет кверху стал и ни гу-гу! Близко, почти в упор я его расстреливал! Летчики частично спрыгнули на парашютах, один упал вместе с самолетом в озеро, а двух подобрали наши.
- Когда гнал я, меня подбили сзади. Кто? Не знаю. Скорее всего зенитка. Без мотора тянул до Зенина… Итого «а счету вчера седьмой был и четыре - в группе.
Сегодня летали: Щуров - сбил одного, Лихолетов - сбил одного (а всего восемь), Кудряшев - сбил одного…
Экипаж Лихолетова в течение десяти минут полностью загрузил самолет: три ящика с патронами, подвесили PC, заправили бензин, масло (работал секретарь комсомольской организации Калиновский!).
Сейчас, готовый при первой команде взлететь, Лихолетов рассказывает:
- А когда те пикировали, шоферы под мост забрались А шофер Сокола мимо ехал, кричит: «Вылезай, герой!»
Зотов вспоминает, как вчера ползал по огороду. Все смеются: «Не стыдно тебе, летчику? Девки видели!»
Зотов со смехом:
- Девок не было! Одни коровы!
- А коровы?
- А они тоже бегают, им не до меня!.. - И уже серьезно: - А в Шуме - ни одного человека!.. - Обращается к Щурову: - Я думал, вчера ты погибнешь! Он такую по тебе засадил! С земли страшно было!
Щуров:
- А мне не страшно! Я раз, раз, раз тример - мимо прошла!
Зотов:
- А вот «ишаки» народ напористый, они меня и в воздухе и на землю гнали, и на земле! Гвардейцы!
Лейтенант Виктор Алексеевич Зотов может с улыбкой признаться в этом: все знают, что он - один из храбрейших летчиков. Недаром недавно он награжден орденом Красного Знамени.

Быт и природа
29 мая. 3 часа 30 минут дня
Обедаю с Померанцевым. Внезапно, в 3 часа 20 минут, налет «мессершмиттов» и яростный бой над нашими головами: четыре наших «кеттихавка» и «томагавка» сражаются с шестью «мессершмиттами». Ожесточенная стрельба, грохот, дом содрогается. Я вышел на крыльцо с Померанцевым - смотреть, все летчики тоже возле дома, смотрят. Вернулись - дообедывать, углы скатерти завернуты на еду; подавальщица: «Я накрыла, чтобы не сыпалось!..»
Доедаем второе блюдо. Вот я пишу это, - бой продолжается, низко над крышами проносятся «мессеры», зенитки грохочут. Самолеты кружат. Одного «томагавка» подбили? Клюнул вниз… Нет, это ловкий маневр, выпрямился, опять пошел в бой!
Стою на крыльце. Две девушки спокойно идут по улице.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87